Оса Ларссон - Солнечная буря
«И что? — прерывает она сама себя. — Пришла в ярость, достала из рукава охотничий нож и зарезала его? А перед тем дала ему по голове чем-то тяжелым, что тоже случайно оказалось у нее в кармане?»
Нет, что-то не сходится.
И кто написал ту открытку Виктору, которая лежала в его Библии? «То, что мы сделали, не было грехом в глазах Господних».
Она берет баночки с краской, которыми рисовали девочки, и расстилает на столе старую газету. Рисует Санну, похожую на куколку с длинными вьющимися волосами. Внизу она пишет: «Сара» и «Лова». Сбоку от них рисует Виктора. На голове у него нимб, который немного съехал набок. Затем соединяет имена девочек и Виктора линией, проводит еще одну линию между Виктором и Санной.
«Но вот эти отношения нарушились», — думает Ребекка и перечеркивает линии, соединяющие Виктора с Санной и девочками.
Откинувшись на стуле, она обводит взглядом скромную обстановку: зеленые самодельные кровати, кухонный стол с четырьмя разномастными стульями, мойку с красным пластмассовым тазом и маленькую табуретку в углу у двери.
Когда-то давно, когда избушка использовалась как охотничий домик, дядя Аффе всегда ставил на эту табуретку свое ружье, прислонив к стене. Ребекка вспомнила, как недовольная морщинка каждый раз пролегала у дедушки между бровей: сам он всегда бережно укладывал собственное ружье в футляр и задвигал под кровать.
Сейчас на табуретке лежит топор, а на крючке над ним висит пила.
«Санна», — думает Ребекка, снова вглядываясь в собственный рисунок.
Дорисовывает спиральки и звездочки вокруг ее головы.
«Беспомощная, потерянная Санна. Которая ничего не может сама. В течение всей ее жизни многочисленные идиоты вмешивались, стремясь что-то для нее сделать. Я тоже одна из этих проклятых идиотов. Ей даже не пришлось просить меня приехать. Я сама прибежала, как послушный щенок».
Она убирает руки Санны, закрасив их черной краской. Вот так, теперь та ничего не в состоянии сделать. Затем Ребекка рисует рядом саму себя и пишет сверху: «Идиот».
При виде этой картинки к ней внезапно приходит озарение. Руки дрожат, когда она обводит кисточкой нарисованные фигуры. Санна ничего не может сама. Вот она стоит — без рук. Когда Санне что-то нужно, появляется какой-нибудь идиот и делает это для нее. Например, Ребекка Мартинссон.
Итак, если Виктор посягает на дочерей Санны…
…и она приходит в такую ярость, что хочет убить его. Что происходит в этом случае?
Появляется какой-нибудь идиот и убивает для нее Виктора.
Может так быть? Да, именно так и обстоит дело.
Библия. Убийца положил Библию Виктора в кухонный диван Санны.
Конечно же! Не для того, чтобы засадить Санну. Это был его подарок. Сообщение, открытка, написанная угловатым почерком, была адресована Санне, а не Виктору. «То, что мы сделали, не было грехом в глазах Господних». Убийство Виктора не было грехом.
— Кто? — произносит Ребекка и изображает рядом с Санной сердечко. Внутри него она рисует вопросительный знак.
И вздрагивает. Пытается разобрать сквозь завывание ветра звук, которого там быть не должно. И тут же слышит его — гудение скутера.
Курт. Курт Бекстрём, который сидел на своем скутере под окном у Санны и смотрел на нее.
Ребекка вскакивает из-за стола и оглядывается.
«Топор, — в панике думает она. — Надо взять топор».
Но звук мотора уже не слышен.
«Тебе показалось. Успокойся, — уговаривает она себя. — Сядь на место. Ты в стрессе, ты напугана, воображение разыгралось. Там снаружи ничего нет».
Она садится, но не сводит глаз с дверной ручки. Надо бы встать и запереть дверь.
«Ну хватит, — внушает она себе, хотя ее тянет сплюнуть через левое плечо. — Там снаружи ничего нет».
В следующую секунду ручка поворачивается. Дверь открывается. Вой метели врывается в кухню вместе с потоком ледяного воздуха, и мужчина в комбинезоне для езды на скутере поспешно шагает через порог. Закрывает за собой дверь. В первый момент она не может разглядеть, кто это. Но потом он снимает капюшон и шапку.
Это не Курт Бекстрём. Это Веса Ларссон.
* * *Анна-Мария Мелла видит сон. Она выскакивает из полицейской машины и бежит вместе с коллегами по трассе Е-10 где-то между Кируной и Елливаре. Они бегут к потерпевшему аварию автомобилю, который лежит кверху днищем в десятке метров от дороги. Бежать тяжело. Коллеги уже стоят возле искореженной машины и зовут ее.
— Торопись! Пила у тебя. Мы должны достать их!
Она продолжает бежать с бензопилой в руках. Откуда-то доносится душераздирающий женский крик.
Наконец она у цели. Включает бензопилу. Та с визжанием разрезает железо машины. Взгляд Анны-Марии падает на детское автомобильное сиденье, которое висит, перевернутое вверх ногами, но она не видит, есть ли в нем ребенок. Бензопила страшно завывает, но внезапно раздается резкий звонок. Словно звонит телефон.
Роберт толкает Анну-Марию в бок и засыпает, едва она берет у него трубку. В трубке — голос Свена-Эрика Стольнакке.
— Это я, — говорит он. — Послушай, вчера я вернулся в квартиру Курта Бекстрёма, но он не ночевал дома. Во всяком случае, никто не открывает.
— Угу, — сонно бормочет Анна-Мария.
Неприятное чувство от дурного сна еще не рассеялось.
Прищурившись, она разглядывает цифры на электронном будильнике у кровати — половина пятого. Она садится, прислонившись к изголовью.
— Я надеюсь, ты не один туда ездил?
— Подожди меня ругать, Мелла, ты лучше послушай. Поскольку создавалось впечатление, что его нет дома, я отправился в Хрустальную церковь, чтобы проверить, нет ли у них каких-либо всенощных бдений, но там никого не оказалось. Тогда я обзвонил пасторов — Томаса Сёдерберга, Весу Ларссона и Гуннара Исакссона, в таком порядке. Я подумал, что они должны следить за своими овцами и знать, где отдыхает от праведных трудов Курт Бекстрём, когда не ночует у себя в квартире.
— И что?
— Томаса Сёдерберга и Весы Ларссона не было дома. Их жены утверждали, что они наверняка задержались в церкви в связи с этой Чудотворной конференцией, но я готов поклясться, Анна-Мария, — в церкви не было ни души. Конечно, можно предположить, что они сидели в темноте и молчали, как мыши, но я с трудом могу себе это представить. Пастор Гуннар Исакссон оказался дома, взял трубку на десятый гудок и пробормотал со сна что-то невразумительное.
Анна-Мария размышляет. Ее слегка подташнивает, голова затуманена.
— Интересно, является ли это достаточным основанием для обыска, — говорит она. — Очень хотелось бы заглянуть в квартиру этого Курта Бекстрёма. Позвони Карлу фон Посту и спроси.
Свен-Эрик тяжело вздыхает на другом конце провода:
— Он сделал ставку на Санну Страндгорд. И потом, у нас ничего нет. Но все же у меня какое-то плохое чувство по поводу этого парня. Я собираюсь войти.
— В его квартиру? Что ты мелешь!
— Позвоню в службу экстренного вскрывания дверей «Беннис Лос&Ларм». Бенни не будет задавать лишних вопросов, если я скажу, что посылать счет в полицию не надо.
— Ты буйнопомешанный. — Анна-Мария спускает ноги с кровати. — Дождись меня. Я попрошу Роберта откопать машину.
* * *— Спокойно, Ребекка, — произносит Веса Ларссон. — Мы просто хотели поговорить с тобой. Давай без глупостей.
Не сводя с нее глаз, он отводит руку назад, нащупывает ручку двери и нажимает на нее.
«Мы? — думает она. — Кто это «мы»?»
И вдруг понимает, что он не один. Он просто зашел первым — убедиться, что ситуация под контролем.
Веса Ларссон открывает дверь, и в комнату входят еще двое. Дверь за ними захлопывается. Они одеты во все черное. Нигде не видно ни кусочка человеческой кожи. Вязаные шлемы. Защитные очки.
Ребекка пытается встать, но ноги не слушаются. Кажется, все тело отказывается повиноваться: легкие не могут втянуть воздух, кровь, пульсировавшая в жилах с момента рождения, замирает, как река, на которой построили дамбу. Живот превращается в твердый комок.
«Нет, нет, сучьи дети!»
Один из них стягивает шлем и обнажает блестящие черные кудри. Это Курт Бекстрём. На нем черный комбинезон, мощные ботинки для езды на скутере с железными пластинами на носках. Через плечо перекинуто ружье — двустволка. Его ноздри и зрачки расширены, как у боевой лошади. Она смотрит в его лихорадочно горящие глаза и думает: «Осторожно с ним, он опасен».
Она косится на девочек — те крепко спят.
Второго она узнает еще до того, как он снимает вязаный шлем и защитные очки. Его она узнала бы во всех видах, что бы ни было на нем надето. Томас Сёдерберг. Его манера двигаться. То, как он сразу же заполняет собой пространство.
Такое ощущение, что они все отрепетировали. Курт Бекстрём и Веса Ларссон становятся, как часовые на посту, с двух сторон от двери свинарника.
