Леонид Левин - Только демон ночью (Часть 1)
- Нет.
- Один значит?
- Один.
- Родители живы?
- Отец. ... Отчим... Нет пожалуй, отец. Я, ведь не знал, что он не родной.
- Его фамилию носишь?
- Его.
- Тогда многое понятно. Ну, да ладно, вернемся к твоему вопросу. Постепенно, видать после вашего отъезда, цветы исчезли. Могилка начала приходить в запустение. Ну, тут то, да се - пятидесятые годы. Ты не помнишь конечно, мал был. Местные власти начали было на месте могилы твоего отца сооружать памятник всем катерникам. Катер хотели поставить над бухтой и чтоб военно-морской стяг на нем каждое утро поднимать. Думали еще сигнальную пушку поставить, полдень словно в Ленинграде выстрелом отбивать. Но опять перемены вышли. Сначала Сталин помер, потом - Хруща сняли. Да и какой полдень у нас зимой? Смех один. Что успели, пару лет назад, к юбилею сделать, это втащить старый торпедный катер на скалу, да перенести могилу твоего отца куда-то на городское кладбище. Вроде как, не отдельная могилка должна стоять, а коллективный всем погибшим катерникам памятник. Мемориал!
- Вроде задумано неплохо, да сделали всё втихаря, ночью. Перезахоронили. Говорят какой-то моряк приезжал, разыскал ту могилку, цветы приносил, обустраивал. Но чего не знаю - того не знаю. Понимаешь... Власти-то тихо-тихо делают свои дела. Думают никто и ничего не ведает. Да, неправда это. Отдельный человек, действительно, может и не видит, и не слышит, а народ, тот все знает. Даже то, чего ему знать вроде-бы и не положено. И многое, ох многое, соображает. На старом месте катер поставили к тридцатилетию победы. Не так как хотели правда. Без флага. Люки, все, что можно на палубе позаваривали предохранились от шпаны местной, не стащила бы чего. Назвали - "Мемориал". Ни тебе фамилий, ни отчеств, ни званий, ни когда погиб, где, в каком бою... Мемориал... Сначала туда молодые ездили после комсомольских свадеб, цветы клали. Но ветрено там, неуютно. Перестали постепенно. Катер стоит, ржавеет. Может к какому юбилею подкрасят.
- Спасибо. - Старик задумался о своем. Я встал, сложил газету и вышел из ларька. Поймал такси, высадившее у входа в порт компанию мариманов и попросил отвести к памятнику катерникам.
- Какому памятнику? - Переспросил таксист. - Я здесь недавно.
- К мемориалу. Где торпедный катер стоит. Только сначала найдем цветы.
- Это на рынке. Но цены!
- Поехали.
На рынке у веселого восточного человека в кепке-аэродроме по запредельной северной цене купил два букета желтых астр. Один для всех катерников, другой - для отца. Завтра с утра решил искать его могилу на кладбище. Отрулив от рынка, машина начала взбираться по серпантину в гору мимо домов, к небу и синеве залива.
Около обрыва, отгороженный от провала ржавой якорной цепью, содрогался под ударами ветра старый торпедный катер. От его присутсвия место не стало особо торжественным, скорее печальным. Ржавое, лишенное привычной стихии железное тело, еще сохранившее стремительные формы морского удалого бойца, взгроможденное на нелепый крошащийся цементный постамент наводило уныние. Всюду виднелись приметы запустения и неухоженности. Наведенные бронзовой краской буквы на цементе затерлись, потускнели, керамические вазы для цветов жестоко расколоты. Ветер гудел в останках катера, раскачивая на просевших растяжках антену, провисшие сигнальные шкивы и тросики. Слепо смотрели наглухо заваренные заслонки иллюминаторов, окна боевой рубки.
Таксист остановился рядом с катером не заглушив двигатель. Намекал, что задерживаться возле ржавого осколка истории не стоит. Я вынес один букет, попробывал поставить к постаменту, но не нашел возле цементного блока достаточно приличного места для цветов. Попросив водителя подержать букет, подтянулся и заскочил на катер. Принял из его рук цветы, пошел гремя каблуками по давно затихшей палубе. Пригибаясь под порывами ветра дошел до боевой рубки и заправил букет в крепление навеки умолкшего ревуна. Шквал немедленно попытался вырвать единственный признак жизни из железной ладони мертвеца, но в первый момент это не удалось. Только несколько желтых лепестков, перелетев турель носового пулемета, мелькнули над обрывом, устремляясь в крутом пике к серо-зеленой воде бухты.
Вскинув ладонь к козырьку фуражки я отдал последнюю честь месту где был много лет назад похоронен отец. Боевому катеру, который когда-то воевал, выходил в море, принимал удары океанских волн, уходил от бомб и снарядов врага. Всем боевым друзьям отца, мертвым и живым. Для меня это действительно Мемориал.
За спиной раздался стонущий звук клаксона такси. Не отрывая пальцы от козырька фуражки я развернул голову в его сторону. Водитель стоя рядом с машиной, сквозь опущенное ветровое стекло двери давил на сигнал, по своему, по шоферски, салютуя старому катеру.
Резко оборвался звук сигнала. - Нельзя долго жать. Сигнал сгорит. Буднично сообщил таксист, садясь в машину. Он считал свою часть торжественной церемонии законченной. Водила прав. Делать здесь больше нечего. Спрыгнул с палубы. Отряхнул брюки от налета ржавчины, пыли и измельченной в крошку шаровой краски. Захлопнул за собой дверку, и такси развернувшись понеслось вниз к зажигающимся в ранних сумерках городским огням.
Вернувшись вечером в номер застал соседа пришедшего с рынка после конца трудового дня. Уже открывая дверь увидел как он прыснул от стола и замер испуганно, уставившись на меня вытаращенными, немигающими глазами. Я поздоровался, поставил цветы в вазу с водой и снял плащ, собираясь повесить в шкаф. Разглядев форму, сосед медленно выпустил сквозь сжатые зубы воздух, сделал глубокий вдох и принялся ладонью массировать грудь под полосатой пижамной курткой.
- Ну майор, напугал. Ну, напугал. Ну, причитается с тебя.
- Чем я мог Вас так напугать?
- Чем, чем... болонией своей. Ну совсем как милицейская.
- Милицейская цвета маренго, а моя защитного цвета.
- Так сразу и не сообразишь, какого цвета. Сначала сердце к горлу прыгает, а потом глаза уже на цвета не реагируют.
- Так боитесь милиции?
- Да не, не боюсь я ее... - Замямлил сосед. Говорил он "гакая", как говорят на Харьковщине, так говорили соседи по девятиэтажке, соученики в школе, сокурсники в институте.
- Не из Харькова, случайно?
- А вы откуда знаете? - Уперся в меня подозрительным взглядом сосед.
- Да сам жил в Харькове до армии, потом ХАИ заканчивал, трудно не узнать.
- Вот это да! Шерлок Холмс, прямо. Такой талант и не в милиции.
- На рынке торгуете? - Попытался сменить тему разговора.
- Плодами собственного труда, собственного участочка, молодой человек. Смею заверить, все абсолютно честненько и пристойненько. Не извольте беспокоиться.
- А с чего вы взяли, что я беспокоюсь?
- А с того, что вопросики задаете. Наверно боитесь репутацию замарать, переночевав в одном номере со спекулянтом, рыночным торговцем.
Я рассмеялся. - Меня больше волнует храпите Вы или нет. Да еще говорят встаете ни свет ни заря. Вот и все мои волнения.
- Ни боже мой! Не храпел и не храплю. Вот жинка моя, та да, выдает по ночам рулады. Здесь от нее только и спасаюсь. А я ни-ни, сплю тихонько, что ваша мышка. Встаю раненько, это так. Кто рано встаёт - тому Бог дает. Место получше. Покупателей поболе. Всё так.
- Чем же Вы здесь торгуете? Не припомню, но кажется цитрусовые в Харькове не произростали ...
- И не надо нам тех цитрусовых! Для цитрусовых Господь Бог грузинов понаделал. У них свое, у нас - свое. Мы, добродию, торгуем огурочками солененькими, красивенькими, махонькими, душистенькими, ровненькими как солдатики в строю. Растим их под пленочкой, в парниках. Собираем, засаливаем в кадушечках, на травках разных, укропчике. Как готовы, так их в самолет и сюда. Отменная, должен заметить, закусочка. Здешний народ её быстро раскусил, другой не требует, только давай, вези. За ценой опять таки не стоит, потому, что денежный. Приходит рыбак, чи моряк с моря, с судового пайка, хочется человеку отдохнуть, оттаять душой. Он сначала в баньку, по русскому обычаю. После баньки, что? Правильно, бутылочка светленькая с холодильничка. А к водочке что нужно? Опять таки - закусочка. Так что усе по науке, дорогой товарищ. Рупь штучка - всего делов. Кто устоит? А сколько в бочке штучек помещается? .... То-то.
Он устал от своего монолога. Вытер пот рукавом пижамы. Заулыбался.
- Но это еще не все. Раненько весною мы клубничку в парнички высаживаем. Она тоже хорошо идет. Но не долго. Ту выгоднее возить на машине. Вынимаем сидения. Заставляем ящечками. И по газам. Ночь едем. День торгуем. Ночью домой. Утром на работу.
- Так Вы еще и работаете!
- А, Вы что думали? Мы не тунеядцы, какие нибудь. У нас, считай все село в Харькове в ВОХРе на заводах работает. Стоим, так сказать на страже социалистической собственности. День стоим - два дня, а то и три, дома. Поселочек у нас хорошенький. Дома все кирпичные, ну там шлакоблочные. Крыши цинкованные, на солнце так и горят. Гаражи. Парнички. Машины. Есть и по две, три... Асфальт, тротуары всюду. Магазины. Одним словом культура. Осенью, поверьте, пройдешь в туфельках - подошвы не замараешь.
