Татьяна Воронцова - Время черной звезды
– Сегодня у тебя нет жены, господин, – ответила та почтительно, но твердо.
– Ладно. Я должен поговорить с женщиной, у которой на руке такая же татуировка, как у меня.
Он подтянул вверх манжету рукава и продемонстрировал татуировку. Минуту Лавиния разглядывала ее – четверо или пятеро женщин, в том числе Феона, тем временем вошли в дом проверить, не остался ли там кто живой, и убрать мертвого, – наконец кивнула, но при этом увязалась за ним. Ладно, черт с ней… Наблюдающий за их приближением Филимон стал не то что мрачнее тучи – он стал мрачнее тучи, сгустившейся над преисподней. Деметриос постарался сделать свою походку непринужденной, но обмануть профессионала ему, конечно, не удалось. По выражению глаз Ники также было ясно, что она заметила и скованность движений, и испарину на осунувшемся лице.
Только бы не кинулась на шею. Не время и не место. К счастью, не теряющий бдительности Филимон аккуратно ее придержал.
– Тихо. Тихо. Молчи и слушай, – быстро заговорил Деметриос по-русски, подходя вплотную и сжимая ее холодные, дрожащие пальцы своими, горячими и перепачканными кровью. – Половина дела сделана, но только половина. Другая половина впереди. Теперь, что бы ты ни увидела, какие бы чувства при этом ни испытала, веди себя так, будто все в порядке вещей. Поняла? Ты меня поняла? Иначе мы умрем за компанию с идиотами, которых привел твой бывший партнер, дорогая.
Она торопливо закивала, со страхом обшаривая взглядом его фигуру.
– Успокойся, – сказал он уже мягче, переходя на греческий. – Я тоже в полном порядке.
– Ты уверен, друг мой? – спросил Филимон.
– Да. – Деметриос отвернулся от Ники и шагнул к нему, раскрыв объятия. – Спасибо, друг мой. Спасибо. И прости меня.
– За что?
– За то, что ты сейчас стоишь здесь. За то, что тебе еще предстоит.
– И тебе, и мне, – усмехнулся Филимон, бережно обнимая его за плечи. – Но я справлюсь. И ты справишься, Деметриос. У меня есть для тебя кое-что…
Обступившие их женщины деликатными прикосновениями дали понять, что пора заканчивать разговоры и двигаться вперед, к вершине горы, где должно было состояться то самое действо, намеки на которое звучали беспрестанно, занимая умы всех вокруг.
Ветер разогнал облака, выглянуло солнце. Сразу стало теплее. В небе замелькали ласточки. Подбадривая друг друга громкими гортанными возгласами, возбужденные, пьяные без вина женщины сорвались с места и устремились, подгоняя захваченных в доме Отшельника мужчин, за своей неистовой предводительницей, ничем не напоминающей сейчас ту сдержанную аристократку, которая впервые предстала перед Никой в афинском ресторане и чье присутствие всегда так благотворно действовало на нее. Благотворно, о боже… Каждая сжимала в руке деревянный жезл, увенчанный шишкой пинии, современный аналог знаменитых тирсов.
Деметриос, Ника и Филимон замыкали шествие. Они были свободны и в то же время под конвоем. Менады не торопили их, не позволяли себе никаких фамильярностей, но решительно направляли туда, куда двигался весь отряд. Когда Деметриос остановился, чтобы бросить последний взгляд на тело Иокасты, над ухом тут же прозвучало: «Не задерживайтесь, господин. Вы сможете попрощаться с ней позже». Без возражений он зашагал по тропе, на которой и вокруг которой виднелось великое множество следов, оставленных «табуном взбесившихся баб», как мысленно окрестила их Ника. Лицо его было маской боли, однако причин для этого хватало, и трудно было сказать наверняка, потеря бывшей возлюбленной – главная или всего лишь одна из имеющихся.
Помня его наставления, Ника тоже послушно переставляла ноги, хотя больше всего на свете ей хотелось залезть во внутренний карман его куртки, свернуться там маленькой мышкой и не вылезать до весны.
Иначе мы умрем за компанию с идиотами, которых привел твой бывший партнер, дорогая.
Смерть Иокасты убедила ее в обоснованности этого предупреждения.
От руки менады пала жрица. Жрица. Значит, может пасть и жрец. А его спутники – и подавно.
23
Который час?.. а день?.. а…
С этой мыслью Ника проснулась, оторвала голову от подушки и, медленно, но неотвратимо впадая в панику, ощупала себя с головы до ног. Вроде все на месте. А почему, собственно, в этом возникли сомнения?
Деметриос. Здесь его нет. Значит, надо встать и найти.
Найти… его…
Стараясь удерживать в поле зрения такие простые, бесхитростные предметы, как тумбочка, подоконник, дверь, Ника встала с кровати, прошла несколько шагов и оказалась в объятиях Софии.
София! Жилет из волка!
Вскрикнув, она схватилась за голову и услышала шепот:
– Все хорошо, Вероника, все хорошо. – Ласковые руки поглаживали ее по спине. – Давай наденем тапочки, халат, и я отведу тебя к нему. Он здесь, недалеко. Уже почти проснулся.
Халат? Осмотрев себя сверху донизу, Ника пришла к выводу, что халат не помешает, ибо она стояла на ковре босиком и в нижнем белье. Ох, как неудобно… Но София продолжала твердить свое заклинание: «Все хорошо, все хорошо», – и неловкость постепенно прошла. Ника безропотно вставила руки в рукава длинного белого махрового халата, ноги – в серые войлочные тапочки. Потерла пальцами лоб. Голова не то чтобы болела, скорее гудела. Мир вокруг казался чересчур ярким и странно искаженным.
– В том вине был наркотик?
– Да. Но это не опасно.
Значит, они в доме Нестора. Тогда все действительно хорошо. Или почти все.
Не оставляя попыток разделить то, что случилось – вчера?.. позавчера?.. – с ними в горах над Дельфами, и то, что приснилось ей уже здесь, Ника вошла вслед за Софией в комнату с раздвинутыми шторами, где на огромной двуспальной кровати, укрытый по пояс шерстяным одеялом, лежал Деметриос.
Он лежал на животе, повернув голову. Без подушки. Глаза закрыты, темные волосы облепили вспотевший лоб.
Склонившись над ним, чтобы выбрать место куда поцеловать, Ника ощутила поднимающуюся вверх горячую волну и прошептала испуганно:
– У него жар.
– Ничего, ничего. Не волнуйся. Нестор колет ему антибиотики.
– Я не сплю, – невнятно пробормотал Деметриос.
Открыл глаза. Попробовал изменить положение тела, чтобы удобнее было смотреть на Нику, но тут же отказался от своего намерения. Его худое, с пятнами нездорового румянца на скулах лицо перекосилось от боли.
Стоящая рядом София сочувственно произнесла:
– Обезболивающее, Деметриос?
– Нет, хватит. – Вернувшись в прежнюю позу, он расслабился и вновь закрыл глаза. – Меня и так за последние сутки зарядили на десять лет вперед.
– Но, может быть…
– Не надо.
София удалилась, пообещав заглянуть через час или полтора.
Чувствуя, как ноет в груди, Ника скользила взглядом по затылку Деметриоса, по шее, по плечу, по вытянутой поверх одеяла руке. Ей не хотелось смотреть на его израненную спину… наверное, от этого и жар… но не смотреть не получалось, глаза сами собой косили в запретном направлении. Следы расправы одного мужчины над другим обладали невероятной притягательностью. Не потому ли, что причиной конфликта послужило ее, бестолковой блондинки, поведение?
– Это он тебя? – в конце концов задала она мучающий ее со вчерашнего (или с позавчерашнего?..) дня вопрос, проводя кончиком пальца по полоске чистой кожи между бурыми от засохшей крови рубцами.
– Нет, – ответил он, не шелохнувшись. – Тот человек уже мертв.
Мертв… Опять у нее возникло неприятное ощущение укачивания, как на аттракционе в городском парке или на плывущем по морю корабле.
– Я что-то забыла.
– Ты вспомнишь. Не сразу, но вспомнишь, Вероника.
– Наркотик?
– Да.
Усилием воли она заставила себя отвернуться. Несколько тягостных минут пялилась в приступе необъяснимой паранойи на прямоугольный серебряный поднос, где в открытых стальных контейнерах блестели ампулы и шприцы, а потом…
…голос Филимона. Его слова, обращенные к Деметриосу: «Присядь. Руку! Лучше левую. Не двигайся».
Они сидят на камнях в большом гроте почти у самой вершины, которая раньше носила название Лекорея, а сейчас – Леокура. Неподалеку от входа, где достаточно светло. Достаточно для чего? Для того чтобы фантастически быстро и фантастически точно сделать человеку две внутривенные инъекции подряд, используя брючный ремень в качестве жгута, и убрать оба шприца обратно в стальной пенал, минутой раньше извлеченный из внутреннего кармана куртки.
Филимон – настоящий виртуоз. Ника следит за его медицинскими манипуляциями со смесью ужаса и изумления. Конечно, ей известно о существовании препаратов, предназначенных для использования в экстремальных условиях, например в ходе боевых действий или ликвидации последствий природных и техногенных катастроф, но она никогда не думала, что в один прекрасный день окажется свидетельницей их применения.
Сжалившись, Филимон поясняет, что одна инъекция – это антибиотик.
