Наталья Солнцева - Танец семи вуалей
«Все к лучшему, Оленин, – глубокомысленно изрек отставной офицер. – Поверь, Ида не по тебе. Она одинока, как птица, опередившая стаю… За ней не угнаться. Оставь ее! Люби свою жену…»
«У меня с Эммой кончено. Знаешь ли, Самойлович, она всегда была немного с вывихом. Ее испортили богатство и праздность!»
«По сути, это ты погубил ее, граф…»
«Неправда! – горячо возразил Оленин, отчего-то опуская взор долу. – Она изменяла мне! А я простил. Совершенно простил, по-христиански. Я не держу зла на Эмму, клянусь!»
«И поскольку не смеешь поднять руку на жену, убиваешь ее горничных…»
Граф задохнулся от возмущения. Но Самойлович, хохоча, уже показывал крепкий ряд желтоватых от табака зубов.
«Шучу я, брат! Шучу!»
Как давно это было… в той, другой, довоенной жизни. Еще до того, как немцы вошли в Париж.
С первых же дней оккупации Самойлович исчез. Поговаривали, что он скрывается в таинственных городских подземельях. Кто-то будто бы слышал, как Самойлович собирался эвакуироваться в Англию. Оленин не верил в бегство старого вояки. Он повсюду искал приятеля, чтобы они вместе спасли Иду. Наконец ему представится случай проявить себя…
Однако Оленину фатально не везло. Ида Рубинштейн успела покинуть Париж без его участия.
Вторжение во Францию войск Третьего рейха напомнило ей о том, что она – еврейка. Ей пришлось в спешке искать способ переправиться через Ла-Манш.
В Лондоне она сыграла свою последнюю роль – сестры милосердия, – и справилась с ней блестяще. Со сценическими подмостками пришлось проститься. Капризная миллионерша, актриса и танцовщица самоотверженно ухаживала за ранеными. Прямая и надменная, она шествовала по коридорам госпиталя, словно королева по тронному залу. Ее руки двумя легкими птицами порхали в бинтах, и солдаты забывали о боли…
Об этом Оленин узнает позже, от общих знакомых.
А пока он бродит по обугленным развалинам парижского особняка Иды в поисках хоть какой-нибудь мелочи, которую сможет хранить как память о своей немилосердной любви. Вдруг среди головешек блеснет золотое украшение или серебряная ложка, которой пользовалась его Богиня? Зобеида, Клеопатра… Саломея…
– Привет, дружище, – окликнул его хрипловатый баритон.
– Ты жив, курилка! – просиял граф. – И в отличной форме.
– Я не могу умереть… – ухмыльнулся Самойлович. – Я неистребим, брат…
– Тебя не узнать.
Самойлович был одет как боец армии Сопротивления. Он коротко остриг кудри, сбрил бакенбарды. В его щетине и усах проступала седина, но глаза горели тем же хищным огнем.
Оленин тоже поседел, его мучила подагра. Он, прихрамывая, бросился обнимать приятеля. Самойлович холодновато похлопал его по плечу здоровой рукой. Правая висела на перевязи.
– Тебя ранило?
– Так, ерунда. Задело… Опять то же плечо, что и под Мукденом.
– Ты воевал?
– Старый конь борозды не портит, – уклончиво ответил Самойлович. – Я знал, что найду тебя здесь… Ба! Да ты весь вымазался в саже…
– Дом Иды сгорел. Она ужасно расстроится…
Приятель не разделил его искреннего горя.
– Отыскал что-нибудь?
– Что тут найдешь? Одни угли и пепел…
– Видел, как танки генерала Леклерка гнали фрицев? – развеселился Самойлович.
– Нет. Мы с соседями прятались в подвале…
– Похоже на тебя, Оленин, – захохотал приятель. – Страшно было?
– А то!
– Ты плохо выглядишь. Бледный, худой. Будто с креста снятый. Эмма-то жива?
– Умерла. В сорок первом… Немцы не жаловали больных. Все пациенты психиатрической клиники внезапно угасли. Один за другим…
– Надо было вывезти ее в Англию.
– Никто не ожидал от немцев такого варварства! – оправдывался граф.
Впрочем, его титул, как и все его прошлое, теперь утратили всякое значение.
– Бедная Ида… – вздохнул он, тут же забыв о жене. – Каково ей-то стареть?
– Да, брат, тяжело… – кивнул Самойлович. – Занавес закрылся. Овации смолкли… Ладно, ты-то хоть не падай духом. У меня для тебя сюрприз!
– Какой? – равнодушно спросил граф.
– Одна штуковина…
– Как думаешь, Ида вернется?
– Полагаю, да. Здесь во Франции она была счастлива…
Самойлович движением фокусника выхватил из-за пазухи мешочек наподобие кисета.
– Держи.
– Я не курю… – покачал головой Оленин.
– Фу-ты! Держи, говорю! – рассердился приятель. – Стал бы я тебе табак предлагать!
– А что это?
– Память об Иде…
– Ты видел ее перед отъездом?
– Не успел. Она в спешке покидала свой дом. Почти все оставила… Я нашел это случайно. В ее спальне. Ида обожает тайники!
Самойлович поведал графу печальную историю. Француз, который проектировал внутреннюю отделку особняка мадам Рубинштейн, проиграл ему в карты баснословные деньги. Умолял об отсрочке, чуть ли не на коленях ползал.
– И ты потребовал, чтобы взамен долга он раскрыл тебе тайники Иды? – догадался Оленин. – Ты чудовище! Как ты мог? Это подлость! Злодейство! – Не большее, чем убивать беззащитных служанок… – захихикал Самойлович.
– Довольно! – рассвирепел граф. – Я сыт по горло твоими намеками. Ты нарочно дразнишь меня?
– Вот таким ты мне больше нравишься. А то распустил слюни…
– Ты обокрал Иду! Воспользовался случаем!
– Особняк все равно сгорел. То, что не разграбили оккупанты, погибло бы в огне, – без тени смущения возразил Самойлович. – Раз ты такой порядочный… твоя воля. Я оставлю талисман себе. Прощай, граф! Не поминай лихом…
– Постой! Да погоди же… Ну, прости меня. Я погорячился.
– Стало быть, берешь?
Оленин робко протянул руку с изуродованными подагрой пальцами. Они мелко дрожали.
– Я передумал, – заявил Самойлович, пряча мешочек. – Ты недостоин такого подарка. К тому же вещица ворованная, как ты изволил выразиться…
Оленин оторопело уставился на него.
– Хочешь и меня принудить ползать на коленях?
– Экий ты нескладный, братец! То ругаешься, то чуть не плачешь. Ладно уж, – сжалился отставной офицер. – Бери! Помни мою доброту. Авось встретимся! Ты мне должен будешь.
И он положил кисет из малинового бархата на испачканную ладонь графа…
Глава 28
Не дождавшись возвращения доктора, Сима пришла в полное смятение. Телефон Лаврова не отвечал. Каждый раз женский голос вежливо сообщал, что «связь с абонентом отсутствует». Мобильник Оленина мелодично откликался из его запертого кабинета. Юрий Павлович попросту забыл о нем впопыхах.
Сима извинялась перед пациентками, придумывая оправдания.
– Его срочно вызвали в министерство, – сообщала она рассерженным дамам. – Нельзя было отказать. Там какое-то важное совещание.
К вечеру, когда рабочее время истекло, а доктор так и не появился, она не выдержала и позвонила Карташину. К кому еще она могла обратиться? Молодой человек охотно согласился приехать.
Сима поставила офис на сигнализацию, закрыла и вышла на улицу. Было уже темно. Дул ветер, пахнущий сыростью и выхлопными газами. Машина Карташина притормозила у тротуара, дверца распахнулась.
– Садись. Что случилось? – испугался он, увидев ее заплаканное лицо.
– Юрий Павлович…
– Он тебя уволил?
Она мотнула головой и всхлипнула.
– Он… пропал.
– Как это? – опешил Олег. – Куда пропал?
– Ушел… и не вернулся. У него возникло «окно»… свободный сеанс. Пациентка заболела, и он решил пройтись. Или отлучиться по делам.
– Ну?
– Прошли положенных два часа, потом еще час… еще… а его все нет и нет. Сотовый он оставил в кабинете. Я не могу с ним связаться. Что делать?
– А по какому поводу паника? Твой доктор – не маленький ребенок, который заблудился на незнакомых улицах.
– Вдруг с ним что-то произошло? Что-то страшное? Сима не знала, имеет ли она право говорить о «помощнике колдуньи», поэтому умолчала о Лаврове. Он обещал присмотреть за Олениным, а сам не выходит на связь. Неужели тоже исчез?
– У доктора есть родственники? Друзья? – озадаченно спросил Карташин.
– Откуда мне знать?
– Значит, надо звонить в больницы и морги.
– В морги? – ужаснулась Сима.
– Или в полицию. Впрочем, туда бесполезно. Там тебе скажут то же, что и я. Подумаешь, ушел мужик с работы и загулял. Может, у него баба… о, пардон, женщина есть! Или выпил лишнего! Сколько таких случаев! Если через три дня не объявится, тогда начнут искать.
