Татьяна Устинова - Жизнь, по слухам, одна!
Свет брызнул в разные стороны, попал в глаза, которые пришлось на секунду зажмурить, и черная дыра, завертевшись, вдруг пропала в его победительном сиянии.
Когда глаза открылись, оказалось, что Катя глубоко несчастна и щеки у нее горят пунцовым нездоровым румянцем.
– Ну вот что, – сказал Глеб, рассматривая ее щеки. – Хватит выдумывать всякие глупости! Я ничего не понимаю в таких разговорах! Сейчас же говори, из-за чего весь сыр-бор.
– Нет никакого сыра, – упрямо сказала она. – И бора тоже!
– Катя! Есть! Я рассказывал тебе жизнь, и мы вроде дошли до моей бывшей супруги, и тут что-то случилось. Я хочу знать, что именно! Быстро объясни мне. Прямо сейчас.
«Супруга» Катю рассмешила. Впрочем, кажется, он и старался ее рассмешить, потому что слово это выговорил как-то особенно, трубочкой сложив губы.
– Я слушаю.
Катя вздохнула и покорилась.
– Ты сказал, что наша семья испортила тебе жизнь и ты все потерял. Ну, собственную семью, работу и так далее. И еще ты сказал, что хотел быть счастливым именно со своей женой и не смог, просто потому что плохо старался. – Тут Катя моментально расстроилась. Высказанная вслух, эта мысль стала уж совсем определенной и понятной. – Вот я и сказала тебе, чтобы ты не огорчался. Все можно поправить. Вернуться и заново начать… стараться! И у тебя все получится. Это называется – работа над ошибками.
– Постой, – перебил ее Глеб, который только теперь сообразил. – Ты провожаешь меня к бывшей жене?! Ты меня приревновала, что ли?!
…Нет, совершенно точно – женщины и мужчины произошли из разных галактик. Им категорически запрещено быть вместе! Им категорически противопоказаны всякие контакты друг с другом, ибо непонимание таково, что перешагнуть его невозможно. Перешагнуть и оказаться на другой стороне, то есть в другой галактике, нельзя. Всяк, оказавшийся на другой стороне, немедленно начинает дышать другим воздухом, думать другими мыслями, ощущать себя по-другому.
Что это, если не потеря себя?!.
– Катя?
– Что – Катя, Катя!.. – сказала она с досадой. – Ты только что все мне сказал. Ты хочешь, чтоб все стало как было. До меня. То есть до нас, до мамы с папой и до нашей семьи!.. Ты сказал, что у тебя тогда ничего не получилось, ну я тебе говорю, что сейчас точно получится, потому что это такой закон.
– Какой закон? – как зачарованный, спросил Глеб.
– Когда человек осознает свои ошибки, у него все получается. Это называется – покаяться. Ты покаялся, и теперь у тебя все получится. В смысле наладить свою жизнь.
Глеб не верил своим ушам.
– Какую жизнь, а?
– Со своей женой, – сердито сказала она. – Пусти меня!.. У тебя теперь все будет хорошо. Ты к ней вернешься, и все наладится.
– Катя, – начал Глеб медленно. – Мы развелись сто лет назад. Я не хочу возвращаться! Если бы я не хотел разводиться, я бы и не развелся! Это же… ахинея какая-то – ревновать к тому, что было сто лет назад!
Они посмотрели друг на друга.
– Это маразм, – сказал Глеб беспомощно. – О чем мы сейчас говорим?!
– О любви, – буркнула Катя и покраснела, потому что о любви как раз не было сказано ни слова.
– Я расскажу тебе о любви, – вдруг выговорил он, и ноздри его раздулись угрожающе. Катя смотрела ему в лицо. Вид у него был неважный. – Хочешь?.. Я ждал только одного – когда ты, черт возьми, приедешь из своего Питера на каникулы! Я знал, что ждать мне нечего, что Любовь Ивановна станет караулить все наши разговоры, что мужики потом будут смеяться, но мне было все равно! Понимаешь?! Мне было наплевать на все! Моя жизнь начиналась, только когда садился рейс номер сто пятьдесят три Петербург – Белоярск!.. Я стоял в зале ожидания и точно знал – сейчас, через двадцать минут, потом через десять, потом через семь, потом через пять начнется моя жизнь. Я знал, что начнется она не сразу! – Тут Глеб Звоницкий почему-то засмеялся. – Что поначалу мне придется к тебе привыкать, я же отвыкал за полгода!.. Что я буду на тебя смотреть. Может, ты изменилась, похорошела или подурнела, и мне было наплевать, понимаешь, совершенно наплевать на это! Я просто должен был… узнать тебя в той девушке, которая спускалась с трапа. Я всегда стоял так, чтобы видеть пассажиров, которые выходили. Я видел тебя, как только ты показывалась из самолета. Ты шла, а я обливался потом: я не знал, моя прилетела или не моя! Это невозможно описать, это очень страшно, Катя, каждый раз ждать и гадать, какая ты прилетела! Ты же… губернаторская дочь, черт возьми, а кто я!.. Я начинал ждать тебя обратно в тот день, когда ты улетала, и так много лет. Я думал: вот это расскажу ей, и вот это тоже, и вот это просто обязательно надо рассказать! Я никому и ничего не рассказывал, я собирал все, что со мной происходило, и откладывал… до тебя. Потом я забывал, конечно, и начинал копить снова, и так каждый день! Ты прилетала, я вез тебя домой, и ты сидела рядом со мной, такая своя и такая чужая, а потом ты постриглась и стала похожа на эту… из французского кино… ну, волосы короткие и завитушки такие кудрявые!..
Он остановился передохнуть. Катя смотрела на него, как ему показалось, с ужасом. Но ему было уже наплевать на ее ужас.
– Я вез тебя, мы болтали о чем-нибудь. О пустяках, потому что я знал, что главные разговоры впереди, под сиренью. Помнишь сирень у вас на даче?!
Катя кивнула, не сводя с него глаз.
– А поездки! Как я любил поехать с тобой куда-нибудь! Чем дальше, тем лучше! Иногда тебя отпускали к бабушке, а это почти двести километров! Двести километров мы были одни и могли делать все, что угодно! Я знал, что делать ничего нельзя, никогда было нельзя, и я заранее говорил себе, что ничего не будет! Понимаешь?! Мы еще только собирались, я еще только машину мыл, сигареты покупал, бензин заливал и все время говорил себе – ничего не будет!.. Успокойся ты, ничего нельзя, и никогда будет нельзя!..
– Почему… нельзя?..
– По всему! – заорал он в бешенстве, которое ее почему-то не испугало. – Потому что я был женатый человек, а ты губернаторская дочь! Потому что кино «Телохранитель» – это все глупости! Потому что ты не могла жить моей жизнью, а я не мог жить твоей! Никогда, ни за что!..
– И поэтому ты отдал меня Генке, – вдруг сказала Катя Мухина с ненавистью. – Ты трусил, рассуждал, геройствовал, и я вышла замуж за Генку Зосимова. Отлично, да?!
– Я убеждал себя, что просто с тобой… дружу. Ну, мы друзья, и все тут! У тебя этот Генка, у меня супруга, ребенок, и точка, и все! Мне просто приятно с тобой поговорить. Мне просто важно рассказывать тебе свою жизнь и слушать твою. Ты всегда брала с собой кофе, помнишь, у вас был такой металлический термос с широкой крышкой, и ты мне наливала в эту крышку. Я пил и думал, что это самый вкусный кофе в мире. И я никогда не представлял себе, что будет со мной, если я останусь один. Без тебя. Понимаешь?
– Нет, – сказала Катя. – Не понимаю.
– А я остался один, Кать! Я понял, что так не может продолжаться! Что это не жизнь, а… онанизм какой-то! Я понял, что нужно что-то делать – с собой, с тобой. Я понял, что просто сойду с ума, если все будет продолжаться. Я не смог. – Он замолчал и потер больной рукой висок, в котором стучало. – Дай мне сигарету.
Она не услышала или не поняла, и он продолжал:
– Я ушел с работы. Я так себя хвалил. Я был такой… молодец! Я принял единственно верное решение, потому что никакое другое было невозможно. Я знал, что должен уйти, и ушел. И первые три недели мне было просто отлично. Или три дня. Я хвалил себя, возил сына в школу, а жену к теще, и все было отлично. А потом я стал ждать, когда ты прилетишь. Июнь месяц был. Ты сдала экзамены и должна была вот-вот прилететь. Я уговаривал себя, что ко мне это больше не имеет отношения. Я ненавидел себя за слюнтяйство. Я даже пытался рассказать жене свою жизнь, но у меня ничего не получалось! Мне было неинтересно ей рассказывать, понимаешь?! Да и она не слушала, ей тоже было неинтересно! А потом ты прилетела. Конечно, я поехал в Храброво, помнишь, аэропорт в Белоярске?
– Помню, Глеб.
– Тебя встречал какой-то новенький, его взяли на мое место, и у тебя было удивленное лицо. А я стоял так близко, что слышал, как ты спросила его обо мне, а он…
– Он пожал плечами и сказал, чтобы я лучше у папы спросила, – подхватила Катя. – Еще он все сумки перепутал, а я думала, что ты с папой уехал или тебя мама на базар услала. Я еще на нее рассердилась – как это она могла тебя услать, если меня всегда встречал только ты!
– Это была глупость – встречать тебя в аэропорту. И ты не могла меня видеть, и я не мог подойти к тебе, и этот парень тащил твои сумки, а я шел за вами, и мне хотелось взять тебя за руку и сказать: здравствуй, Катя!..
Он подышал открытым ртом и все-таки нагнулся за сигаретой, что было непросто. Катя опередила его. Она нырнула куда-то под диван и подала ему пачку.
– Потом меня стало мучить, что никогда и ничего не было! Я сто раз представлял себе, как это могло быть. Я ложился спать с женой и думал о тебе. Как мы едем, останавливаемся на взгорке пить кофе, где мы всегда останавливались, и вокруг ни души и только мы с тобой. Я представлял себе, как я тебя целую, и у тебя становится удивленное лицо, и ты на ощупь ставишь на капот свою чашку, а потом обнимаешь меня, неуверенно, слабо. А мне хотелось тебя тискать, сжимать, рвать на куски, и я боялся тебя напугать. Во сне боялся, понимаешь?! Потом я просыпался. Я думал, что ты лежишь рядом со мной, что я просто случайно заснул… после всего, что у нас было, и оказывалось, что ничего не было. Я все придумал. Мне приснилось. И нужно вставать, собираться на работу, везти ребенка в школу, а потом еще звонить жене, это уже в обед! Я звонил и спрашивал: ну, как твои дела? А она мне говорила: все нормально, нужно купить хлеба, или мяса, или сыра. А я отвечал, что куплю, и больше мы ни о чем не говорили. Потом наступала ночь. Я ложился и разговаривал с тобой. Я так отлично все придумал. Я мог разговаривать с тобой часами, и моя жена не догадывалась, что я говорю не с ней, а с тобой! Я спал с тобой, а она думал, что я сплю с ней. И я очень себя хвалил, потому что справился. Я справился с собой и с тобой!.. Я сохранил семью, у меня все хорошо, я победитель.
