Ирина Баздырева - Тайландский детектив
— Есть всего лишь желание осмотреть наши находки, и послушать Александра Яковлевича. Но тайландских археологов понять тоже можно. Они очень уж нервные ребята, потому что на них давят конкуренты, «черные археологи». Ведь все кому не лень раскапывают могильники, вскрывают гробницы и бесценные находки, минуя ученых, продаются за рубеж. Конечно же, они психуют и подстраховываются, потому что остается только догадываться какие сокровища, проходят мимо них, и на которые, они впоследствии могут посмотреть только на аукционе в Содбисе. Так что, наука — наукой, а горшки, извините, врозь.
— Но тут есть проблема, которую мы до возвращения Саванга разрешить не сможем. Мы не имеем доступа к нашим экспонатам.
— Ты о чем? — всполошилась Катя.
— У нас нет ключа от камеры хранения, вот я о чем. Он был у Александра Яковлевича, а теперь у полиции.
— А запасной?
— У Саванга.
— Блин! Дай-ка сюда мороженое, — Виктор отобрал у Кати липкий, мягкий брикет и забросил его точно в урну. Катя поднялась.
— Ты куда?
— Пойду в номер, руки помою, — и прихватив полотенце, Катя побрела в отель, рассеяно слушая, как Виктор вдогонку ей напомнил, что будет ждать ее вечером в баре.
* * *
Напряжение тяжелого утра, когда им пришлось опознавать тело Александра Яковлевича, отвечать на вопросы следователей, терпеть изнуряющую выматывающую жару, сказались усталостью и осознанием непоправимости произошедшего. Приняв душ и включив кондиционер, Катя легла на кровать и тут же уснула. Казалось, что она лишь на минутку сомкнула глаза, но выяснилось, что проспала ужин. Виктор, если и приходил за ней, то внял табличке с просьбой не беспокоить, которую она предусмотрительно накинула на дверную ручку.
Заглядывая в окно, в комнату проникла южная пряная ночь, чья непроницаемая тьма была расцвечена праздничной палитрой огней, освещающих отель. С танцплощадки слышался бьющий ритм музыки и заводящие выкрики ди-джея. Катя смотрела в темный потолок на котором в такт музыке играли разноцветные сполохи. До этого дня она не догадывалась, что смерть человека может образовать в душе такую пустоту, как и щемящее чувство беспомощности и одиночества.
Александра Яковлевича… больше… нет. Он был для нее не просто любимым преподавателем, он был Учителем. Благодаря ему Катя согласилась с тем, что слова «смысл жизни» не просто игра слов. Однако при всей своей целеустремленности, Александр Яковлевич не был фанатиком своей работы. Катя вдруг вспомнила его лицо, когда он попробовал здешний экзотический фрукт, тогда оно стало по-мальчишески забавным, и она расплакалась. Никто не знал о его молодости потому, что Тихомиров не любил рассказывать о войне. Как-то слушая яростный спор своих учеников, вконец переругавшихся и призвавших Александра Яковлевича рассудить их, он прочел им по памяти Кима: «Запутавшись в словесной дешевизне Напрягши многомудрие свое, Мы слишком много говорим о жизни, И слишком мало делаем ее.»
Однажды, он пригрозил Кате, что если почувствует в ней пробуждение «синего чулка» и засыхание до стадии «научного сухаря», то на порог не пустит подобного монстра. Теперь ей было понятно, какое сильное влияние имел на ее мысли и образ жизни этот человек. Не это ли имел в виду тайские следователи, давая понять, что она смотрит на все глазами Александра Яковлевича и говорит его словами.
Конечно, она очень любила его, но не той любовью на которую намекали они. Да и трудно было бы представить Александра Яковлевича с какой-нибудь другой женщиной, кроме Софьи Михайловны. На первый взгляд, Софья Михайловна разочаровывала. Разве такой должна быть жена профессора Тихомирова — грузная, с волосами выкрашенными хной, собранными на затылке в вечный пучок. Но как только Софья Михайловна залучала гостя на кухню, и там потчуя его чаем и своей стряпней, выслушивала его проблемы и «взгляды на жизнь», как перед обаянием и юмором этой женщины, сразу отступало впечатление от ее заурядной внешности. И теперь Катя плакала от жалости к Софье Михайловне.
В прихожей мелодичным треньканьем напомнил о своем существовании телефон. Вскочив с кровати, налетев в темноте на кресло и ударившись о косяк, Катя добежала до него и вовремя подняла трубку.
— Катюша? — раздался совсем рядом родной голос.
— Мам?! — Катя была и удивлена и обрадована.
— Как ты Катенька? Ты, плачешь? Что случилось, дочь?
— Мам, Александр Яковлевич погиб, — не выдержав, всхлипнула Катя. Ей так хотелось разделить свое горе с тем, кто понял бы всю непоправимость случившегося.
— О Господи! Как же так? Такой человек… Что случилось?
— Я сейчас сама толком ничего не понимаю. Мам, когда до Софьи Михайловны дойдет этот ужас, сходи к ней, ладно.
— Конечно. О, Боже! Обязательно схожу. Горе-то, какое. Когда вы теперь вернетесь?
— Не знаю. Я соскучилась по тебе.
— Я тоже. Вот уже и жду тебя, хотя вы совсем недавно уехали, — мамин голос дрогнул. — Давай прощаться, а то я расплачусь и разговора вообще не получится.
— Мам, ну прошу тебя, не волнуйся ты так.
— Береги себя деточка, — в трубке раздался щелчок, пошли долгие гудки.
Мама, как поняла девушка, в шоке, от того, что сейчас узнала и разъединилась с Катей, чтобы еще больше не расстраивать ее своими слезами. Теперь Катя казнила себя за то, что поддалась порыву и рассказала маме все, но ведь и Софью Михайловну нельзя было оставлять одну, без поддержки.
Катя включила бра, попутно смахнув в темноте, что-то с тумбочки. Бра залило прихожую мягким розовым светом и теперь Катя увидела, все содержимое своей косметички, рассыпавшееся по полу, у ее ног. Тяжко и обречено вздохнув, она присев на корточки, принялась собирать всю эту мелочь, кидая ее обратно в косметичку, в которой хранилось все что угодно кроме косметики. Там были ключи от квартиры, какие-то просроченные квитанции, справки, кредитки и даже пуговица. А это что такое? Аккуратно прихватив двумя пальцами небольшой целлофановый пакетик, девушка поняла его к глазам. В нем лежала пластиковая карточка с магнитной полосой и маленький цилиндрический ключик. «Тупица!» — в сердцах обругала она себя. Это был запасной ключ от камеры склада, который Александр Яковлевич отдал ей на всякий непредвиденный случай и конечно в чехарде событий Катя благополучно о нем забыла.
Правда Зоя упоминала, что и у Саванга имеется какой-то ключ. Что же получается их два? И что это меняет? Все. Она может успокоить ребят, сказав, что теперь они имеют свободный доступ к экспонатам. Только скажет она им об этом завтра, потому что сейчас ей не хотелось ни с кем видеться. Но и сидеть одной в номере было невмоготу. Рассеяно вертя в руках пакетик с ключиком и карточкой, Катя подумала, а не прогуляться ли ей до склада. Засунув его в карман джинсовки, она положила в другой маленький узкий, похожий на карандаш фонарик. Память о промозглом холоде склада и острых углах фанерных ящиков, пересилила отвращение к тому, чтобы в такую духоту натянуть на себя джинсы. Заправив в них футболку и почти на ходу, завязав шнурки кроссовок, Катя вышла из номера, стараясь не смотреть на оклеенную желтой лентой дверь Александра Яковлевича, и пошла к лифту. Ковровая дорожка заглушала ее шаги в безлюдном коридоре. Спустившись вниз на лифте, Катя шагнула в просторный мраморный холл из его бесшумно раздвинувшихся створок, но прежде чем повернуть к служебной двери, ведшей к подсобным помещениям отеля, она поздоровалась с портье.
— Добрый вечер!
Хорошенькая, миниатюрная таиландка в бледно-розовой форме служащей отеля, сама вежливость и предупредительность, даже не подняла головы, что-то перелистывая и отмечая за своей конторкой. Она попросту не услышала Катю. Свернув к двери, над которой светилась красноватым светом табличка «EXIT», Катя толкнула ее, вспомнив чье-то высказывание о том, что безвыходных положений нет и что «выход там же, где и вход». К чему вдруг это вспомнилось? Теперь чтобы пройти к ангару склада, нужно было пересечь широкую асфальтовую площадку — выезд из подземного гаража, заканчивавшейся парковкой, поделенной широкими белыми полосами на парковочные места, скудно освещаемой фонарями. Катя нерешительно обернулась к залитому праздничным светом отелю. «Может подождать до утра? Вроде бы не горит» — подумалось ей но, отбросив нерешительность, зашагала к ангару. Подойдя к его наглухо запертым воротам, она достала пакетик с ключом и карточкой, чуть не выронив его, когда за спиной кто-то произнес «Мадам?» — доведя ее до полуобморочного состояния.
Тихо подошедший к ней, охранник так испугавший ее, вежливо улыбаясь, что-то спросил. Ничего не поняв, Катя просто показала ему пакетик с ключом и карточкой. Он закивал и услужливо посветил своим мощным фонарем, пока она проводила магнитной лентой карточки в прорези «сторожа». Ворота ангара разъехались, и охранник знаком спросил: не желает ли мадам, чтобы ее проводили. Катя кивком поблагодарила его и показала свой фонарик «карандаш». Охранник пренебрежительно цокнул языком, и пока Катя шла по гулкому коридору, освещенному тусклыми лампами забранными решетками под самым потолком, он с порога светил ей вслед своим фонарем.
