Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
— Вы в домоуправлении на машинке что-нибудь печатали? — внезапно спросил Антон.
Крупные навыкате глаза Овчинникова стали еще крупнее. Несколько секунд он смотрел на Антона, не мигая, словно не мог сообразить, о чем его спрашивают. Затем, спохватившись, заговорил:
— Лично я к домоуправленческой машинке никакого отношения не имею. Бухгалтерша на ней печатает, иногда жильцы забегают, чтобы… — И неожиданно воскликнул: — Шеф! Реваз свои визитные карточки на нашей машинке печатал.
— Визитные карточки?..
— Точно! В поездках у Реваза много новых знакомых появляется, вот он, чтобы не писать каждому свой адрес, как дворянин, обзавелся визитками. С месяц назад это было. Мы с Аликом Зарванцевым выпивали после работы в домоуправлении, а Реваз весь вечер на машинке хлопал.
Глава XVI
Фрося Звонкова вошла в кабинет к Бирюкову. Она очень робко присела на предложенный стул и, не глядя Антону в глаза, вздохнула:
— Они вчера так внезапно ко мне нагрянули, что не успела вам позвонить. Потом вообще началось ужасное, всю ночь сегодня не спала…
— Давайте по порядку, — спокойно сказал Антон. — Кто «они»?
— Как кто?.. — удивилась Звонкова. — Нина и Анатолий, разумеется. Сначала Нина на своей «Волге» прикатила. Ласковая, разговорчивая. Пока сестрицу слушала, Овчинников тут как тут! «Пошли, Фрося, на восемь часов «Есению» смотреть». Я и так напуганная была, а тут совсем скисла. Весь фильм сама не своя сидела, а справа еще какая-то ужасная цыганка локтем в бок толкала. Не помню, как конца дождалась. Первый раз в жизни попросила Анатолия проводить домой, но он хитрить начал, мол, у матери приступ инфаркта, надо срочно в аптеку заехать. Мне совсем тошно стало. Наверняка, думаю, догадался, что я рассказала уголовному розыску… Вообще, Анатолий изменился, какой-то неискренний стал, чего-то крутит… — Фрося помолчала. — А вечером, только спать собралась, звонок. Сердце оборвалось. Снимаю трубку — голос Васи Сипенятина: «Привет, зазноба! С мамашей моей плохо, очень просит тебя приехать, посидеть с ней ночь».
— Уверена, что это он звонил?
— Кроме Васи, меня никто зазнобой не называет.
Бирюков показал сумку Холодовой:
— Это не вы у Марии Анисимовны оставили?
— Ой, нет! Первый раз вижу. Ворованная, да?
— Почему так думаете?
— Если Вася домой забегал, то наверняка ему там нужно было что-то спрятать.
— Значит, Васина работа?
— Конечно!
На протяжении всего разговора лицо Звонковой было настолько непосредственным, что невольно хотелось верить в ее искренность, и все-таки на душе Антона скребли кошки.
Загадочная возня вокруг кинотеатра «Аврора» и странный звонок Сипенятина переплетались в такой клубок, распутать который, казалось, невозможно. Настроение несколько приподнялось, когда дежурный сообщил, что в угрозыск доставлен задержанный в Тогучине Сипенятин.
— Как же вы осмелились в одиннадцать часов ночи отправиться к Марии Анисимовне? — спросил Антон у Звонковой.
— Дома одной еще страшнее было. Потому и заночевала у нее.
Все объяснимо, все логично было в показаниях Фроси. Не заметив ни в голосе, ни в выражении ее лица оттенка фальши, Антон сказал:
— Сейчас я допрошу Сипенятина. Вы подождите, пожалуйста. Возможно, придется что-то уточнять.
— Если надо, конечно, подожду, — с готовностью ответила Звонкова.
Проводив ее в соседний кабинет, Антон вызвал на предварительный допрос Сипенятина. В сопровождении конвойного сержанта Вася вошел, по привычке заложив руки за спину и понуро опустив голову с белыми, словно льняными, волосами. На его приплюснутом широком носу и на круглом подбородке коричневыми полосами запеклись свежие ссадины.
— Что у вас с лицом? — спросил Антон.
Вася, поворачиваясь к окну, усмехнулся:
— На бровях учился ходить.
— Почему при проверке документов бежать пытались?
— Так, по-дурному сорвался, а лейтенант сразу подножку. Претензий не имею, в спорте дело ясное: кто — кого… — Сипенятин исподлобья уставился на Антона. — Вообще-то, гражданин инспектор, заявляю протест в знак несправедливости. Я на законном основании возвращался к месту жительства и работы. За что взяли?
Бирюков встретился с Сипенятиным взглядом:
— Давайте разберемся. Чем занимались в Новосибирске?
Васин взгляд вильнул в сторону:
— Приезжал мамашу проведать. Случайно старые кореши подвернулись, загулял с ними по-черному.
— Фамилии и адреса их назовите.
Сипенятин набычился:
— Корешей закладывать не буду, гражданин инспектор.
— Дело ваше, — равнодушно сказал Бирюков и, стараясь выяснить причастность Сипенятина к делу Холодовой, стал задавать заранее намеченные вопросы.
Понаторевший в диалогах со следователями, Вася отвечал лаконично, но с такой апатией, словно ему до чертиков опостылело все на свете. Свою причастность к Холодовой он, конечно, отрицал полностью. Когда Антон перешел к конкретным уточнениям, апатия с Васиного лица стала исчезать, а в голубых, по-детски наивных глазах то и дело мелькало откровенное недоумение. С любопытством рассматривая предъявленные для опознания фотографии, Вася вдруг ткнул толстым пальцем в фотоснимок Деменского:
— Вот этого кореша знаю.
— Как с ним познакомились? — спросил Антон.
Сипенятин слово в слово повторил показания Юрия Павловича, относящиеся к покупке «Распятого Христа», затем, помолчав, добавил, что 21 августа вечером приходил к Деменскому домой, чтобы получить от него пятерку, но, несмотря на многократные звонки, дверь не открыли, хотя в квартире кто-то находился.
— Показалось, баба крикнула, а ей рот заткнули, — после некоторого молчания вдруг добавил Вася.
— Показалось или действительно слышали? — уточнил Антон.
— Вроде бы слышал.
— Долго у двери стояли?
— У меня часов нет, чтобы время определять.
— Ориентировочно скажите… Минуту, две?..
— Полторы, — съязвил Вася.
— Крик не повторился?
— Как умерли все в квартире.
— Где вы взяли «Распятие Христа»?
Сипенятин ответил с такой готовностью, словно только этого вопроса и дожидался:
— Бабка оставила в наследство полный сундук икон разных да книжек церковных. Мать рассказывала, богомольная старуха была.
— Куда книги дели?
— Продал на толкучке, — Вася усмехнулся. — Чудики нарасхват брали.
— За какую цену?
— По червонцу за штуку.
— А за сколько Библию продали?
— Вкруговую все по червонцу толкал.
— Не помните, кто у вас купил Библию?
Вася снисходительно хмыкнул:
— Вот даешь, инспектор… У меня голова не Дом Советов, чтобы все помнить.
— На всех иконах и книгах вашей бабушки имелась надпись: «Собственность Дарьи Сипенятиной», — словно между прочим сказал Антон.
— Бабка как отче наш грамоту знала.
— А на «Распятии Христа» такой надписи нет…
Вася недоуменно наморщил лоб и запоздало спохватился:
— Христос — не бабкина икона. Это я сейчас объясню, гражданин инспектор… В Тогучинском районе, где мне прописали жить, имеется деревня Высокая Грива. Мы там скотный двор строили. Короче, одной богомольной старушенции машину дров подбросил. В знак благодарности она Христа подарила.
Бирюков укоризненно посмотрел в наивные Васины глаза:
— Полтора месяца назад вас еще не было в Тогучинском районе.
— Значит, чо-то я спутал, — Сипенятин отвернулся к окну. — Иногда знакомые кореши мне иконки подбрасывали, чтобы продать. Закладывать их не буду.
— Где вы взяли три тысячи, которые при задержании у вас обнаружены?
Вася заметно сник, однако тут же принялся сочинять байку. По его словам выходило, что деньги дал какой-то грузин для передачи одному врачу, чтобы тот не лечил какую-то женщину, упавшую с третьего этажа. Байка походила на детский лепет. В ней не упоминалось ни одной фамилии, но все, что касалось встречи Сипенятина с врачом, совпадало с рассказом хирурга Широкова.
— Как фамилия того грузина? — спросил Антон.
— Я чо, паспорт у него спрашивал? — усмехнулся Вася. — В железнодорожном ресторане познакомились, коньячку выпили.
— И он вам три тысячи вручил?
— А чо?.. Видать, прижало пахана. Годов ему уже много, а за мокруху может не уложиться в рамки жизни.
Бирюков выставил из сейфа на стол сумку Холодовой:
— Вот это мы изъяли из квартиры вашей матери…
— Чо-о-о?.. — ошарашенно протянул Сипенятин и приподнялся со стула. — Дайте посмотреть!
Антон предупреждающе поднял руку:
— На сумке уже есть отпечатки ваших пальцев. Чтобы не тянуть время, скажу: женщина, которой принадлежала эта сумка, скончалась.
