Михаил Левандовский - 13 Сектор. Следствие против знатоков
— Короче, хочешь спокойно помереть — документы на квартиру подпишешь и еще одну бумажку: «Я, Александр Михайлович Лекарев, признаю, что энного сентября две тысячи десятого года во время занятий извращенными видами секса по неосторожности причинил смертельные повреждения гражданке Морозовой Д. А.».
— Это вам зачем?
— Нужно хорошего человека порадовать, — засмеялся бандит.
Кстати, интересно, кто же им заявления кондовейшим канцеляритом пишет?
— Подпишешь?
— С какой стати?
Еще один удар по почкам. Я упал на пол, и мое тело взорвалось болью в самом неожиданном месте. Черт, правая рука, вывих! Конечно, когда я падал, наручник удержал мою руку на весу.
— Идиот ты, Коля, — процедил сквозь зубы черноволосый. — Нам его рука нужна здоровой — чтобы подписи нормально поставил.
— Ладно, первую помощь оказывать нас учили.
Гаишник-оборотень вправил мне руку. Хреново, конечно. Рывок — и в глазах помутилось от боли.
— К утру пройдет. Сейчас анальгин принесу.
— Спасибо, не надо. Лучше я сдохну как придется, но квартира достанется сыну.
— Не надо?
Господи. Бедные мои почки. Я почувствовал, что скоро умру от почечной недостаточности.
— Ничего, к утру будешь как человек. Все подпишешь.
— Пусть сейчас подписывает. И закончим.
— Подожди, Олег звонил. Ему от него тоже чего-то надо. Мы его до утра оставим.
— Ладно. Только мне утром баня нужна, сам понимаешь.
Черноволосый мерзко ухмыльнулся.
— Знаю, знаю.
Мне кинули засохший кусок пиццы, банку воды и десять таблеток анальгина — универсальное лекарство. Весь СССР на нем сидел. Вредное до ужаса. Чувствую, что не расстанусь с ним до самой смерти, но далека ли она?
Много я жаловался на свои пробуждения. То в семь утра вставать, то за окном серо, то плохое настроение, то пес разбудил. Тогда я не знал, что по-настоящему плохое пробуждение — очнуться на деревянном полу со скрюченной рукой и болью во всем теле. Ощущение, что настал последний день моей жизни на земле, удовольствия тоже не предполагало. Как я спал? Приятно считать себя героем? Как же. Сочетание анальгина и водки кого угодно уложит. Правда, подобное сочетание вызывает язву, но у меня она появиться вряд ли успеет. Так и скажут, что труп был хорошего здоровья, только почему-то очень задумчивый.
Дадут ли поесть? А дальше? Что? Надо расслабиться и вспоминать. Что у меня есть? Сама жизнь, учеба, наука, переход в бизнес, игры, путешествия, Европа, сын. Чудо мое золотоволосое, я проводил с тобой мало времени, редко тебя видел. А теперь, наверное, совсем не увижу… Ну-ка, не позволять себе расклеиваться! Вспоминай хорошее. После этого требования к себе перед глазами поплыли картинки лучшего вечера в «Распутье» — прекрасная Юля кружится передо мной, фартучек падает на пол, татуировки, цитата из Тэффи, произнесенная голой девушкой, которая нравится мне больше всех остальных стриптизерш… Я успел разглядеть ее тело. Теперь мне надо придумать, как ее прикрыть и спасти.
Дверь открылась, и меня выволокли на холодную улицу. Трава была покрыта тонким слоем инея.
— Ну что, понял свое место? — спросил меня лейтенант Ефимов. Кстати, в его голосе отсутствовала злоба. — Подпиши, будет проще.
С крыльца сошел вчерашний «кавказец». Не так уж он и молод, если присмотреться. И седина в волосах. Сложение, конечно, божественное, мускулатура любому на зависть. Ни тюфяк Ефимов, ни многие другие знакомые и в подметки не годятся. Разве что Роберт мог бы потягаться с «кавказцем» на предмет красоты телосложения. По его телу перекатывались шарики мускулов. В вырезе майки-алкоголички действительно находилась цепь с крестом. Непонятная история. Кто он и откуда?
— Ну что, очухался? Писать будешь?
— Нет.
Удар. Господи, левая нога превратилась в один сплошной синяк.
— Советую подписать, очень советую.
Еще удар.
— Не подпишу.
Подписать, конечно, придется, но сдаваться сразу нельзя. Если я сдамся, то в мою искренность они не поверят, а мне надо пару раз наврать как можно убедительнее. Пусть последней жертвой буду я. Роберт-то, может, за себя и постоит, все-таки фээсбэшник, хоть и шифровальщик. А кто защитит Юльку? Ракетная армия? Они могут добраться до всей ее семьи.
— Подожди, — сказал черноволосый гаишнику. — Сейчас Олег приедет, у него есть ряд вопросов.
Кошмар…
— Не только Олег приедет — и ко мне приедут. Готовь баню.
— Что, вместе с ним? Жарить его будем?
— Жарить мы его не будем. Мне сегодня есть кого жарить. Не шибко приятно, но для дела полезно. Сунь его куда-нибудь, только не в дом, а то хозяин бузу поднимет: «Опять в моем доме грязь развели, натоптали». Вечно он гундит.
О да, Сергей Геннадьевич Ефимов, мой шеф, теперь уже бывший, был абсолютным чистюлей.
— Ну и куда его?
— Понятия не имею. Скинь куда-нибудь, а я схожу доспать.
— Одни с тобой хлопоты, вечно от вас, проныр, сплошные проблемы.
Лейтенант ухватил меня за предплечье.
— Куда ж тебя? В фуре посидишь. Есть место, — Ефимов-младший опустил лесенку. — Поднимайся.
— Куда? Зачем?
Он легко запрыгнул в кузов, несмотря на свисающий животик, и втащил меня. Очередной синяк. Но считать их я давно перестал. Одним больше, одним меньше — какая разница, если скоро умрешь.
— Лезь сюда.
В кузове фуры стоял близнец моего джипа. Меня отволокли к переднему бамперу.
— Вот здесь и пристегнем.
Наручники защелкнулись на кольце для буксировки.
— Сиди пока.
— Свечку хоть оставь, а то так страшно, что с ума сойду.
— Свечку ему, совсем охренел? Ладно, я добрый. Я тебе, парень, честно скажу, такой смерти ты не заслужил. Просто-напросто оказался не там, где стоило. Предупреждали тебя. Не лезь, не связывайся, веди себя интеллигентно. На тебе, сиди.
Гаишник достал из машины ночной фонарик и включил его.
— Думай. Если подпишешь — умрешь легко. И не моя это инициатива. Не люблю я убийства.
Ефимов спрыгнул на землю. Я остался в кузове один. Да, провести последние часы мне, похоже, придется без особого комфорта. Сзади — джип, к которому я пристегнут рукой, справа — какие-то ящики. Порыться в них, что ли? Зачем? Да так, отвлечься от страшного ожидания неминуемой смерти. Не зря ведь у американцев, последней нации первого мира, сохранившей смертный приговор, страх смерти в день казни является дополнительным наказанием. Нет, нельзя сдаваться. Я вспомнил самую любимую, но не самую известную песню Городницкого[61]:
Держит строй у ограды пехота,
Государева верная рать.
Надо срочно приказывать что-то,
Что-то можно еще предпринять…
Спят в пруду золоченые рыбки,
Режут в кухне петрушку и лук.
Император играет на скрипке —
Государство уходит из рук.
Пока ты жив — надо что-то делать.
Глава двадцать седьмая
Картонные ящики, обернутые полиэтиленом, запах перца. Может, его использовали, чтобы отбить какой-то другой запах? Пару раз чихнул. Вспомнил свою собаку — очень уж она смешно чихает — и дотянулся-таки до ящика.
Упаковки какие-то, пачки. Что-то напомнили… Ну да, точно. После девятого класса я поехал в математическую летнюю школу, находившуюся где-то в районе Красноярска, — меня угораздило в первый раз влюбиться. Она была из ученой семьи и полетела в эту летнюю школу на каникулы. Не поехать за ней значило сдаться, а сдаваться я в те годы не любил. Мой папа — представитель редкой породы: сибирский еврей. И долго работал в Академгородке. Нашел нужные контакты, и вскоре я получил желанное приглашение.
То лето юности получилось чертовски романтичным, с ночными прогулками над Енисеем: поцелуи, комары, промоины, подстерегавшие влюбленные парочки на береговой тропе, и вожатые, караулившие те же самые парочки в кустах, где почва потверже (кто сказал, что вожатые не любят комфорт?). На следующий день те, кому удалось избежать поимки, украдкой зевали на лекциях. Пойманные открыто зевали, очищая картошку на весь лагерь.
В нашем отряде для юных физиков был мальчик, который сильнее интересовался химией, чем физикой, но химический отряд обещали создать только в следующем году. Мамой юноши была заведующая по безопасности добычи, папой — обычный подрывник на шахте. Мальчик ездил в лагерь не первый год. И каждый раз при посадке в автобус его обыскивали — с довольно внушительными результатами. В мой год тоже многое вытрясли. Почти все. А того, что осталось, нам хватило на то, чтобы с корнем вывернуть огромную березу, нависавшую над Енисеем. Кроме практических уроков, он преподал нам и теоретические — поэтому про взрывчатку я кое-что понимаю.
Соседний ящик — взрыватели. Кустарные. Срабатывают от обычного звонка сотового телефона. Вот и светодиод, который показывает, что симка вставлена — система работает. Простейшая конструкция. Интересно, для чего она? На террористов мои похитители похожи, как жабы на леопарда.
