Ирина Дягилева - Пуля для похитителя
Придя в свою молочно–кофейную комнату, я достала блокнот, в котором конспектировала ценные указания Консуэлы. Я столько раз их перечитывала, что выучила почти наизусть. Но я все время боялась что–то упустить, о чем–то забыть.
Сегодня была суббота. Нам с Павликом предстояло с утра, сразу после завтрака, отправиться к учительнице музыки, после чего мальчику надлежало в течение двух часов заниматься восточными единоборствами, потом прогулка в парке и напоследок — занятия с тренером в теннисном клубе.
«Бедный мальчик, — вздохнула я, — он так и не заметит, как пройдет его самая беззаботная пора — детство. Хотя, с другой стороны, чем бесцельно по двору слоняться, пусть лучше делом занимается».
Я взглянула на часы: пора будить малыша. Но Павлик уже не спал. Он стрелял из пластмассового автомата в воображаемого противника из–за огромной плюшевой собаки с грустными глазами сенбернара.
— Доброе утро, Павлик! — сказала я бодрым голосом. — Все воюешь? Ты как, держишь оборону против превосходящих сил противника или проводишь наступательную операцию?
— Обстреливаю вражеский десант, — серьезно объяснил мне мальчик и уже с некоторым раздражением в голосе добавил: — Только не говорите мне, пожалуйста, что война — это плохо.
— А что, были прецеденты? — удивилась я.
— Мне Консуэла Аркадьевна постоянно твердит, что стрельба, оружие и война — это ужасно плохо. Только столь неразумные существа, как женщины, могут пороть подобную чушь. А как без оружия можно прогнать врагов и освободить пленных? И можно ли без оружия справиться со злобными пришельцами, которые только и думают, как им завладеть нашей планетой? — с самым серьезным видом заявил мне мальчик.
— Значит, у тебя перед завтраком запланирован подвиг? — с улыбкой спросила я.
— Вот и Консуэла Аркадьевна так же улыбается, — с горечью сказал Павлик. — Ну никак она не хочет понять, что не только пришельцы угрожают нашему спокойствию, но и кровожадные дикари. А как я смогу защитить и вас, и Консуэлу Аркадьевну, и маму, когда людоеды на своих пирогах приплывут на наш остров?
— Ну и воображение у тебя, малыш! — Я взъерошила его каштановые волосы. — С таким защитником мне ничего не страшно. Хочется, конечно, чтобы никто никого никогда не убивал, чтобы ни у кого в целом мире не было никакого оружия, кроме игрушечного. Потому что война — это действительно очень страшно. Это — грязь и боль, это — невыносимые страдания от потери близких. Хочется, чтобы маленькие мальчики играли в менее кровожадные игры. Ну с войной на сегодня мы покончили. Давай собирайся на завтрак. У нас сегодня обширная программа.
Мальчик кивнул и показал на свертки:
— Что это?
— Когда появится свободная минута, будем достраивать твою крепость.
— Это конструктор? — Глаза его загорелись. — Большое вам спасибо, Пульхерия Афанасьевна.
— На здоровье, малыш. Только называй меня просто Пульхерией. А еще проще — Пулей.
Павлик согласно кивнул и кинулся к сверткам.
Но я схватила его за руку, присела перед ним на корточки и, глядя в глаза, сказала:
— Только распакуем мы все это после того, как выполним весь наш план на сегодня. Мы с тобой — люди целеустремленные и дела с удовольствиями мешать не будем. Ты готов?
— Да!
Зеркало, перед которым он стоял, отражало фигурку маленького мальчика, с вьющимися каштановыми волосами, с тонкой цыплячьей шейкой и слабыми руками. Но у Павлика был такой вид, словно перед зеркалом стоял не курносый, изнеженный мальчуган, а опытный вояка с крутой мускулатурой, накаченной в результате многочасовых тренировок, карман которого утяжеляют мощные гранаты, способные в щепки разнести вражеский корабль.
— Ну если ты готов, то пойдем, — с улыбкой сказала я.
Глава 4,
в которой Пулю и Павлика похищают собака и цыпленок
Во дворе их уже ожидал шикарный «Мерседес» с тонированными стеклами — любимая машина новых русских. Шофер полировал тряпкой и без того сверкающий на солнце бок автомобиля.
— Владик, — коротко представился он без всяких предисловий новой гувернантке и распахнул перед нею дверцу машины.
— Пульхерия, — также коротко ответила она и, пропустив вперед мальчика, села на заднее сиденье рядом с ним.
Владик оказался очень немногословным. Пульхерия и мальчик тоже молчали, размышляя каждый о своем.
«Славный парень этот Владик, — думал Павлик, любивший молодого шофера. — Как жаль, что у него совсем нет воображения!» Много раз пытался мальчик ввести его в курс тех кровопролитных войн и захватывающих приключений, которые он переживал во время своих прогулок по парку, но из этого ничего не выходило. Владик просто не понимал его. Только широко открывал глаза и делал удивленное лицо, когда Павлик просил его объезжать места, где неприятель обычно выставлял своих часовых, чтобы те оповещали о приближении противника.
«Мог бы и улыбнуться для приличия, — неприязненно думала о шофере Пульхерия, — не люблю слишком серьезных. С виду серьезный, а на деле может оказаться дебил дебилом, который двух слов связать не может. Впрочем, что я от этого парня хочу, он же — всего лишь шофер: привез, отвез. В его обязанности не входит со мной беседовать».
Пока Павлик занимался музыкой и карате, Пульхерия читала книжку, которую предусмотрительно захватила с собой. Владик салфеточкой неустанно полировал машину. Видя, как он усердно трет бока «Мерседеса», Пульхерия решила, что автомобили он любит больше, чем людей. Лицо у него при этом было такое, словно он занимался сексом: вдохновенно–сосредоточенное. «Представляю, как он страдает, когда на улице плохая погода, — подумала Пульхерия, — небось готов с раскрытым зонтиком рядом с машиной бежать во время дождя».
После занятия карате мальчик выглядел усталым.
— Сейчас приедем в парк и перекусим на природе. Нам горничная здоровенную корзинку с едой дала, — сказала Пульхерия.
— Хорошо, а то я проголодался.
— А в восемнадцать часов у тебя урок тенниса.
Игра в теннис очень нравилась Павлику, а вот своего тренера Виктора Борисовича он недолюбливал. Высокий, гибкий, поджарый, темноволосый, в присутствии Консуэлы Аркадьевны он становился похожим на распустившего хвост павлина. На лице тренера всегда была будто приклеенная улыбка, но мальчик чувствовал, что Виктор Борисович не питает к нему ни малейшей симпатии. Его интересовала Консуэла Аркадьевна, но не мальчик. Поэтому Павлик нарочно играл плохо, чтобы позлить тренера, и не мог похвастаться своими успехами в теннисе.
— Этот Виктор Борисович… не люблю я его, — заявил он вдруг с раздражением Пульхерии.
— Почему? — удивленно спросила она.
— Он такой противный, и к тому же все время смотрит на Консуэлу Аркадьевну.
Пульхерия рассмеялась и ласково погладила его по голове.
— Малыш, разве он не имеет права смотреть на нее? На Консуэлу Аркадьевну могут смотреть все.
— Только не так, как он, — буркнул Павлик. — Когда я вырасту, то обязательно женюсь на Консуэле Аркадьевне. И всегда буду защищать ее.
— Ты очень славный мальчик, и твои слова непременно бы понравились Консуэле Аркадьевне. Но боюсь, что она не станет ждать, когда ты вырастешь, это для нее слишком долго. К тому же воспитанники редко женятся на своих гувернантках. Я бы даже сказала, что никогда не женятся.
— Почему?
— Меняются времена, меняются вкусы.
— Я не такой. Я очень верный!
— Это просто замечательно. Не забудь тогда меня пригласить к вам на свадьбу, — улыбнулась Пульхерия, решив, что не стоит разубеждать мальчика в его заблуждении. Придет время, и он сам все поймет.
— Мы подъезжаем, — прервал их разговор Владик, — остановимся там же, где и всегда?
— Конечно. Я менять порядок не собираюсь, — ответила Пульхерия.
В парке оказалось полно народу. Субботний день был в самом разгаре, к тому же праздновался день города. По дорожкам парка в большом количестве разгуливали клоуны с разноцветными шарами в руках. У клоунов на ногах были гигантские ботинки, а на лицах с красными круглыми носами нарисованы огромные улыбки — очевидно, для того, чтобы, если самому клоуну станет отчего–то грустно, окружающие этого не заметили. По дорожкам разгуливали и другие забавные персонажи: огромные цыплята, медведи и собаки. Все они приглашали отдыхающих на представление, которое должно было вот–вот начаться на центральной площадке парка.
Павлик выскочил из машины и ринулся в толпу, а Пульхерия помчалась следом за ним, боясь упустить его из виду. На мгновение оглянувшись, она заметила, что Владик принялся за свое любимое дело: начал тряпочкой протирать стекло машины.
Развалившийся на лавочке Лимон лениво проводил взглядом клоуна с пучком разноцветных шариков в руках, окруженного детворой. Рядом сидел Гора. В большой сумке у них были костюмы собаки и цыпленка, которые им предстояло в скором времени нацепить на себя. Лимон будет собакой, а Гора цыпленком.
