Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка
Дорога домой была легкой и приятной. Светило солнце, в машине звучала музыка Бонни Райт. Терри было так хорошо, что, целуя Криса на прощание, она чуть было не пообещала позвонить ему. У нее совершенно выскочило из головы, что полиция в любой момент может испортить ей настроение.
Поднимаясь к себе, она мурлыкала под нос мелодию Бонни Райт. Уже подойдя к квартире, Терри обнаружила, что дверь приоткрыта.
От страха по спине у нее пробежал холодок; она внезапно вспомнила, как однажды вечером обнаружила у себя дома Рики. В следующее мгновение женщину осенило, кто мог находиться в ее квартире.
Но когда Тереза открыла дверь, то обнаружила за ней вовсе не Монка, которого рассчитывала увидеть, а Денниса Линча.
— Прошу прощения, — с виноватой улыбкой произнес тот. — Мы подумали, что лучше заняться этим, когда ваша дочь в школе.
— Полагаю, у вас есть ордер? — сказала Терри, едва сдерживая гнев.
— Да-да. Я показывал его управляющему. — Линч продемонстрировал Терри ордер на обыск, затем жестом предложил ей сесть. — Располагайтесь. Это займет у нас не больше пятнадцати минут.
Тереза присела на кушетку. В спальне Елены кто-то выдвигал и задвигал ящики.
— Нашли что-нибудь интересное? — спросила она у Линча. — Полный ящик стреляных гильз? А может, вы снимаете отпечатки пальцев у кукол?
— Обычная рутина, — произнес Линч, наблюдая за одетым в белую куртку экспертом-криминалистом, который, вооружившись пинцетом и встав на четвереньки, скрупулезно изучал ковер в углу комнаты.
— Если вы ищете волокна от ковра из квартиры Рики, — сказала Терри, — так они могут быть повсюду. Я была у него дома, он, в свою очередь, заходил ко мне. Вообще весь этот обыск — пустая трата средств налогоплательщиков.
«Разве что, — отметила она про себя, — вы пытаетесь кого-то напугать». Вдруг ей пришло в голову, что напугать хотят Криса, а потом посмотреть, как тот будет действовать. Она заметила, что Линч украдкой наблюдает за ней. «Недаром он работает в паре с Монком, — подумала Терри. — А эта его почтительная мина — сплошное притворство».
В этот момент из коридора появился еще один криминалист, который держал в руках ее серый костюм.
— Нам придется забрать это на время, — пояснил Линч. — Разумеется, мы оставим вам расписку.
Могло показаться странным, но именно это вывело Терри из себя.
— У меня не так много костюмов, инспектор, — резко заявила она. — И уж тем более нет ни одного с частицами пороха, пятнами крови или следами головного мозга на подкладке. Я не хочу, чтобы вы забирали мой костюм.
Криминалист с вопросительным видом повернулся к Линчу, показывая пятно на лацкане.
— Это всего лишь кетчуп, — возмущенно произнесла Терри. — Мы с Еленой были в «Макдональдсе», она сидела у меня на коленях и нечаянно капнула.
— Нам просто надо проверить, вот и все, — ответил Линч, пожимая плечами.
— Вы наверняка были в «Макдональдсе», — стояла на своем Терри. — Почему бы вам не попробовать это место на язык?
Линч покачал головой, словно недоумевая, с чего бы это вдруг Терри так агрессивно вести себя. Не обращая на него внимания, она принялась изучать ордер. Как и следовало ожидать, это мало что дало ей. Линч больше ничего не говорил. Наконец все трое ушли, забрав с собой в качестве вещественных улик три пакетика ворса от ковра, серый женский костюм и кассету с ее автоответчика. Последняя «улика» и напомнила Терри о том, что она не может даже позвонить Крису, чтобы предупредить того.
9
Когда Паже, в темных очках, тенниске и шортах, подъехал к дому, там стояли две полицейские машины. На крыльце его ждал Карло, бледный, с какими-то бумагами в руках. Дверь была открыта настежь, и из дома доносились голоса.
— Монк? — спросил Паже, затаив дыхание. Карло кивнул и протянул ему ордер. В ордере, предоставлявшем полиции право на проведение тщательного обыска в его доме, ни слова не говорилось о том, на каком основании полиция утверждала, будто имеет «веские доводы» в пользу того, чтобы прочесать его владения на предмет материальных улик в связи с гибелью Рикардо Ариаса.
— Я не хотел пускать их, — смущенно пробормотал Карло. — Но один схватил меня за руку и велел оставаться на месте и вести себя тихо.
Мальчик был раздосадован и явно сбит с толку. Паже положил руку ему на плечо.
— Тебе не в чем винить себя, — успокоил он сына и прошел в дом, чтобы побеседовать с Монком.
В библиотеке Крис увидел какого-то рыжеволосого полицейского, заглядывающего в камин. На полу валялись детские игрушки Карло; на персидском ковре разбросаны карточки от игры «монополия». Паже воспринял это как наглое вторжение в их с сыном частную жизнь. Он был настолько взбешен, что, казалось, утратил способность здраво рассуждать.
— Где Монк? — потребовал он.
Полицейский ошарашенно посмотрел на него.
— Вы не должны находиться здесь.
— Я здесь живу, — рявкнул Паже. — Я спрашиваю, где Монк.
На еще мальчишеском лице полицейского появилось каменное выражение.
— Вам следует находиться на крыльце, сэр. Иначе мне придется надеть на вас наручники.
— Вам известно, что я адвокат? — склонив голову, спросил Паже.
Полицейский презрительно пожал плечами. Для Паже не было секретом, что полиция зачастую считает адвокатов, занимающихся уголовными делами, такими же циничными пройдохами, как и их клиентов, которые ради денег пойдут на любую незаконную сделку. Так что перевернуть все вверх дном в доме богатенького адвоката было, скорее, не просто служебным долгом, а приносящим глубокое удовлетворение актом классового возмездия. Увидев, что Паже не трогается с места, полицейский снял с ремня наручники и двинулся к нему.
— Так вот что я вам скажу, — развязно заявил Паже. — Ваш ордер — сплошная липа. Поэтому, прежде чем совершать глупости, обратитесь к кому-нибудь, кто в этом разбирается, и попросите объяснить.
Паже напрягся, ему стоило большого труда сохранять внешнее спокойствие. Однако это возымело эффект: полицейский остановился посреди комнаты, в глазах его впервые мелькнула тень сомнения.
— Я вам посоветую следующее, — продолжал Паже. — Когда найдете Чарлза Монка, отведите его в сторонку и шепните ему на ухо два слова: «особое постановление».[23] Думаю, ваша проницательность произведет на него впечатление.
В тоне было столько презрения, что полицейского бросило в краску, отчего веснушки на его лице проступили еще более заметно, а сам он стал похож на растерянного подростка, каким несколько минут назад предстал перед Крисом его сын.
— Оставайтесь здесь, — приказал полицейский и отправился наверх. Удовлетворение от маленькой победы быстро улетучилось: Паже подумал о том, что в этот самый момент Монк роется в его спальне, с особой тщательностью осматривая одежду и обувь.
Тут Паже услышал голос своей горничной.
Он подошел к гостиной. Так и есть: это Сисилья. Родом она была из Никарагуа, ее мужа убили партизаны. Темноволосая горничная сидела с затравленным видом под рисунком Матисса, на котором была изображена танцовщица, и испуганно отвечала на вопросы детектива в штатском с диктофоном в руке. Чувство собственной беспомощности охватило Паже: полицейские могли спрашивать кого угодно, о ком угодно и могли конфисковать что угодно. Паже не оставалось ничего другого, как только принести Сисилье свои извинения.
Когда он проходил через гостиную, детектив, шатен со стрижкой ежиком и печальными глазами, вопросительно взглянул на него.
— Мне очень жаль, — сказал Паже, обращаясь к Сисилье. — Но это скоро закончится.
Взгляд горничной выражал одновременно страх и смущение; в глубине души она чувствовала, что власть этих людей над ней безгранична.
Детектив обратился к Паже:
— Вам придется выйти отсюда.
— Ну что вы, я подожду здесь, — произнес Паже. — Вплоть до предъявления мне особого постановления.
Бросив на Паже устало-задумчивый взгляд, детектив достал из кармана очки, словно намеревался углубиться в чтение какого-то контракта, лежавшего перед ним. Не обращая больше на него внимания, Крис обратился к Сисилье:
— Говори обо всем, о чем бы они тебя ни спросили. Не волнуйся — твои слова не могут навредить мне.
Потом он почувствовал, как кто-то положил ему на плечо руку. Обернувшись, Паже увидел Монка вместе с молоденьким полицейским.
— Я велел ему оставаться на месте, — сказал полицейский.
По его тону было ясно, как ему хочется, чтобы Монк сбил спесь с этого проходимца. Паже лишь улыбнулся, затем небрежно проронил:
— Там, в библиотеке, есть еще кое-какие игрушки. Карло в детстве особенно любил игру под названием «Шедевры великих мастеров». Ведь вы, должно быть, понимаете толк в изобразительном искусстве?
