Инна Бачинская - Бородавки святого Джона
Заседание актива «зеленых» закончилось около одиннадцати вечера. Люди гурьбой вывалились из полуподвала, оставив за собой горы немытых чашек, конфетных фантиков и огрызков яблок. Хоть не накурили. «Зеленые» принципиально являли собой пример здорового образа жизни. Чай они пили только травяной, считая его обычным наркотиком, хоть и слабым.
Петюня, разгоряченный дискуссией, чмокнул Веронику в щечку и пообещал вернуться, чтобы проводить ее домой. После чего резво ускакал на свежий воздух. Голоса соратников гулко разносились в ночной тиши. Долго еще слышала Вероника отдельные выкрики: «акция», «сознание масс», «окружающая среда» и «воспитание». С нетерпением дождавшись ухода соратников, она заперла дверь и принялась за уборку.
Она собрала на поднос чашки, смела в полиэтиленовый мешок конфетные фантики и крошки со стола. Поставила стулья на стол, освобождая фронт работ. Принесла из подсобки ведро с водой и швабру. Открыла форточку. И тут, помигав, вдруг погас свет.
Вероника уселась на край стола и задумалась. Тихая светлая февральская ночь царила в природе. Невысоко над городом висела неправдоподобно большая луна, чуть ущербная с правого бока. Через окно вливался сладкий весенний воздух, от него кружилась голова. Захрустел ледок на подмерзшей луже под ногами припозднившегося прохожего. И снова стало тихо.
Вероника смотрела на луну и чувствовала непреодолимое желание завыть, протестуя против своей жизни, крикливых экологов, суетливого Петюни, зовущего ее замуж. Любящего, преданного и доброго, которого тем не менее хочется пристукнуть чем-нибудь тяжелым. Они поженятся в конце концов. И будут у них дети, и Петюша станет их воспитывать. И станут они всей семьей ходить на митинги за здоровый образ жизни, бороться против пьянства, курения, наркотиков и нести соответствующие транспаранты.
Вероника содрогнулась от такой картинки. Петюня не одобряет шубы из натурального меха, и она, чтобы не огорчать его, сунула подальше в шкаф рыжую норку. Хотя она и так никогда бы ее не надела. Перестала краситься. Петюня не запрещает макияж, он просто не одобряет, когда красят лицо. Хорошо все, что естественно, любит повторять он. Рядом с ним должна быть женщина, разделяющая его взгляды, подумала Вероника. И вдруг поняла окончательно, что не может быть подругой Петюши. Слишком она ничтожна и суетна. Недостойна его. Ему нужна совсем другая женщина. Жена-соратник. А раз так…
Она неторопливо слезла со стола, взялась за швабру и стала мыть пол при свете луны. Закончила, вынесла ведро в подсобку, вылила воду и выжала тряпку. После чего аккуратно расставила стулья. Все это она проделала неторопливо, с четкостью автомата. Остановилась напоследок на пороге, окинула взглядом штаб-квартиру, почти уютную при свете луны. И, не чувствуя ни сожалений, ни колебаний, ни укоров совести, закрыла дверь на ключ, спрятала его под коврик и покинула «экологический» полуподвал навсегда.
Вероника шла по весенней улице, гулкой от морозной ночной тишины, вдыхала сладкий чистый воздух и плакала. Что-то сдвинулось в ней, что-то бродило неясно, непонятные ожидания бередили душу…
…В его окнах горел свет. В кабинете приглушенный красный, в гостиной – яркий золотой – парадная люстра. Она набрала код на двери подъезда, отметив мельком, что помнит, не забыла еще. Поднялась по лестнице, достала ключ из кармана. Не сразу попала в замочную скважину, так дрожали руки. Ключ не проворачивался, она ломала ногти, но ничего не выходило. Она прижалась ухом к двери – оттуда раздавались голоса и женский смех. У Андрея были гости… или гостья. Вероника поспешно отступила. Казалось, ее ударили по лицу. Стало стыдно и больно. Вот и все.
Она постояла у двери, потом присела на верхнюю ступеньку лестницы, пытаясь собраться с мыслями. До сих пор она надеялась, что они встретятся, все объяснится, он возьмет ее за плечи и скажет…
Дура! Что он может ей сказать? Он даже не знает, как ее зовут! Для него она навсегда останется Валерией… жалким двойником той, другой! Жалким, ничтожным, насмерть перепуганным животным, потерявшимся котенком, которого он погладил и… использовал. Подло, мерзко… Стыдно! Боже, как стыдно! А сейчас она пришла сюда… зачем? Посмотреть ему в глаза? «Не ври! – приказала она себе. – Ты пришла в надежде, что он помнит… Пришла как нищенка, протягивая руку за куском хлеба…»
Дура. Трижды дура. Ненавижу!
Она пошла вниз, забыв о лифте. Задевая плечом стены, едва касаясь рукой перил. Четырнадцать этажей бездумного и бессмысленного кружения по спирали, боль в коленях, боль в сердце… как и вся ее жизнь. «Лучше бы его не было! – подумала Вероника. – Лучше бы его никогда не существовало!»
Она снова вышла в весеннюю ночь, вдохнула чистый холодный воздух. Вытерла слезы. В природе по-прежнему царила удивительная тишина. Сияла полная луна, излучая покой и ясность, которых Веронике так не хватало. Она пошла вдоль улицы, каблуки звонко цокали по мерзлому асфальту.
– Все. Все. Все – выстукивали каблуки. – Все, все, все…
Вот и все.
* * *– Как уезжаешь? – ахнула Даша Семеновна. – Чего тебе, девонька, на месте не сидится? Работа хорошая, дружок человек приличный, хоть и метушливый, спокон веку все здесь! От добра добра не ищут, запомни! Жизнь вас не учила, не умеете ценить…
– Я вернусь, – сказала Вероника. – Возьмете Машку?
– Твердо решила?
– Да… кажется.
– Смотри, чтоб потом не плакать. А с квартирой как? Может, сдать?
– Не знаю пока.
– И то, куда спешить? Вдруг не приживешься там, не шутка за тридевять земель переть… Мы вот с места на место не бегали, и ничего, жизнь прожили, дай бог всякому. А вы места себе не согреете, а все потому, что не умеете ценить… Подруга хоть надежная?
– Надежная, давно зовет. И муж ее тоже зовет.
– Ты ж по-ихнему не умеешь!
– Научусь.
– Ну, поедь, ладно. Посмотри на людей, а то ты последнее время какая-то квелая, я же вижу, точит тебя изнутри, и Петьку вон отодвинула, а зря. Ну, да ладно, может, там кого присмотришь, итальянцы, они, говорят, народ мягкий, жалостный. А он-то знает?
– Знает, – соврала Вероника, чтобы избежать новых охов и ахов соседки. – Все будет хорошо, Даша Семеновна. Я обещаю вам писать. И звонить.
– Да когда ж ты собираешься?
Даша Семеновна вдруг расплакалась. Они сидели на кухне Вероники, пили чай. Даша Семеновна принесла плюшки, а Вероника возьми да и скажи, что уезжает. Бедная старуха была убита.
– Не плачьте, Даша Семеновна! – Вероника сама едва не заплакала. – Наш магазин закрывается, работы нет. Вот получу заграничный паспорт и…
– А как же Петр без тебя? Он же хуже дитяти малого!
– Замуж зовет… – сказала Вероника, не подумав.
Соседка ахнула.
– А ты?
– Любить надо, Даша Семеновна.
Старуха покивала печально…
Глава 29
НА КРУГИ СВОЯ…
…Андрей провожал Дядю Бена в командировку. У него не было привычки провожать своих подчиненных, но уж очень важным оказалось задание, доверенное юристу. Он летел в Германию для обсуждения технических деталей сотрудничества между «Арт нуво» и немецким издательским домом «Партнер». Что станет «новым витком… эта… в развитии… и горизонты, одним словом», как удачно выразился «креативщик» Савелий Зотов, никудышный оратор, но очень хороший редактор. Похоже, для их издательства действительно наступают новые времена…
Венька Сырников обрядился во все черное и напоминал пастора. Элегантен, красив и серьезен, а также проникнут важностью задания. Проникнут настолько, что не замечал восхищенных женских взглядов, бросаемых на него официантками и посетительницами кафе. Приятели сидели за небольшим столиком, перед каждым лежала открытая папка с документами. Утрясались последние детали. Андрей, высохший и поседевший, десятый раз говорил, на что нужно обратить внимание. Он тыкал карандашом в страницу документа и повторял, глядя на юриста, что нужно вот здесь нажать, а здесь можно уступить, а тут проявить настойчивость… И так далее. Дядя Бен делал вид, что слушает, но думал о своем. Несмотря на серьезный, даже мрачный вид, в сердце его пели фанфары. Он вдруг ляпнул невпопад, перебивая шефа:
– Знаешь, Андрей, Оглио, конечно, был маньяк, но специалист уникальный!
Андрей воззрился недоуменно, и Дядя Бен поспешил объяснить:
– Ты извини, конечно, но понимаешь… Одним словом, он дал мне хороший совет! Он подарил мне свободу! – Получилось пафосно и немного смешно. Сухарь Венька никогда не впадал в пафос. Но то старый Венька, а новый, пьяный от свободы, очень изменился. Андрей смотрел по-прежнему недоуменно. – Он сказал мне, что свобода – самое ценное, что есть у личности! Оглио понял, что теряет свободу, и… ушел. Свобода! – Венька взмахнул рукой и опрокинул кофе. Андрей отодвинул папку, спасая бумаги. – И теперь я свободен, понимаешь! А о своей супружеской жизни вспоминаю как о страшном сне!
