Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему
— Да, верно, — согласился он.
Под заголовком была фотография — нечеткий любительский снимок, которого Мартин не мог вспомнить и не понимал, откуда он вообще взялся.
Светофор вынудил их остановиться у Зала собраний, где на афише праздничного бенефиса в пользу Международной амнистии еще значилось имя Ричарда Моута — мелким шрифтом, почти в самом низу.
Клэр воспользовалась возможностью просмотреть газету.
— А вы знамениты, — сказала она с удивлением. — «Алекс Блейк, настоящее имя — Мартин Кэннинг, учился на священника, потом преподавал историю религии, — продолжала Клэр, — на склоне лет обратился к писательству».
— Я никогда не был священником, — заявил Мартин. — Это вранье. И сорок два — едва ли «склон лет», не согласны?
Она промолчала, снова сочувственно улыбнувшись. Интересно, сколько ей лет? На вид не больше двенадцати.
Он открыл пакетик шоколадных драже, купленный в газетном киоске, и отсыпал немного ей в ладонь.
— И какие книги вы пишете?
— Романы.
— Что за романы?
— Детективные.
— В самом деле? Смешно, верно? Вымысел необычайнее правды, и так далее.[95]
Они поехали дальше сквозь забитую машинами улицу, добравшись до ближайшей зебры, где перед ними потянулась бесконечная вереница пешеходов.
— Они нарочно идут так медленно, — заявила Клэр, — это дает им ложное чувство власти, но это ничего не меняет, колеса-то у меня… «Автор семи романов, объединенных одним персонажем — частным детективом Ниной Райли», — безжалостно продолжала она. — Здо́рово, что ваш детектив — женщина. Небось крутая девица, а?
Мартин задумался. Ему нравилась мысль о том, что Нина Райли — крутая, это поднимало ее над твидово-жемчужной реальностью послевоенной эпохи, добавляло ей динамичности. Она умела управлять самолетом и лазить по горам, водила гоночную машину и фехтовала, хотя возможность помахать шпагой даже в сороковые годы возникала редко. «Берти, негодяй уходит. Мне нужно оружие — брось-ка мне эту клюшку!»
— Ну, наверное, крутая, по-своему.
— И вы зарабатываете писательством?
— Да. И неплохо. Мне везет. Вы много читаете? — спросил он, пытаясь перевести разговор на другую тему.
— Мне некогда, — рассмеялась она.
Мартин не мог представить себе мир, в котором некогда было читать.
— «Его агент Мелани Ленехан… — ого, прямо скороговорка, — сказала: „Настоящая трагедия“, во всех смыслах этого слова. Мартин только начинал вкушать плоды своего феноменального успеха. Он ушел из жизни в расцвете творческих сил».
Мартин ощутил укол разочарования — Мелани не нашла для него ничего лучше избитых фраз. А может быть, она считала, что ничего лучше он не заслуживает.
Клэр проводила его в «Четыре клана» и позвонила в медный звонок на стойке. Мартин начинал замечать, что отличительной чертой полицейских было то, что они никогда не спрашивали разрешения, потому что оно им, разумеется, не требовалось. Таким же авторитетом обладал Пол Брэдли, это качество было в нем естественным и непринужденным. Такие, как он, не тратят жизнь на извинения.
Из комнаты за стойкой нехотя вышла женщина. Она смахнула прилипшую в уголке рта крошку и окинула их неприязненным взглядом. У нее была грузная фигура, и плохо сидящий серый костюм на пару со строгой прической, дополненные соответствующим выражением лица, напомнили Мартину начальницу тюрьмы. (Или, скорее, то, как он ее себе представлял, потому что в реальной жизни тюремщиц он не встречал. По крайней мере до сих пор.) Судя по значку с именем, ее звали Морин, но для такого интимного обращения у нее был слишком грозный вид. Краем глаза он увидел в задней комнате стол с порядком захватанным номером «Ивнинг ньюс» и тарелкой с недоеденным сэндвичем на поджаренном хлебе. Даже со своего места Мартин мог прочитать громкий заголовок «Убит местный писатель» и различить собственные черты на зернистом снимке.
Морин зарегистрировала его, нимало не беспокоясь тем, что его сопровождала офицер полиции. Ни слова о том, как он будет расплачиваться. Ему вручили ключ от номера, словно узнику, которому позволено собственноручно запереть себя в камере.
— Тут я вас оставлю, — сказала Клэр. — Удачи с книгами и… вообще.
Устало поднимаясь по лестнице, Мартин поймал взгляд оленя. На его заплесневелой морде застыло выражение угрюмого безразличия.
30
— Джексон, его убили! — произнесла Джулия с круглыми от ужаса глазами, словно в пантомиме, только голос дрожал от возбуждения.
— Убили?
— Я вчера обедала с Ричардом Моутом, а сегодня он мертв. Попал под горячую руку, и на́ тебе!
Просторечное «и на́ тебе!» прозвучало у нее вполне естественно. По сравнению с утром ее настроение явно улучшилось.
— Полиция опрашивает всех и каждого. Джексон, его убили, — повторила она, смакуя последнее слово.
Они стояли в дверях парилки, которая на театральной площадке Джулии сходила за женскую гримерку, в которой толпились актрисы еще из одной пьесы, большинство в нижнем белье. Джексон старался на них не смотреть. У него было чувство, что он оказался за сценой стрип-шоу, пусть и претендующего на высоколобость, где девушки говорили: «Не могу в это поверить, я вчера весь спектакль не сводила с него глаз». Сама Джулия уже сняла свое рубище, но еще не отошла от представления, ее до сих пор била дрожь. Опять же для Джулии представлением был каждый прожитый день.
— Ты сказала, что пила с ним, — заметил Джексон. — Ты не говорила, что вы обедали.
— Это важно? — Джулия нахмурилась.
— Ну, теперь уже нет.
— Что значит «теперь уже»? Значит, останься он жив, это имело бы для тебя значение? — Надтреснутый голос Джулии взял почти театральную высоту. Если бы она захотела, то смогла бы играть в Альберт-холле без звукоусилителей. — Я ела булочку с сыром, он — макароны, это вряд ли можно назвать куннилингусом.
Актрисы в нижнем белье уставились на них, все как одна.
— Пожалуйста! — прошипел Джексон.
Когда их отношения успели стать такими натянутыми? За обед платил Ричард Моут? Бесплатно кормят только больших звезд.
— Джулия, как ты себя чувствуешь? — сказала Джулия. — Как прошла репетиция?
— Извини. Как прошла репетиция?
— Я не хочу об этом говорить.
— Еще один прогон? Сегодня вечером? — удивился Джексон.
— Бог свидетель, он нам не помешает, — ответила Джулия, отчаянно затянулась сигаретой и зашлась надрывным кашлем.
Они стояли на улице у выхода с площадки. Едва успели пройти сутки с того момента, как на этом самом месте Хонда пытался убить парня из «пежо».
— Я же говорила тебе утром, — уклончиво объяснила Джулия, когда ее изъеденные легкие пришли в себя от приступа кашля.
— Утром я тебя не видел.
— Ты меня не слушаешь, — заявила Джулия. Такие выражения обычно в ходу у жен.
— Я ничего и не слышал, я же тебя не видел.
— Ничего страшного, правда? — Джулия не удостоила его ответом. — У тебя есть планы?
Он вздохнул:
— Нет, никаких планов. Как насчет сейчас? Мы можем пойти выпить чего-нибудь. Перекусим?
Уж на это-то предложение она могла бы отреагировать.
— Перекусывать уже поздно, — сердито ответила Джулия. Ее левая бровь задергалась, и она сделала еще одну отчаянную затяжку. — И Тобиас будет делать комментарии.
— Он всегда делает комментарии, — проворчал Джексон.
— Что ж, спасибо ему, — отрезала Джулия, — потому что нам нужна любая помощь, на которую мы можем рассчитывать.
Она загасила сигарету о собственную подошву. На ней были черные ботинки со шнуровкой, на высоком каблуке, которые наводили Джексона на непристойные мысли о гувернантках Викторианской эпохи.
— Извини, — сказала она, внезапно проникаясь раскаянием и прижимаясь к нему.
Ее тело обмякло, словно из него выдернули струны, и он положил подбородок ей на макушку. Ботинки делали ее выше обычного. Руки у обоих висели по бокам, они только прислонились друг к другу, словно чтобы поддержать равновесие. Он почувствовал запах ее духов, что-то пряное вроде корицы, раньше она такими не пользовалась. Он впервые заметил у нее в ушах сережки — фарфоровые анютины глазки. Их он тоже раньше не видел. Волосы у нее были всклокочены, как обычно, в них легко могла угнездиться какая-нибудь птица, он бы не удивился, если однажды вечером туда нагрянет стайка грачей. («Разве это было бы не чудесно?» — сказала Джулия.) Китайская палочка, на которой, знаменуя победу творческого подхода над законами физики, держалось все сооружение, чуть не выколола Джексону глаз.
На стене позади них висела афиша «Поисков экватора в Гренландии». На ней Джулия тянулась к зрителям, как она сама сказала, с мольбой, но Джексону ее манера показалась жеманной. Вокруг нее пирамидой громоздились лица остальных участников труппы — прием, наводивший на воспоминания о клипе Queen «Богемская рапсодия». Афиша висела рядом с «Комической виагрой для мозгов» Ричарда Моута. Поперек его лица жирным фломастером было написано «Отменен».
