Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы
Она вытянула покрасневший кулак, глядя на него с таким видом, будто это не ее рука — кого угодно, только не ее.
Я обыскала с полдюжины кухонных ящиков, пока не нашла марлевую салфетку, которой накрыла ее запястье. Взяла бутылочку с эфиром, которую она поставила на сушилку.
Я вытащила пробку и налила эфир на салфетку, наблюдая, как по ее лицу распространяется равнодушное облегчение, и она посмотрела на меня с немым обожанием или чем-то в этом роде.
Я открыла шкафчик под раковиной и наконец в проволочной корзине нашла то, что искала: картофелину.
Наполовину очистила ее, потом порезала на настолько тонкие ломтики, что сквозь них можно было бы читать Библию. Соорудив из них влажные припарки, я, убрав салфетку, разложила их на ее руке и запястье.
— Больно, — сказала мисс Танти, уставившись в мое лицо огромными лунными глазами, ее очки валялись на полу осколками.
— Не повезло, — ответила я.
28
Я вылетела из дома мисс Танти, будто за мной гнались все гончие ада, и не исключено, что так оно и было.
Я помчалась за угол и на Хай-стрит и через минуту уже колотила в дверь коттеджа констебля Линнета, часть которого служила полицейским участком Бишоп-Лейси.
Через на удивление короткое время взъерошенный констебль был уже в дверях, натягивая синюю форму, нахмурив лоб и выгнув брови.
— В доме мисс Танти! — закричала я. — Быстро! Попытка убийства!
Оставив изумленного констебля стоять в дверях, я бросилась в противоположном направлении к приемной доктора Дарби.
Будет ли мисс Танти еще сидеть в кухне, когда придет полиция? У меня были причины полагать, что да. Во-первых, у нее шок, а во-вторых, она не родилась с умением бегать на короткие дистанции. А в-третьих, прятаться негде. Бишоп-Лейси слишком мал для убежища.
Мне повезло. Когда я добралась до приемной, доктор Дарби был уже на улице и с помощью ведра и губки смывал пыль и грязь сельской практики со своего «морриса».
— Мисс Танти обожгла руку, — сказала я ему, задыхаясь. — Взрыв эфира! Я уже приложила немного холодного эфира и примочку из картофеля.
Доктор Дарби кивнул с умным видом, как будто такие происшествия случались с ним каждое утро перед завтраком. Когда он нырнул в свою приемную за чемоданчиком, я снова бросилась бежать.
Я могу его опередить. По крайней мере, надеюсь на это.
Но его «моррис» обогнал меня, не успела я еще добраться до Коровьего переулка.
Я догнала констебля Линнета в тот момент, когда он подошел к калитке мисс Танти.
— Стой тут, — приказал он, поднимая руку с весьма официальным видом. — Снаружи, — добавил он, как будто я могла не понять.
— Но…
— Никаких но, — отрезал он. — Теперь это сцена преступления. У нас есть приказ.
Что он имеет в виду? Инспектор Хьюитт официально запретил пускать меня?
После всего, что я для него сделала?
Констебль Линнет скрылся в доме до того, как я успела задать еще хоть один вопрос.
Через секунду мисс Танти снова начала орать.
Зайдя за угол стены, окружавшей кладбище, я наткнулась на отца, Фели и Даффи, шедших по дороге навстречу мне.
Жар от взрыва эфира оставил на моем лице ощущение, как от радиации, но теперь я по крайней мере знала из первых рук, что чувствовала мадам Кюри.
Мои юбка и свитер превратились в лохмотья, ленточки для косичек болтались обугленными клочьями.
— Ты только посмотри на себя! — воскликнула Фели. — Где ты была? Ты не можешь в таком виде идти в церковь, правда, отец?
Хотя отец бросил взгляд в моем направлении, я знала, что он меня на самом деле не видит.
— Флавия, — вот и все, что он сказал, перед тем как вяло отвести взгляд прочь и сфокусироваться на каком-то своем далеком горизонте.
— Я думала, ты болеешь, — заметила Даффи.
Именно Даффи всегда откапывала инкриминирующие детали.
— Мне уже намного лучше, — сказала я, внезапно вспомнив, что у меня до сих пор круги от сгоревшей пробки вокруг глаз.
— Всем доброе утро, — произнес голос за моей спиной.
Это был Адам Сауэрби. Я не слышала, как он подъехал на своем тихом «роллс-ройсе».
— Что с тобой произошло? — поинтересовался он. — Перегрелась на солнце?
Я кивнула. Была готова обнять этого человека.
— Я только что из приемной доктора Дарби, — сказала я, что правда. — Он говорит, не о чем беспокоиться. — Что ложь.
— Гм-м-м, — протянул Адам. — Что ж, боюсь, я не доктор, но я знаю парочку трюков из моих скитаний по Лимпопо и другим местам. Если с тобой все в порядке, Хэвиленд, — сказал он, обращаясь к моему отцу, — я думаю, мы…
Отец рассеянно кивнул с таким видом, как будто он не слышал слова Адама, а просто пытался удержать голову, чтобы она не скатилась с плеч в грязь.
— Пойдемте, — сказала Фели. — Мне надо еще раз пробежать псалом, и у меня нет времени…
Она махнула рукой в мою сторону с таким видом, будто говорила: «на некоторых». Ей очень хотелось скорее сесть за орган, знала я. В конце концов, сегодня ее официальный дебют в роли органистки.
Отец продолжал рассеянно смотреть в поля, но когда Фели и Даффи двинулись к двери в церковь, он медленно — почти послушно — пошел за ними.
Даффи оглянулась на меня через плечо, как будто я уродец в пип-шоу.
Что, черт подери, — задумалась я, — может происходить с продажей Букшоу? Я была так занята своими заботами, что даже не подумала спросить.
Не осмелилась спросить.
Но теперь, когда я увидела отца, похожего на привидение, глубоко внутри меня что-то зашевелилось.
В некотором роде я им гордилась. Какие бы демоны ни грызли его нутро, они не воспрепятствовали ему исполнить свой пасхальный долг. Где-то внутри мой отец оставался человеком, имеющим веру, и я надеялась ради него самого, что этого будет довольно.
— Сюда, — говорил Адам, уводя меня за церковь, дальше по кладбищу, мимо дремлющей вечным сном Кассандры Коттлстоун на берег реки.
Я вздрогнула, вспомнив, что однажды на этом самом месте столкнулась с убийцей Горация Бонепенни. Это было почти год назад, но с тем же успехом могло быть в прошлой жизни.
Адам спустился по влажному берегу и вырвал из земли пучок нарциссов.
— Вы испачкаете ботинки, — заметила я.
— Уже. Ты права, — сказал он, мельком глянув вниз, но не придавая этому значения.
Он снова забрался наверх и достал из кармана жилета перочинный ножик.
— Ты знаешь, что это? — спросил он, нарезая луковицы на ломтики.
— Нарцисс, — ответила я.
— А еще?
— Нарциссин, — сказала я. — Содержится в корнях. C16H17ON. Смертельный яд. Если кто-нибудь тебе мешает, накорми их вареными луковицами нарциссов и сделай вид, что думал, что это просто лук.
— Фью! — присвистнул Адам. — Ты определенно разбираешься в луковицах, да?
— Именно, — ответила я. — И в нарциссах тоже.
Прохладными кусочками корней он начал аккуратно натирать мое лицо, одним ломтиком за другим, напевая за работой:
— Едва проглянет в полях златоцвет —
Гэй-го! С девчонками в дол зеленый!
Наступает года лучший расцвет,
Алой крови власть над зимой студеной.[58]
У него был приятный голос, и он пел с такой уверенностью, будто привык выступать на сцене.
— Что это значит? — спросила я. — «Алой крови власть над зимой студеной».
— То, что кровь доминирует, — ответил он, — даже в самой холодной среде.
Почему-то я вздрогнула, и это не просто потому, что Адам втирал мне в лицо и шею охлаждающий яд.
Кровь и нарциссы, подумала я.
Похоже на название детективного романа, написанного милой старой леди, увлекающейся выпечкой и убийствами.
Все это дело с начала до конца было кровью: моей кровью, кровью летучей мыши, кровью лягушки, кровью святого и отсутствием крови у мистера Колликута.
И нарциссы. Букет нарциссов и крокусов привел меня лицом к лицу с мисс Танти. Что там она сказала? «Не переводи свои крокусы понапрасну»?
— Вы полагаете… — начала я.
— Ш-ш-ш, — перебил меня Адам. — Мы же не хотим, чтобы эта штука попала тебе в рот, верно?
И без поощрения с моей стороны он продолжил декламировать:
— Где нарциссы,
Предшественники ласточек, чья прелесть
Пленяет ветры марта?
Его пение вызывало в моей голове разные образы, и я подумала об отце, «Глэдис» и о цветах. Мы не увидим следующую весну в Букшоу.
— Я ненавижу нарциссы, — сказала я и внезапно заплакала.
Адам продолжил, сделав вид, что ничего не замечает:
— Фиалки… скороспелки бледные… буквицы-вострушки и царские венцы… разных лилий семья, ирис…[59] Старик Шекспир знал толк в царстве растений, видишь ли.
