Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
— Он приходил к вам, когда вы жили в Маглебю? Не этот ли человек приносил вам с Хелле письмо? Ты его помнишь? — Карл показал на блестящие глаза Хейла и его светлые волосы. — Это он?
Уффе смотрел на снимок без всякого выражения. Затем его взгляд переместился немного ниже и задержался на лежащих в траве фигурках.
Карл проследил за его взглядом и заметил, как зрачки Уффе внезапно сузились, а рот приоткрылся. Он был так же очевидно потрясен, как если бы его внезапно ударили чем-то тяжелым.
— Ну что, Уффе? Ты узнал его? Ты видел его раньше? — поторопился спросить Карл, быстро поднеся юбилейную фотографию с Деннисом Кнудсеном к его глазам. — Видел?
Карл спиной почувствовал, как сзади встала сиделка, но ему уже было все равно. Он хотел еще раз увидеть, как сужаются зрачки Уффе. Было чувство, будто в руках у него наконец оказался ключ, только неизвестно, к какой двери он подходит.
Но Уффе уже спокойно смотрел перед собой пустым рассеянным взглядом.
— По-моему, пора остановиться, — раздался голос сиделки.
Она осторожно придержала Уффе за плечи. Может быть, Карлу не хватило всего каких-нибудь двадцати секунд. Не исключено, что он достучался бы до Уффе, если бы они были с ним одни.
— Вы не заметили его реакцию?
Она покачала головой. Чертово невезение!
Карл положил фотографию в рамке на землю, где лежали все остальные, привезенные из Скевинга.
И в этот момент Уффе забеспокоился и пришел в движение. Сначала его словно ударило в корпус, и он резко выставил вперед плечи, будто в попытке прикрыть грудную клетку, затем дернулась правая рука и, согнувшись под прямым углом, прикрыла диафрагму.
Сестра бросилась успокаивать Уффе, но тот не обращал на нее внимания. Его дыхание сделалось быстрым и поверхностным. Карл и сестра одновременно услышали это короткое дыхание, и женщина стала громко требовать, чтобы Карл перестал. Но в этот миг Карл и Уффе были одни. Уффе из своего мира нащупывал путь в мир Карла. Карл видел, как глаза больного медленно расширяются. Они распахивались, как механизм затвора старинной фотокамеры, вбирая в себя окружающее пространство.
Уффе снова взглянул вниз, и на этот раз Карл проследил за его взглядом, пока тот не уперся в траву. Сейчас сознание Уффе полностью включилось.
— Так ты действительно знаешь его? — спросил Карл и поднес к глазам Уффе фотографию, запечатлевшую Денниса Кнудсена на серебряной свадьбе его родителей.
Но Уффе отмел ее в сторону, отмахнувшись, словно обиженный ребенок, и начал издавать звуки, похожие не столько на младенческое лепетание, сколько на те, которые можно слышать от задыхающегося астматика. Дыхание его стало почти свистящим, и сиделка крикнула Карлу, чтобы он уходил.
Карл снова проследил за взглядом Уффе. На этот раз не могло быть никаких сомнений: тот смотрел на другую фотографию из принесенного Карлом набора. На снимок Денниса Кнудсена с его приятелем Атомосом, который стоял сзади, обнимая Денниса за плечи.
— Что? Он вот так должен выглядеть? — сказал Карл, указывая на юного Денниса в костюме для картинга.
Но Уффе смотрел на юношу за спиной Денниса. Карл ни у кого еще не встречал такого намертво впившегося взгляда. Казалось, мальчик на фотографии так завладел душой Уффе, словно эти глаза со старого снимка прожигали смотревшего насквозь, в то же время возвращая к жизни.
И вдруг Уффе закричал — так страшно, что сиделка с силой оттолкнула Карла, опрокинув его на траву, и прижала Уффе к груди. Он так кричал, что в зданиях «Эгелю» поднялся переполох.
От этого крика бакланы стаями поднялись в воздух, ветви деревьев опустели.
30
2005–2006 годы
Три дня потребовалось Мерете, чтобы вырвать зуб, и это были трое суток сущего ада. Всякий раз ей приходилось делать над собой невероятное усилие, чтобы наложить щипцы на пульсирующую гадину: от нарывающей десны накатывали все новые волны боли и высасывали из нее последние силы. Чуть дернув щипцами в одну сторону, она ощущала, как этот рывок отдается во всем организме. Затем несколько секунд с бешено колотящимся от страха сердцем, и следующий рывок, и так до бесконечности. Несколько раз она пыталась дернуть посильнее, но силы и мужество изменяли ей, едва лишь ржавый металл прикасался к зубу.
Когда она наконец достигла того, что из зуба хлынул гной и давление на миг ослабло, у нее брызнули слезы благодарности.
Она знала, что снаружи за ней наблюдают. Тот, кого они называли Лассе, еще не приехал, и запавшая кнопка переговорного устройства находилась все в том же положении. За стеклом не разговаривали, но она слышала их шаги и дыхание. Чем больше она страдала, тем глубже становилось их дыхание, словно они испытывали сексуальное наслаждение, и это усиливало ее ненависть. Когда она наконец выдернет зуб, она подумает о дальнейшем. Уж она сумеет отомстить! Но сперва надо получить возможность вообще о чем-либо думать.
Поэтому она снова накладывала щипцы и, ощущая во рту противный вкус железа, продолжала расшатывать зуб, ни разу не усомнившись в том, что эту работу надо довести до конца. Этот зуб причинил ей достаточно зла, с ним надо было разделаться.
Она вытащила его однажды ночью, без свидетелей. Уже несколько часов до нее не доносилось признаков жизни из-за стены, и никто не слышал, как она от облегчения разразилась смехом. Вкус во рту, вызванный воспалением, показался омерзительным. Пульсирующие толчки, с которыми в рот выливалась кровь из раны, были приятны, как ласка. Она сплевывала в горсть и размазывала кровянистую массу сперва по одному окну, затем по другому. Когда кровь перестала течь, работа была закончена. Чистым остался только один маленький просвет на правом иллюминаторе размером двадцать на двадцать сантиметров. Теперь она лишила их удовольствия разглядывать беззащитную жертву, когда им угодно. Наконец-то она сама может решать, когда ей появляться в их поле зрения!
Когда на следующее утро пришло время получать еду, Мерету разбудила брань женщины:
— Эта скотина измазала стекла. Посмотри! Эта поганая свинья заляпала их дерьмом!
Она услышала, как мужчина сказал, что это больше похоже на кровь, а женщина зашипела, как змея:
— Это твоя благодарность за то, что мы дали тебе щипцы? Чтобы ты все измазала своей поганой кровью? Если такова твоя благодарность, ты за это заплатишь! Мы погасим свет и посмотрим, что ты тогда скажешь, дрянь! Тогда ты все-таки ототрешь свою грязь. Хорошо же! Сиди теперь голодная, пока не приберешь за собой!
Она услышала, что они хотят вытащить ведро с едой обратно, но вовремя подскочила и сунула щипцы в карусельный затвор. Последнюю порцию им не удастся у нее отнять. Гидравлический механизм вытолкнул щипцы, но Мерета все же успела втащить к себе ведерко. Механизм с шипением повернулся, и дверца шлюза закрылась.
— Сейчас тебе удался этот фокус, но завтра он у тебя уже не пройдет, — крикнула из-за стены женщина.
Ярость в ее голосе была для Мереты утешением.
— Я буду давать тебе испорченную еду, пока ты не протрешь стекла. Поняла? — прибавила ведьма.
А затем люминесцентные лампы под потолком погасли.
Некоторое время Мерета сидела, подняв глаза на слабо светящиеся бурые пятна зеркальных стекол и маленький незамазанный уголок, сквозь который пробивалось чуть больше света. Она заметила, что женщина пытается до него дотянуться, чтобы заглянуть внутрь, но Мерета специально оставила его повыше. Она попыталась припомнить, когда она вот так, всем своим существом, в последний раз испытывала такое упоительное чувство победы. Она знала — это продлится недолго, но в том времени, в котором она жила, только такие моменты придавали смысл ее существованию.
А еще воображаемая месть и мечты о свободе. И о том, как в один прекрасный день она свидится с Уффе.
В ту ночь Мерета в последний раз зажгла фонарик. Подойдя к чистому уголку на непроницаемом стекле, она посветила себе в рот. В десне зияла огромная дыра, но, насколько можно было разглядеть в этих условиях, с ней все было в порядке. То же самое показало прощупывание языком. Рана уже начинала заживать.
Через несколько минут свет фонарика начал тускнеть, и Мерета, опустившись на колени, принялась изучать запирающий механизм люка. Она видела его уже тысячи раз, но сейчас, пожалуй, самое время запомнить его устройство. Кто знает, зажжется ли когда-нибудь еще освещение на потолке?
Дверца шлюза имела закругленную и, по-видимому, коническую форму. Нижняя выемка — очевидно, затвор люка — в высоту была не более семидесяти пяти сантиметров, и здесь также щели почти не прощупывались. Внизу спереди была приварена металлическая втулка, которая удерживала дверцу в открытом положении. Мерета тщательно изучила ее, пока фонарик не погас окончательно.
