Владимир Кашин - Тайна забытого дела
Он еще два дня ходил на работу, передавая дела инспектору Козубу, рассказал ему, что знал от Клавы, поделился своими подозрениями, а потом уехал в село, к родителям.
31
Это была странная встреча. В кабинет Козуба, где благодаря беспорядочно собранным произведениям искусства царило хаотическое смешение имен, стилей и эпох, явилась в этот вечер еще одна эпоха — эпоха революции и классовой борьбы. Она входила вместе с людьми, которые переступали порог, и с каждым новым человеком атмосфера все больше насыщалась дыханием того неповторимого времени.
Актриса Гороховская, которую Коваль привез на машине, приютилась в углу кабинета, стараясь как можно глубже утонуть в глубинах старинного кресла и как можно меньше привлекать к себе внимание. Из этого своего укрытия рассматривала она застекленные полки и стеллажи с книгами, картины, фарфор в специальных шкафах, время от времени бросая косые взгляды то на хозяина кабинета — лысого мужчину с продолговатым и хотя морщинистым, но не по-старчески энергичным лицом, пытаясь представить его молодым инспектором милиции, который много лет назад допрашивал ее, или останавливала взгляд на молодом человеке, почти юноше, с гладко причесанными волосами и пробором, которого подполковник назвал следователем.
Чета Решетняков опаздывала. В ожидании их мужчины оживленно беседовали о чем-то своем, а Ванде Леоновне вскоре стало скучно и оттого вроде бы спокойнее на душе.
Но вот зазвенел мелодичный звонок. Козуб вскочил, чтобы открыть, однако Коваль, стоявший ближе к двери, опередил его. Из передней послышались голоса, и вот все увидели супругов.
Невысокий, коренастый, с седою шевелюрой, с розовыми — то ли от постоянного пребывания на свежем воздухе, то ли от склеротичности сосудов — щеками и с седыми бакенбардами, изящно контрастировавшими с этими щеками, профессор вошел в комнату как-то бочком и наклонив голову.
Клавдия Павловна вплыла в кабинет медленно, настороженно оглядываясь по сторонам, как лисица, остерегающаяся капкана.
Решетняк и Козуб сразу узнали друг друга: «Вижу бравого инспектора — грозу бандитов и мировой буржуазии!», поохали, повздыхали, что время-де неумолимо, обменялись комплиментами: «а все-таки…», «да и ты почти не изменился, это точно…», «если бы не твоя седина», «и не моя лысина»…
Клавдия Павловна несколько жеманно познакомилась с Субботой и Гороховской. Козуба не узнала. А он поцеловал профессорше руку и едва не расшаркался перед нею, как перед старой знакомой.
— Как же, как же, помню вас прекрасно! — сказал он, чем сразу же вызвал ее неудовольствие: она, видимо, боялась, что помнит он то, что не надо. — Впервые видел вас на допросе, а потом на квартире красного милиционера Решетняка, когда он раненый лежал после Вербовки. Вспоминаю, славная такая, голенастая девчушечка была. Он вас сначала арестовал, а потом решил, что лучше жениться на вас.
Козуб хихикнул, а Клавдия Павловна молча подняла бровь и села на мягкий диванчик. Того, о чем говорил Козуб, она вспоминать не хотела. Делала вид, что ничего такого не помнит. Начался общий разговор, натянутый, вынужденный, и хватило его всего на несколько минут.
Коваль внимательно следил, как прощупывают друг друга острыми взглядами участники встречи. Могло показаться, что он смакует напряженность, которая воцарилась в кабинете, слагаясь из откровенной настороженности женщин и подчеркнутой оживленности мужчин. Но вот, как по команде, все умолкли и повернулись к нему.
Подполковник ждал этой минуты.
— С вашего разрешения, — произнес он, окинув взглядом своеобразное общество, — я буду сегодня тамадой.
Юрисконсульт встал и вышел из кабинета. Спустя мгновение вкатил небольшой столик на колесиках — такой, на котором в ресторанах развозят мороженое и сигареты, — на столике стояли откупоренная бутылка вина, блюдечко с кружочками лимона, конфеты, фрукты. Видно было, что Козуб заранее приготовился к встрече.
— Простите, что так скромно. Обо всем самому приходится заботиться.
— Мы с гостеприимным хозяином этого дома, — продолжал Коваль, — решили пригласить сегодня вас, людей, которые так или иначе и хоть немного были связаны с делом Апостолова — Гущака. Надеюсь, никто из вас не откажется помочь дознанию.
— Господи! — прошептала Клавдия Павловна.
— Прежде всего, уважаемые друзья, — продолжал Коваль, по-своему поняв вздох профессорши, — позволю себе обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Незаконченных дел не бывает. Все, что происходит, рано или поздно находит свою развязку. То, чего не заканчивают люди, довершает время. То, что мы бросаем на полпути, совершенно независимо от нас обретает свое завершение, которое может быть спокойным и незаметным, но и может оказаться бурным и трагическим. Перед нами — дело Андрея Гущака. На первый взгляд кажется оно законченным и, возможно, именно поэтому когда-то было закрыто. Действительно, все участники ограбления погибли, место, где спрятаны сокровища, неизвестно, не исключено даже, что их вывезли за границу. А сейчас выясняется, что один из главных персонажей — сам Гущак — все эти годы жил да поживал в Канаде. Стало быть, мои предшественники и коллеги несколько поторопились закрыть дело…
— У нас иного выхода не было, — сказал Козуб, разливая по бокалам вино.
— Я читал протокол, подписанный вами, — ответил на его реплику Коваль. — Юридически грамотно. Заключение как будто мотивированное, а на поверку — ошибочное. Как же так — махнуть рукой на колоссальные ценности, признать их «без вести пропавшими»?! Дело закрывать не следовало. Ведь можно и нужно было день за днем, месяц за месяцем разыскивать, искать и не сдаваться. Какая-нибудь деталь, подробность, случай, еще что-то, глядишь, и ухватились бы за ниточку.
— Не было для этого аппарата такого, как сейчас. И денег. Горячие дела, по свежим следам, не успевали распутывать. Кто хоть половину преступлений раскрывал, считался милицейским асом, а подразделение такое на руках носили. Ну, а кое-что приходилось и закрывать, так и не найдя того, кто виновен.
— Я говорил с каждым из вас в отдельности, — сказал Коваль, на этот раз почему-то оставив замечание юрисконсульта без ответа. — А теперь проделаем такой эксперимент. Пусть каждый представит себя инспектором розыска и выскажет свои соображения, какими бы странными они ни казались. Потом обменяемся мнениями. Я уверен в успехе, тем паче, что среди нас не только бывшие инспекторы розыска, — он кивнул в сторону Решетняка, — но Иван Платонович — ныне практикующий юрист. Прошу простить меня за многословие. Не повезло вам сегодня с тамадой.
— Так провозгласите же какой-нибудь тост — за здравие или за упокой! — улыбнулся Козуб.
Однако предложение его повисло в воздухе. Никто не притронулся к бокалам.
— Еще древние говорили, — добавил подполковник, — что надо искать, «кви продест?» — кому выгодно? Вот и нам сегодня необходимо выяснить главное — кому нужна была смерть старика Гущака.
— Как так «нужна»? — спросил Козуб. — Установлено ведь, что это несчастный случай. А коли так, не было, значит, насилия, не было и «корпус деликти» — состава преступления.
Взгляды присутствующих скрестились на Ковале. Но он не спешил с ответом.
Словно выставив вперед любопытный, с характерной седловинкой нос и сохраняя высокомерно-недовольный вид, воззрилась на него Клавдия Павловна. Надулся Решетняк, которому, судя по всему, история эта совсем не по вкусу. Утомлена и напугана Гороховская. Удивлен Козуб.
— Н-да, — заговорил наконец подполковник, — до сих пор мы с Валентином Николаевичем, — он кивнул в сторону Субботы, который сидел рядом с актрисой и тоже внимательно наблюдал за лицами, — действительно считали, что с Гущаком произошел несчастный случай. Но теперь экспертиза окончательно установила, что это — убийство. Гущак был оглушен нанесенным ему ударом по голове и после этого брошен под поезд.
Коваль заметил, как побледнела Гороховская, как судорожно вдохнула воздух открытым ртом.
— Нам нужно найти людей, которые знали Гущака и с которыми имел он какие-либо контакты, отношения, общения, связи после приезда. Хотелось бы послушать и ваши соображения. Это поможет найти убийцу, а быть может, и ответить на вопрос о местонахождении сокровищ.
Каждый из присутствующих посмотрел на остальных. И у каждого, вероятно, возникли какие-то свои чувства и мысли, которые пока не решался высказать.
— Я думаю, — нарушил тишину Козуб, — что стоит начать с рассказа уважаемой Клавдии Павловны. Я не ошибся — Павловны? — повернулся он к профессорше.
— Почему это с меня? — возмутилась Решетняк, всем своим видом показывая, что не позволит над собой издеваться.
— Вам, Клавдия Павловна, это дело было когда-то ближе, чем кому бы то ни было, — объяснил свою точку зрения юрисконсульт, — так сказать, по семейным соображениям. Ведь часть ценностей, хранившихся в банке, принадлежала вашему отцу, господину Апостолову, который оставался председателем правления банка и при Советской власти. А по закону наследования после смерти отца все его имущество должно было бы перейти в собственность именно вашу, Клавдия Павловна Апостолова-Решетняк. Если бы, конечно, не было экспроприировано революцией.
