Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы
— Вы это выдумали, чтобы сделать мне приятное, — сказала я.
— Уверяю тебя, вовсе нет, — возразил он. — Это из «Зимней сказки». Вы, де Люсы, известны уже на удивление давно.
— Ой! — воскликнула я. Адам приложил сок нарцисса к особенно чувствительному месту на моем носу.
— Да, немного жжет, не так ли? — сказал Адам. — Полагаю, это нарциссин. Алкалоиды имеют свойство…
— О, замолчите, — сказала я, но уже смеясь.
Как он может понять?
Безнадежно.
— Ну что, мы тебя подлатали, — заметил он. — Пойдем в церковь?
— В церковь? — переспросила я и расправила свою юбку. — Разве вам не будет стыдно появиться вместе со мной?
Адам только рассмеялся и, взяв меня за руку, повел наверх между старыми камнями в церковь.
Когда мы шли по проходу, все головы поворачивались в нашу сторону. Как только мы втиснулись на первую скамью рядом с отцом и Даффи, Фели взяла первые аккорды церковного гимна.
Теперь вступил хор, располагавшийся в задней части нефа, запевший «Слава в вышних Богу» под бурный аккомпанемент органа.
Приблизившись к нам, каждый певец не преминул бросить косой взгляд в мою сторону, хотя все делали вид, что все как обычно и ничего не происходит.
Я сидела с чрезвычайно чопорным видом, представляя то еще зрелище: глаза почернели от пробки, лицо и шея покраснели от теплового удара и блестят от отравляющих соков нарцисса, одежда испачкана пылью органа, обуглилась и вся в подпалинах из-за взрыва эфира.
Даже глаза викария расширились, когда он проходил мимо и пел:
— The lamb high banquet call’d to share.
Array’d in garments white and fair…[60]
Звуки громыхали, сотрясая запятнанные временем скамьи, заставляя вибрировать старое дерево, когда содрогался остов древней церкви.
29
Я мало что помню о пасхальной службе. Для меня она стала не более чем неясным пятном и шумом пения, стояния, вставания на колени и механических ответов.
Потом мне рассказали, что Фели была великолепна; что хор пел ангельски (даже без мисс Танти) и что игра на органе установила новые стандарты музыкальной виртуозности в Бишоп-Лейси. Конечно, я могла полагаться только на слова Шейлы Фостер, и поскольку Шейла — лучшая подруга Фели, я бы и гроша не дала за ее мнение.
Неписаным правилом выхода из Святого Танкреда всегда было «Первые ряды выходят первыми», так что после благословения, двигаясь к дверям, мы всегда имели возможность рассмотреть тех, кто сидел сзади нас.
Когда мы плелись к задней части церкви, в четвертом ряду с конца рядом с проходом я неожиданно заметила инспектора Хьюитта и его жену Антигону. Поскольку я еще мучилась от неловкости из-за моего дерзкого поведения во время нашей последней встречи, мне надо было держаться с осторожностью. Следует ли мне отвести взгляд в сторону? Одарить изысканным приветствием кого-нибудь в другом конце прохода и притвориться, что я ее не заметила? Изобразить притворный кашель и пройти мимо с зажмуренными глазами?
Мне не стоило беспокоиться. Когда я проходила мимо, Антигона встала, протянула тонкую руку в перчатке, взяла меня за руку и притянула к себе.
Прошептала кое-что мне на ухо.
И когда она закончила, боюсь, я просто засияла. Я даже сунула руку ее сидящему мужу и настояла на том, чтобы мы обменялись рукопожатиями.
Неудивительно, что он обожает эту женщину!
Снаружи все рассредоточились на группки, чтобы поболтать и сделать вид, что поздравляют друг друга с пасхой. Пусть даже настоящие старые добрые сплетни начнутся только после следующей службы, обитатели Бишоп-Лейси представляли то еще зрелище в такую несусветную рань — за исключением отца, который вышел из дверей, обменялся с викарием дружеским рукопожатием и медленно двинулся в сторону дома, уставившись на землю.
В этот момент я решила, что определенно возьмусь за него. Как только вернусь в Букшоу, я приду к нему и потребую, чтобы мне рассказали, что происходит. Что с Букшоу?
Я потребую, чтобы мне изложили суть телефонного разговора и причины, повергнувшие отца в состояние такой тревоги.
Я не видела агента по продаже недвижимости с тех пор, как у ворот Малфорда вколотили знак «Продается». Может быть, Доггер в курсе.
Да, точно — я посоветуюсь с Доггером, перед тем как бросить вызов отцу в его логове.
Я бездельно болталась у надгробия, ожидая появления Хьюиттов, когда ко мне приблизился Адам.
— Как действует нарциссин? — поинтересовался он. — Больно?
Я покачала головой. Не собираюсь делиться своими переживаниями с Адамом Сауэрби, магистром искусств, членом Королевского садоводческого общества и пр., пусть даже мы партнеры, так сказать, связанные моей самой торжественной клятвой.
Не то чтобы она что-то для меня значила.
— Хороший фокус, — сказала я настолько небрежно, насколько смогла. — Ловкий трюк. Где вы о нем узнали?
— Как я тебе уже говорил, — начал он, — в моих странствиях по Лимпопо…
Тут он остановился.
— На самом деле, — продолжил он, — меня научила Безумная Мег. Мальчиком я часто гостил у тети на ферме Мальплакетов. Однажды во время своих летних шатаний в лесу Джиббет я наткнулся на Мег рядом с виселицей. Она добывала мох из черепов покойников.
Хотя это причиняло мне боль, я широко раскрыла глаза.
— Чепуха, конечно же. Но тем не менее…
— Тем не менее? — переспросила я.
— Если уж на то пошло, она была моим первым учителем ботаники.
— Думаю, она ведьма, — сказала я. — Христианская, но ведьма. Вроде той женщины из рассказа, который читала нам Даффи, которая верила в баньши и в Святой Крест.
Адам рассмеялся.
— Она та, кого называют «самоучка». Собирает травы в лесу и продает их в аптеки.
— Мег?
— Да, Мег. Докторам тоже продает, но никому не говори, что я тебе это сказал.
Должно быть, вид у меня был скептический.
— Откуда, по-твоему, химики и аптекари узнают о растениях? Большинство из этих парней отродясь не ступали в сельскую местность.
— От самоучек? — догадалась я.
— Верно. От самоучек, старых женщин, собирающих растения в лесах и среди изгородей. Веками секреты передавались из уст в уста. И откуда, по-твоему, медики могли узнать эти секреты?
— От химиков и аптекарей.
— В точку! — сказал Адам. — Одно удовольствие быть твоим партнером, Флавия де Люс. Я предсказываю нам большое будущее. Кстати, — добавил он, — к нам приближается кое-кто. А, инспектор Хьюитт. Я знал, что это лишь вопрос времени.
Инспектор не особенно сердился, но это был не тот человек, которого я несколько минут назад видела на церковной скамье. Где-то на пути из церкви к кладбищу он нацепил новое лицо, в этот раз официальное.
Антигона задержалась в дверях церкви, викарий держал ее за руку и что-то шептал на ухо. Оба покраснели.
— Ну что ж, — произнес инспектор, переводя взгляд с меня на Адама и обратно. Он не постукивал ногой, но с тем же успехом мог это делать.
— Это был заговор, — ответила я. — Член городского магистрата Ридли-Смит — зачинщик. Он использовал местных рабочих. Мистер Баттл, каменщик, — его подручный, и его помощники Томми и Норман тоже. Не знаю их фамилий. Слуга Ридли-Смита Бенсон — тоже. Они копали подземный ход в склеп святого Танкреда очень долго, возможно, годами. Пойдемте, я вам покажу, — добавила я и махнула рукой в сторону церковного кладбища. — Они копали его от старого склепа Коттлстоунов.
— Нет необходимости, — сказал инспектор. — Мы уже видели.
При слове «мы» он бросил взгляд в сторону, и я заметила детективов-сержантов Вулмера и Грейвса, идущих к нам по кладбищу.
— Хорошая работа, инспектор! — заметил Адам. — Я и сам провел кое-какие расследования и…
— Мне об этом говорили, — довольно холодно перебил его инспектор. — Мы были бы очень благодарны, если бы вы оставили расследования нам.
Адам улыбнулся, как будто ему только что сделали шикарный комплимент.
— На данный момент могу сказать, что член городского магистрата и его подельники задержаны. Нет необходимости в вашем дальнейшем… содействии.
— Великолепно! — сказал Адам. — Следовательно, предполагаю, вы обнаружили «Сердце Люцифера»?
Непонимающие взгляды непонимающим взглядам рознь, но инспектор Хьюитт превзошел сам себя.
В поисках помощи он оглянулся на сержанта Вулмера, затем на сержанта Грейвса, но они тоже были поставлены в тупик.
— Полагаю, вы мне об этом расскажете, — наконец заговорил он, сохраняя приказной тон.
— С радостью, — отозвался Адам и начал с самого начала.
Он рассказал о человеке по имени Джереми Поул, о его открытии, о Национальном архиве, о заметках Ральфа, келаря в аббатстве Гластонбери, и о своей находке слов adamas и oculi mei conspexi — «я видел бриллиант собственными глазами».
