Анатолий Степанов - День гнева
- Я думаю, не подведет, - успокоил англичанин. - Нынешняя наша разболтанность не подвела бы.
- За организацию отвечаю я.
- Ты это ты. Но есть еще и исполнители. Сколько их у тебя?
- Отделение. Дюжина. Двенадцать. Вся твоя элита, Женя.
- Элита элитой, а для цепи не надо ли добавить? Прорехи закрыть, выходы закупорить, подходы контролировать. А?
- Вроде бы заманчиво, но толкаться еще будут. Чем больше людей, тем больше бестолковщины.
- Тогда действуй один, - поймал на слове англичанин.
- Ну, нет! Я все-таки начальник. Кто-то должен выполнять мои приказы.
Англичанину стало невмоготу сидеть за столом и он решил глянуть на Политехнический. Политехнический был ничего себе, в меру облезлый. Англичанин стоял у окна и осторожно касался холодного стекла горячим лбом.
- У тебя выпить есть? - спросил плейбой.
- Перед операцией?
- До операции - Дима загнул манжет пятнистой рубашки и сообщил глядя на спецчасы: - Двадцать, тридцать две. До начала операции одиннадцать часов двадцать восемь минут. В нашем распоряжении чистых восемь часов. И выпить, и отоспаться, Женя.
Англичанин молча последовал к так называемой деловой стенке, остановился у деревянной дверцы и, найдя в связке нужный ключик, щелкнул замком. На трех полках стояли бутылки на любой вкус.
- Чего тебе? - спросил англичанин.
- Коньяку хорошего.
- Согласен. Он извлек из шкафа бутылку "Греми", два стакана, вазочку с конфетами и умело донес все это до письменного стола. Там и разлил по полстакана. По сто двадцать пять. Разом и без слов выпили. Сдерживая дыхание, развернули конфетки и удовлетворенно зажевали.
- Хотя так пить коньяк - свинство, - отметил Дима.
- Ты из себя передо мной аристократа не корчи. Англичанин уселся в свое кресло, привычно откинулся, в удовольствии прикрыл глаза. - Мы с тобой, Димон, друг друга и голенькими видели. Перед кем, но только не передо мной оправдывай свою плейбойскую одежду.
- Засуетился, да? - догадался плейбой.
- Давай по второй, - предложил-приказал англичанин, не открывая глаз.
Плейбой выкарабкался из кресла, строго соблюдая дозу, налил по стаканам, поднял свой на уровень настольной лампы, любуясь затемненно золотистым цветом коньяка, сказал:
- За то, чтобы это поскорей закончилось.
Выпив, англичанин вяло откликнулся на тост.
- В любом случае это закончится. Вопрос только - как?
- За удачу не пьют, Женя.
- Не пьют, ты прав, - согласился англичанин. - А так хочется, чтобы она была!
- Удача и есть удача. Ее всегда хочется.
- Не так, Дима. Завтрашняя наша удача - это спокойная и безбедная жизнь на все оставшиеся нам годы. А неудача...
- Неудачи не будет! - решил плейбой и уселся, наконец. - Давай без слов посидим и хоть минуток на пять словим кайф.
Сидели молча, ощущали, как по жилочкам растекается солнечное тепло и бодрая уверенность в том, что все будет хорошо.
- Все будет хорошо, - вслух выразил эту уверенность Дима.
- Дай-то Бог, дай-то Бог! - откликнулся англичанин.
- Про Бога - не надо, - попросил плейбой.
- Ты что, в связи с модой поверил в Бога?
- Поверил, не поверил, а лучше - не надо.
Англичанин ликующими глазами уставился на Диму. Догадался:
- Ты боишься, Димон.
- А хотя бы? - вызывающе ответил плейбой.
- Не стоит. Меньше ошибок наделаешь.
- Вот ведь повезло мне со старшим товарищем. Не успел он посоветовать, как я сразу перестал бояться.
- Не заводи себя, Дима. Истерику накатаешь.
- А может, мне сейчас нужна истерика?
- Ну, тогда валяй, - разрешил англичанин, и в тот же миг у плейбоя пропало желание истерической раскрутки. Он налил одному себе немного, на донышке - быстро выпил и понял вслух:
- А ты умеешь со мной.
- Умею, - согласился англичанин. - И не только с тобой. Поэтому и бугор среди вас.
- Ну, не только поэтому...
- Ты сейчас про моих высоких родственников заговоришь. Дима, отыгрываться не следует. Отыгрываешься, значит уже проиграл.
- Говорим, говорим, - плейбою опять надоело в кресле. Он выбрался из него и пошел гулять по ковровой дорожке. - А все оттого, что и ты боишься. Ты боишься, Женя?
- Боюсь, - признался англичанин.
- Кого?
- Всех.
- А конкретнее?
- А конкретнее - никого. Нет персонажей, которых я боюсь, Дима.
- По-моему, ты врешь. Я знаю кого ты боишься.
- Кого же я боюсь? - высокомерно спросил англичанин.
- Обыкновенного мента. Ты Смирнова боишься, Женя.
- Не Смирнова - Смирновых. Знаешь, их сколько?
- Марксистско-ленинская философия все это. "Единица - ноль!" процитировал поэта плейбой и, глянув на часы, предложил: - Бояться как раз надо единицы. Ну, я на явочную, на последнюю встречу с нашим Витольдом.
53
В неизменной униформе последнего времени - в каскетке, в куртке с высоким воротником, прикрывающим рот и щеки, Зверев вышел из явочной квартиры на Малой Полянке в половине одиннадцатого, а точнее - в двадцать два тридцать две, не торопясь и не проверяясь (знал, что его охранно ведут три прикомандированных к нему помощника) он дворами вышел к Садовому, прямо к остановке "Букашки". Долго ждал позднего троллейбуса. Троица неподалеку скучала в замызганном "Москвиче".
У метро "Парк культуры" были в пять минут двенадцатого. Трое из "Москвича" проследили как Зверев, выйдя из подземного перехода, пересек под путепроводом Комсомольский и через сквер направился к дому. "Москвич" на зеленый спустился к набережной и по малой дорожке проехав мимо международных авиакасс, свернул в помпезные ворота узкого двора. Рассчитано было точно: Зверев подходил к подъезду. Вошел. Водитель выключил мотор, и все трое расслабились в малом отдыхе перед дальнейшей работой. Однако правые свои ручки держали по-наполеоновски - чуть за бортами пальто.
Но опасна она, расслабка-то. Ствол с навинченным глушителем - возник у виска водителя совершенно внезапно, и голос с приблатненным пришептыванием посоветовал:
- Не рыпаться. Задним затылки сверлят. Ты ручки на приборную доску, а вы оба на сиденье перед собой.
Деваться некуда: трое исполнили, как приказано было. Тотчас были распахнуты дверцы, выдернуты из наплечных кобур пистолеты и тот же голос приказал:
- Выходить по одному. Ты - первый, водила.
Водила вышел и понятливо распластался на радиаторе. Его обшмонали основательно, завели руки за спину и защелкнули наручники. Такую же процедуру прошли и двое с заднего сиденья.
Во двор задом, а потому и медленно, въезжал воронок.
- Что здесь происходит?! - визгливым начальственным голосом прокричал с верха лестницы, ведущей в сквер, старичок-былинка с чистопородной левреткой на поводке. - Я - генерал-лейтенант КГБ и не позволю свершиться беззаконию в моем дворе!
- А в чужом? - тихо поинтересовался один из тех, кто открывал дверцы воронка. Но главный стремительно заглушил его, подобострастно доложив:
- Рэкетиров взяли, товарищ генерал!
- Добро, - похвалил генерал и, глядя, как задрав изящнейшую ножку, мочится на камень любимая собачка, добавил: - Так и действуйте в дальнейшем: энергично, решительно и без суеты. По-суворовски.
Молчаливые рэкетиры влезали в воронок.
...Казарян поднялся на четвертый этаж пешком. У обитой черным дерматином двери его ждали Сырцов и Коляша.
- Как клиент? - тихо поинтересовался Казарян.
- Успокоен, - доложил Сырцов.
- Тогда действуй, - разрешил Казарян.
Сырцов нажал кнопку звонка. Квартира, видимо, была большая - долго шел к двери Зверев.
- Кто там? - осведомился он неробко.
- Это я, Геннадий Сырцов. У меня к вами поручение от Смирнова, Витольд Германович.
Зверев распахнул дверь и увидел троих.
- Это еще что такое?
Коляша легонько толкнул ладонью хозяина квартиры в грудь и Зверев отлетел к середине прихожей. Вслед за Коляшей вошел Казарян и, щурясь от резкого электрического света открытой лампочки, сделал заявление:
- Есть о чем поговорить, Витольд Германович.
- О чем же, Роман Суренович? - поинтересовался дедуктивно определивший личность собеседника по-прежнему спокойно Зверев.
Казарян взглядом отыскал вешалку, а на вешалке - куртку с высоким воротником и каскетку. Пощупал куртку за рукав, примерил каскетку и, любуясь своим изображением в зеркале (каскетка ему шла), спросил:
- Вещички ваши, Витольд Германович?
- Мои, - подтвердил Зверев.
- А это - вы? В этих-вот вещичках. - Казарян выдернул из-за пазухи колоду фотографий и молниеносно - опытный картежник - распахнул ее почти идеальным веером. Скрывающий свое лицо Зверев при встрече с гражданином с Тверской. Зверев при посадке в троллейбус. Зверев у своего подъезда.
- Любопытно. - Зверев взял одну - ту, что про Курский вокзал и, внимательно ее изучив, добавил: - И ловко!
- Ловко-то, ловко, да в середине веревка, - в общем, ни к месту вспомнил старый солдатский анекдот Казарян, но все же выкрутился: - А на конце веревки вы, Витольд Германович. У вас магнитофон-кассетник в дому имеется?
