Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера
— Вообще-то это не моя собственность, — кивнул Султан головой на лежавший на ковре гроссбух. — Это меня очень уважаемые люди попросили помочь, и я их подвести не могу.
— Тем более надо быть осторожней! Ксерокс есть?
Через полчаса Тушкан вышел из шашлычной, унося в рукаве поношенного пальто десять листов ксерокопий таинственного текста. Он понимал, что для полноценной экспертизы десять листов недостаточно, поэтому для создания более полной картины скопировал из гроссбуха отрывочные записи из трёх временных интервалов: тридцатые года и предвоенный период, начало пятидесятых годов и годы так называемой «эпохи застоя».
Через три дня его бывший студенческий дружок Штуцер дал вполне квалифицированное заключение, которое заставило его задуматься о своей дальнейшей судьбе. Как говорил один лагерный шутник: «Смерть не страшна — страшны её последствия»!
«Поэтому желательно этих последствий избежать», — решил Тушкан.
— Заболел я, — передавая заключение Мозговеду, сообщил Суслов. — Старые лагерные болячки открылись. Ты меня пару месяцев не ищи, я в Кисловодске осяду, здоровье поправлять.
Султан равнодушно пожал плечами. Ему было всё равно, где будет обретаться его лагерный дружок, поэтому он скупо кивнул и тут же забыл о присутствии гостя.
Выйдя из шашлычной, Тушкан пересчитал полученные от узбека деньги, мысленно приплюсовав к заработанной сумме ещё одну тысячу долларов, которую недоплатил другу юности Штуцу и удовлетворённо вздохнул. Денег хватало, чтобы «упасть на дно» месяца на два. Ни в какой Кисловодск он ехать не собирался, но, наученный горьким жизненным опытом, решил пустить ищеек по ложному следу. Каких ищеек? Если верить товарищу профессору, ищейки появятся, и может быть очень даже скоро.
— Прощай, немытая Россия! — с пафосом продекламировал напоследок Тушкан, и, выбравшись на попутках из Москвы, стал пробираться на Украину.
Государственная российско-украинская граница была весьма условной, что позволило гражданину РФ Суслову по-партизански пробраться на территорию сопредельного государства и затеряться на одном из маленьких заснеженных хуторов.
* * *
В ту самую минуту, когда Тушкан ступил на украинскую территорию, в самом центре Москвы, в квартире с высокими «сталинскими» потолками, в которые упирались выполненные по спецзаказу книжные шкафы, назревал скандал. Профессор Штуц, обнаруживший пропажу из письменного стола канцелярской папки с десятью листами ксерокопий, приступил к допросу престарелой тёщи. Тёща профессора, Октябрина Олеговна, разменяла восьмой десяток, но веру в мировую победу коммунизма не утратила. В её тщедушном теле продолжало биться, пусть и аритмично, пламенное сердце борца за мировую революцию.
Допрос коммуниста происходил в просторной кухне, где Октябрина Олеговна, усевшись возле окна, нещадно дымила «Беломором» и все вопросы зятя откровенно игнорировала.
— Октябрина Олеговна! — в который раз взывал Василий Васильевич. — Я знаю, что Вы самым возмутительным образом похитили из моего стола папку с очень важными документами. Это неинтеллигентно и к тому же небезопасно. Я убедительно Вас прошу сообщить мне, кому Вы их передали.
В ответ на все увещевания Октябрина Олеговна упорно молчала, изредка бросая на зятя презрительный взгляд. Ситуация явно вышла из-под контроля, и Василий Васильевич, теряя самообладание, был готов на всё. Он даже хотел назвать тёщу мамой, но назвать маленькую, как мышь, и злющую, как хорёк, женщину святым именем у него не повернулся язык.
Октябрина Олеговна всю сознательную жизнь читала в университете курс истории КПСС, поэтому стойкости ей было не занимать, в результате чего допрос шёл по второму кругу. Василий Васильевич, хватаясь за виски и мотаясь по кухне, не знал, что предпринять.
— Это катастрофа! — кричал профессор. — Они придут и убьют Вас и меня! Они всех убьют! Вы просто не понимаете, с кем Вы связались!
— Смерти боишься? — выпустив очередную струю сизого табачного дыма, едко поинтересовалась тёща. — А я вот не боюсь.
— А чего Вам её бояться? — прокричал ей в лицо полностью потерявший самообладание зять. — Чего Вам бояться, если Вы сама смерть и есть! В зеркало посмотрите! Вам только капюшон на голову набросить и косу в руки дать!
— Не хамите, молодой человек! Я жизнь прожила достойно, я ветеран труда, у меня правительственные награды имеются.
— Вы-то жизнь прожили, а нам с женой почему спокойно жить не даёте? Нас из-за этих десяти листов на сто кусков порежут! Кстати, Вас тоже.
В ответ Октябрина Олеговна загасила в блюдце окурок и с достоинством удалилась к себе в комнату. Женщина явно чего-то ждала. Из отпущенного ею главному редактору партийного журнала срока оставался ровно один день.
Домашним хозяйством профессорская тёща заниматься не любила, поэтому, чтобы как-то скрасить пенсионное времяпровождение, пристрастилась шпионить за собственным зятем, подозревая его во всех смертных грехах, начиная от банальной супружеской измены и кончая шпионажем в пользу мировой буржуазии. Во время отсутствия Василия Васильевича Октябрина Олеговна регулярно проверяла его переписку, внимательно прочитывала все бумаги, хранившиеся в ящиках письменного стола и даже приноровилась пользоваться персональным компьютером, тщательно отслеживая электронную почту. Время шло, а подтверждений грехопадения зятя никак не находилось. И вот три дня тому назад Октябрине Олеговне улыбнулась удача. Удача представляла собой канцелярскую картонную папку с двумя коричневыми тесёмками, внутри которой находился десяток листов ксерокопированного текста. Октябрина Олеговна унесла папку к себе в комнату, где дважды перечла её содержимое, после чего, попыхивая «Беломором» и обхватив себя за плечи, долго мерила шагами комнату. Когда за окном сгустились осенние сумерки, боец за счастье трудового народа Октябрина Олеговна Подольская, наконец, приняла для себя очень важное решение. Бросив под язык таблетку валидола, а в потёртый портфель изъятые из профессорского стола документы, она выскользнула из тёплой квартиры в осеннее ненастье.
Через полчаса ветеран классовых битв товарищ Подольская сидела в кабинете главного редактора журнала «Мир сегодня». Журнал издавался на деньги КПРФ и, по сути, являлся её партийным рупором.
— И что Вы, уважаемая, от меня хотите? — устало проговорил главный редактор, отложив пачку ксерокопий в сторону и посмотрев в выцветшие глаза коммуниста с довоенным стажем.
— Судя по всему, Вы не собираетесь печатать этот материал, — проигнорировав вопрос, жёлчно заключила посетительница.
— А как Вы себе это представляете? — воскликнул главный редактор, которому ежедневно приходилось выслушивать гневные отповеди ветеранов коммунистического движения, поэтому всё, что скажет очередная посетительница, он знал наперёд.
— Вы коммунист? — с вызовом спросила старушенция, и главному редактору показалось, что он слышит лязг передёрнутого винтовочного затвора.
— Только не надо мне угрожать, — вздохнул газетчик. — Я с 91-го года регулярно выступаю на митингах, так что партийной риторикой владею не хуже Вас. Мы действительно не можем этот материал дать в номер, так как мемуары носят отрывочный характер, неизвестно, кто их автор, и где гарантия, что приведённые в тексте факты действительно имело место в нашей истории. Возможно, это проба пера неизвестного автора, сдобренная изрядной порцией художественного вымысла.
— Вы не наш человек! — гневно произнесла Октябрина Олеговна. — Вы перерожденец!
— И лью воду на мельницу международного капитала, — усмехнулся главный редактор. — Это я уже слышал, и не один раз.
— Таких, как Вы, следует…
— …отводить за пакгауз и пускать в расход, — привычно закончил журналист. — И это я неоднократно слышал, но пока Вы меня не расстреляли, я оставлю документы у себя и подумаю, что с ними можно сделать.
Это был проверенный ход. Обычно посетитель, удовлетворившись таким ответом, покидал кабинет, и как правило, из-за забывчивости или по причине плохого самочувствия, больше в редакцию не приходил. А если случалось так, что посетитель наведывался вновь, то у главного редактора был заготовлен ответ.
— Есть мнение, — с серьёзным видом говорил журналист и при этом уважительно тыкал пальцем в потолок, — что данный материал давать в печать пока не следует: не та политическая ситуация!
— Чьё мнение? — пытался уточнить посетитель.
— Мнение партийного руководства. Надеюсь, товарищ Вам не надо разъяснять, что такое партийная дисциплина?
Эти слова действовали на старых партийцев как заклинание. Услышав знакомое партийное клише, люди становились строже, и, вновь ощутив себя причастными к государственным делам, без лишних слов покидали кабинет.
