Екатерина Лесина - Волшебный пояс Жанны д’Арк
— Жанна! — Голос донесся сквозь рев огня. — Жанна, очнись! Что с тобой?
И щеку опалило болью.
Жанна моргнула.
И вправду, что с ней? Она сидела, вцепившись в проклятую картину, на которой вновь не было ничего, кроме желтого поля и желтого неба, с желтым же шаром солнца. Пейзаж мертвый, уродливый даже.
Жанна закрыла глаза, опасаясь, что ее вновь затянет.
Она же не ненормальная! А попадать в картину — это как раз ненормально… и если сама Жанна сходит с ума? Она ведь слышала, что безумие именно так и проявляется, постепенно, исподволь…
— Ничего, — севшим голосом ответила Жанна. — Просто… голова закружилась.
— Голова, значит… — протянул Кирилл. — У Алиции тоже от этих картин голова кружилась… Она запретила Галине их выставлять. Там еще есть. Хочешь посмотреть?
Нет.
— Да, — Жанна облизала пересохшие губы. — Хочу. Это… это важно.
Она правда не знала, чем именно важно, а Кирилл спрашивать не стал. Он вытаскивал одно полотно за другим, сдирал чехол и разворачивал к Жанне.
Церковь.
Странная какая-то церковь. Она близко, и все-таки разглядеть ее не получается, сколь Жанна ни пыталась. Церковь эта будто под пеленой тумана…
…Алтарь.
…И снова поле. Меч, торчащий из земли, точно выросший из нее. И отражение пустых колосьев на клинке.
…Человек в старинном наряде. Худое, изможденное лицо. Взгляд печальный.
…И еще один. Этот опасен. Жанна боится его и спешит отвернуться, потому что в глазах этого человека живет пламя.
Картины сменяли одна другую, и Жанна следовала за ними, она оставалась на грани, больше не переступая порог того, что все-таки не было сумасшествием.
А чем было?
Она не знала, но чувствовала, что там, среди пейзажей и портретов, скрыто нечто важное.
Женщина.
Или, скорее, девушка? Она определенно молода, но в то же время видела многое. Она обыкновенна, пожалуй, не слишком-то красива, но меж тем на это лицо сложно не обратить внимания.
Взгляд печальный и улыбка, робкая, точно девушка не до конца уверена, что вправе улыбаться. Морщинки в уголках глаз. Седой волос, почему-то яркий, точно нить, прилипшая к ее волосам.
— Кто это? — Жанна была уверена, что видела эту девушку прежде.
— Не знаю, — вынужден был признать Кирилл.
Не знает.
Этой девушки не существует. И в то же время она есть, живет в каждой из проклятого рода. И это тоже своего рода наказание — рассыпаться на осколки и осколками жить. Но за что?
— Здесь написано «Неизвестная». — Кирилл поднял чехол и стряхнул пыль. — Модель?
— Модель, — повторила за ним Жанна.
Та, которой не существует наяву.
— Она на тебя похожа… точнее, ты на нее…
— И на маму.
— Пожалуй, — согласился Кирилл, вглядевшись в портрет. — Что-то общее есть…
— И на старуху… на Ольгу… на всех нас.
Жанна отвернулась.
И что она поняла? Что семейная легенда имеет право на жизнь? Или что воображение Жанны само наделило ее этим правом? Воображение у нее всегда было чересчур уж живым. Так стоит ли искать сверхъестественное на пустом месте?
Не лучше ли заняться тем, чего ради они сунулись в мастерскую?
Кажется, Кирилл и сам пришел к такому же выводу. Он убрал картины в шкаф и открыл второе отделение.
— Игорь.
Его работы были… техничны.
Пожалуй, что так. Жанна мало смыслила в искусстве.
Красиво. Пейзаж. Три березы и пруд. Темная вода. Кувшинки. Стрекозы. Все реалистично и… мертво? Картина была точна, как фотография, но напрочь лишена жизни.
И следующая, с яблоками.
Портрет старухи, безжалостно точный — Игорь не оставил без внимания ни одной морщины, но при том старуха вышла ненастоящей, кукольной какой-то.
— Он был… хорошим копиистом. — Кирилл вытащил очередную картину. — Уникальным даже…
Рыжеволосая женщина в раковине средь пены морской.
— Рождение Венеры, Боттичелли… Игорь тогда совершал тур по Европе… в образовательных целях.
Эта картина была живой.
— Вот привез в подарок матери… только, полагаю, ей не понравилось. Она была из тех, кто уверен, что шедевр может существовать лишь в единственном экземпляре.
Не шедевр, но картина безопасна.
Умиротворяюща.
И Жанна с удовольствием забрала бы ее. Ну да, конечно, она ведь ничего не смыслит в живописи.
— А по мне, лучше талантливый копиист, чем бесталанный творец… оно как-то безопасней. — «Венеру» Кирилл вернул на место. — Это уже в запое…
Нынешнее полотно разительно отличалось от предыдущих. Резкие мазки, злые даже.
Снова желтый.
И красный.
Оранжевый.
Все оттенки алого, от темного, винного, с чернотой запекшейся крови, до яркого-яркого. И в мазках этих, наслоившихся друг на друга, ничего не понять.
Кирилл вертит картину, а Жанна всматривается, хотя сие занятие лишено смысла. Просто гнев, выплеснутый на холст.
И обида.
— Есть еще пара таких… — Кирилл убрал и эту картину, чтобы перейти к следующей ячейке. — А ведь похоже, что он и вправду писал. Раньше она была пустой.
Лица.
Темно-зеленое — Ольги, но зелень эта вовсе не та, которая приятна глазу. Напротив. Болотная. Мертвенная. И само это лицо — лицо утопленницы, распухшее, с искаженными чертами. Жанна смотрит на него, зажимая рот рукой.
Ее мутит.
Кирилл красный, перекроенный и выглядит отвратительно, но вместе с тем его портрет притягивает взгляд.
— Демон какой-то. — Оригинал хмурится, но картину убрать не спешит. — Забрать надо будет… какой-то я здесь…
— Характерный.
— Именно.
Алла в желтых тонах. Желтый — цвет солнца, но здесь это солнце искусственное, и цвет лишь подчеркивает собственное уродство Аллы.
Длинный нос. Широкий рот, который на портрете, — пасть, полная мелких острых зубов.
— Хищница… Знаешь, я начинаю верить, что талант сродни безумию.
Быть может, и так.
Сам Игорь. Автопортрет. Синяя гамма, и выглядит он потерянным, растерянным, да и вовсе на человека похожим слабо.
— Инопланетянин, — Кирилл озвучил собственную Жанны мысль.
И портрет убрал.
— А…
— Все. — Кирилл вытащил чистый холст. — Больше нет.
Он отступил, позволяя Жанне убедиться, что и вправду все.
Странно. Зачем понадобилось оставлять чистый холст среди картин? Разве что…
Кирилл, коротко кивнув — так Жанна поверит, что он и вправду способен мысли слышать, — перешел к стенду с холстами. Но картины среди них не обнаружилось.
— И что мы узнали? — сам себя спросил Кирилл и сам себе ответил: — А ничего…
Жанна вынуждена была согласиться. Квартиру Кирилл запер и ключи сунул в карман. А спустившись, поинтересовался у консьержки:
— Скажите, а к Игорю никто не заходил?
Старушка, верно пребывавшая в немалом волнении, поскольку совсем забыла о вязании, задумалась. Думала она живо, морща лоб и двигая носом, отчего лицо ее менялось, и Жанна не могла отделаться от ощущения, что это вовсе не лицо, а очередная маска, резиновая, которая вот-вот треснет.
— Были, — наконец соизволила заговорить консьержка. — Сразу, как Игорек объявился, я Людочке позвонила… ну, как договорено…
— Людочка — это медсестра, которая за ним приглядывает, — пояснил Кирилл.
— И она появилась. Посидела часик. Потом за продуктами сходила… я еще подумала, что, стало быть, Игорек к нам надолго… и что, уж прости, Кирилл, надобно проблем ждать. Он-то славный мальчик, тихий… только ж больной… и все тут знают, что больной. Боятся.
Жанна подумала, что, наверное, и сама не испытывала бы особой радости, случись ей жить в одном доме с душевнобольным человеком.
— Я-то говорила, что он не опасный… и Людочка, опять же, от него не отходит. Хорошая девочка, только бедная… ну да бедность — не порок… так вот, она за продуктами, стало быть, сходила. А потом и Николай объявился…
— Николай? — Кирилл определенно был удивлен.
— А то… ты ж знаешь, память у меня хорошая… я его видела пару раз всего, но узнала.
— И когда он…
— Да утром. Людочка как раз ушла…
— Погодите, — Кирилл прервал рассказ, — Людочка на ночь оставалась?
— Так… как обычно… она частенько тут ночует. Ты уж не серчай на девчонку, Кирилл. Здесь ей спокойней… Не подумай, она без Игорька, одна, надолго не задерживается, знает порядок. В квартире приберется и назад. А с ним уже и ужин… и завтрак… гулять вместе ходят, под ручку… Игорек к ней тянется… да и нашим-то спокойней, когда он под присмотром. Людочку любят.
Кирилл кивнул. Выглядел он донельзя озадаченным. Да и Жанна… Как-то вот странновато выглядела подобная забота.
— Антонина Петровна, — вкрадчиво поинтересовался Кирилл, наклонившись к самому уху консьержки, — а вы больше ничего мне рассказать не хотите?
— Про… Людочку? — уточнила та.
