Светлана Алешина - В пекло по собственной воле (сборник)
Рядом со мной вынырнул Игорек и тоже принялся озираться на темное небо и мчащиеся по нему облака. С «Посейдона» увидели, что мы вынырнули, что-то закричали и замахали нам руками.
Я подплыла к площадке для погружений, которая то выныривала из воды на метр-полтора над моей головой, то погружалась в такт бортовой качке судна. Главное – не сунуться под нее, когда она начнет опускаться, – запросто можно себе что-нибудь сломать или проломить голову. Я выждала момент, когда стальная площадка опустилась вниз и коснулась воды, и ухватилась за поручень.
Меня поволокло вниз, под воду, я вновь нырнула вместе с поручнем, но из рук его не выпустила. Через пару секунд движение замедлилось и меня так же неудержимо поволокло кверху. Вместе с площадкой я выскочила наверх, с меня полетели брызги и струи воды. Нужно было торопиться, если я не хотела нырнуть еще раз.
Чья-то твердая и очень уверенная рука подхватила меня и выдернула вверх с начавшей уже следующее погружение площадки.
– Зазевалась, капитан Николаева! – крикнул мне в ухо знакомый голос, перекрикивая шум ветра и грохот волн. – Или купаться понравилось?
«Чугунков! – обрадовалась я, но тут же поникла: – Сейчас он меня спросит, намерена ли я выполнять его запрет на разработку агента ФСБ. Что я ему отвечу?.. Впрочем, сначала – люди, которые ждут нашей помощи. Все остальное – потом!»
– Там, – я показала рукой на волны с белыми гребешками пены, – спокойнее, чем здесь.
Я только что поднялась с места катастрофы на поверхность и самой ситуацией была поставлена в центр внимания. И Чугунков, и полковник, руководящий работами на «Посейдоне», и вообще все остальные ждали моего доклада о результатах погружения.
Кавээн помог мне снять акваланг, и, не снимая комбинезона, я прошла в кают-компанию, потому что на воздухе разговаривать можно было, только крича друг другу на ухо, если, конечно, такой способ общения можно назвать словом «разговаривать».
– Садись, Николаева, – приказал мне Чугунков. Как старший по званию, он мог распоряжаться ситуацией. – И рассказывай – что видела? Люди живы?
Я кивнула, принимая из рук Кавээна огромную чашку чая и делая большой глоток обжигающе горячего и до терпкости крепкого напитка.
– Нам удалось установить контакт с пассажирами самолета и принять от них сообщение, – сказала я, обращаясь к Чугункову. – Кто из них передал сообщение, выяснить не удалось. На борту самолета остались в живых пятнадцать человек. Самостоятельно выбраться они не смогут, двери заклинило в результате ударов о воду и дно. Трое погибли, местонахождение еще двоих установить не удалось, есть предположение, что один из пропавших – пилот, труп которого мы обнаружили в командной рубке. По сообщению пассажиров, воздуха у них осталось немного. Минимум – на полчаса, хотя сообщение не удалось принять полностью.
Чугунков тут же поднялся.
– Полковник Свиридов, немедленно начинайте спуск тамбур-трапа для эвакуации пассажиров, – сказал он. – Сколько человек вы можете поднять за один раз?
– Шестерых, – ответил Свиридов, вытянувшись по стойке «смирно», чем вызвал едва заметную усмешку генерала Чугункова. – Разрешите идти?
– Идите! – раздраженно ответил Чугунков и добавил ему в спину: – И не забудьте проследить, чтобы спасатели взяли кислородные баллоны для тех, кто останется в самолете. Когда вы будете присоединять свой тамбур-трап, из салона могут выйти остатки воздуха…
– Так точно, господин генерал! – Свиридов чуть каблуками не щелкнул, стремясь показать, что он все помнит и сделает все правильно. – Разрешите идти?
– Да идите, черт вас возьми! – уже не скрывая раздражения, заорал Чугунков и вновь всем корпусом повернулся ко мне.
– Менделеев жив или он среди тех трех погибших? – спросил он.
– Не знаю, – ответила я. – Акустический контакт с салоном самолета был очень слабым, неустойчивым. А времени – в обрез. Мы не имели права задерживаться, чтобы выяснять это.
– Конечно, – сказал, тяжело вздохнув, Чугунков. – Вы поступили правильно…
– Константин Иванович, – сказала я, увидев, что мы остались в кают-компании одни. – Я не все сообщила из того, что передали с самолета.
Чугунков внимательно посмотрел на меня.
– Ну, что еще там стряслось? – спросил он напряженным голосом.
– Причиной катастрофы послужил взрыв в носовом отсеке самолета, – ответила я. – Однако, насколько я знаю теорию авиационных катастроф, в носовой части просто нечему взрываться…
– Кроме взрывных устройств, – перебил меня Чугунков. – Ладно. Об этом мы с тобой пока даже рассуждать не можем. Придется ждать, когда поднимут пассажиров. Гадание на кофейной гуще – не наш метод.
Чугунков замолчал. Мы оба молча сидели за столом и пили – я чай, он – кофе. Чашки приходилось держать в руках, потому что бортовая качка усилилась и на столе чашка просто не удержалась бы.
Молчание не успокаивало, а скорее наоборот – раздражало меня.
«Ну, что ты молчишь? – молча обращалась я к Чугункову, изредка отрывая взгляд от своего стремящегося выплеснуться из чашки чая и поглядывая на генерала. – За друга своего переживаешь? Ну так отдал бы приказ этому Свиридову, чтобы тот в нарушение всех наших неписаных законов первым поднял на борт твоего Менделеева. Свиридов обязательно так и сделал бы – он, судя по всему, обожает лизать задницы начальству… Интересно мне, генерал, заглянуть в твою черепушку, о чем ты сейчас думаешь?»
Чугунков словно прочитал мои мысли.
– Радиостанция «Эхо Москвы» о падении самолета сообщила через десять минут после того, как все случилось, – вдруг сказал он мне. – На пять минут раньше, чем об этом узнал я…
Я поставила чашку с недопитым чаем на стол. Кают-компания в очередной раз качнулась вместе со всем «Посейдоном», чашка съехала со стола и разбилась. Я посмотрела на осколки и спросила Чугункова:
– Почему вы сообщаете об этом мне, Константин Иванович?
Он посмотрел на меня тяжелым взглядом и сказал то, чего я никак не ожидала:
– Я думаю, если Николай Яковлевич Менделеев находился на борту этого самолета, когда произошел взрыв, ты, наверное, со спокойной совестью можешь исключить его из списка подозреваемых.
– О чем вы, Константин Иванович? – решила все же на всякий случай уточнить я, хотя прекрасно поняла, что он имеет в виду.
Он посмотрел на меня, усмехнулся:
– Даже если ты пообещаешь, что забудешь о том тайном агенте, который якобы работает среди нашего руководства, я тебе не поверю… Мы проверили канал, по которому информация о падении самолета попала на «Эхо Москвы». Угадай, на кого мы вышли?
– На человека, связанного с ФСБ? – спросила я.
Он покачал головой:
– Вовсе нет. Это было бы слишком просто, и легко можно было бы справиться со сложившейся ситуацией. Вышли на маленького, незаметного человека из предвыборного политического объединения, в которое входит около десятка политических партий и общественных движений. Маленький клерк, который ни за что не отвечает и ничего не знает, я в этом уверен. Его просто использовали как передаточное звено, чтобы сбить нас со следа. И мы пока не сможем узнать, чьих рук дело эта катастрофа. Никаких доказательств у нас нет. Нет даже информации, над которой можно было бы размышлять.
Чугунков ударил себя кулаком по колену.
– И еще – я начинаю тебе верить, – сказал он. – Кто-то из наших передает им информацию. Такую, о которой знает весьма ограниченный круг людей. Буквально – несколько человек…
– Это не может быть совпадением? – спросила я.
– Менделеев летел в Красноводск не в отпуск, – сказал Чугунков тихо и довольно туманно. – Он вообще не в Красноводск летел. Он должен был встретиться в Ашхабаде с министром МЧС Туркменистана, чтобы обсудить перспективы сотрудничества на южных границах бывшего Союза. Об этом, кроме нашего министра, знали только четыре человека. А теперь выходит, что об этом знали не только мы…
«Сам Менделеев, Чугунков, – тут же прикинула я, – кто же еще двое? Ах да – главбух министерства Елена Вениаминовна Крупнова, мне о ней Грэг говорил… И сам Григорий Абрамович? Но он уже почти месяц в больнице! Выходит, этот визит Менделеева в Туркмению был запланирован еще больше месяца назад? Что они там, интересно, затеяли? У них идет какая-то крупная игра, о которой Чугунков, конечно, ничего мне не скажет… Но, похоже, он наконец поверил, что их кто-то постоянно подставляет. Причем кто-то именно из этой первой пятерки. Но кто? На любого подумать трудно! И в то же время – можно».
– Я знаю, что у тебя творится сейчас в голове, – сказал Чугунков. – Можешь подозревать любого из нас. Я скажу только о себе, хотя мои слова нельзя, конечно, расценивать как доказательство, – я не связан ни с какой организацией, враждебно настроенной к МЧС. За остальных не ручаюсь…
Я видела, с каким трудом дались эти слова Константину Ивановичу. Ведь минуту назад он советовал мне исключить из числа подозреваемых Менделеева. Но он прав – дай ему волю, он исключит из него всех пятерых. А агент так и будет продолжать свою предательскую работу, направленную на развал МЧС.
