Стивен Котлер - Азимут бегства
Иония видит синий шелковый галстук и элегантный костюм в тон к галстуку.
— Прошу, немного доброго шампанского.
Речь звучит по-английски, но с тягучей примесью. Южанин. Ростом около шести с половиной футов. Весом под двести фунтов. Видимо, хорош в драке и на войне. Иония уже слышал где-то это имя, но ни о чем не спрашивает, а просто здоровается. Стакан холоден на ощупь, шампанское еще холоднее.
— Очень хорошее шампанское, — говорит Иония.
— В самом деле, — откликается Макс и ставит на стол еще одну бутылку, — это «Теттикгер», «Граф Шампани», «Блач-де-Блан» семьдесят шестого года. Такая редкость, что сам факт, что мы его пьем, можно считать чудом.
— Ни за что бы не догадался, — говорит Иония, оборачиваясь к Койоту. — Благодарю вас.
Койот отхлебывает из своего стакана и жестом приветствует следующего гостя.
Синий Койот — всего-навсего имя, но у Ионии пунктик на имена. Позже он задаст пару вопросов, но не пойдет на дальнейшее сближение. Даже если нажать на Койота, из него все равно не вытрясешь больше. Все, что он скажет, — это то, что он любит американские автомобили, был для своего отца никчемным дерьмом и что только в этом году сорок девять раз смотрел «Грубияна Кассиди и солнечного танцора» и что его единственная проблема — это решить, каков же он на самом деле. Будет, правда, слишком поздно, когда Ионию осенит, что не имеет никакого значения, каков на самом деле Койот, потому что в конечном итоге они оба когда-нибудь дадут дуба.
Макс передает Ионии ключи от дома у подножия Тополиной горы и пачку билетов на самолет. Иония в ответ отдает Максу сложенную туристическую брошюру с вложенным в него списком имен и паспортом для их общего друга, паспортом, который — хотя ни один из них об этом не знает, — проблуждав по рукам и странам, был добыт Койотом. Но Койот просто сидит, прихлебывает шампанское и невозмутимо хранит свою тайну.
Иония чувствует руку Макса на своем плече.
— Ты не знаком с Кристианой?
— Кристианой?
На стуле рядом с ним сидит женщина. Она протягивает Ионии руку, он протягивает свою, ощущает в ней шелк пальцев, который женщина, улыбаясь, вплетает между его пальцами, прежде чем отнять руку и положить ее на стол.
— Кристиана, — говорит она.
Песня заканчивается. Аплодисменты. Кто-то подходит к микрофону и зовет на сцену Койота. Когда он встает, в зале возникает оживление. Обнажив белые, как слоновая кость, зубы, Кристиана свистит, звук получается высоким и пронзительным.
Койот извлекает из серебряного футляра, лежащего у него на коленях, губную гармошку и направляется к сцене, наигрывая медленный вариант «Прощай, прощай, черная птичка». Любимая вещь Ионии. На несколько нот он западает, потом вспоминает о Кристиане и ее сплетенных руках на столе. Он смотрит сначала на них, потом на ее лицо. У нее светлые волосы, отливающие в полутьме серебром, длинные и прямые. Он видит излом бровей, бедра, капризные губы великой актрисы.
— Добрый вечер, — говорит Иония.
— Добрый вечер.
Когда она говорит, слова словно повисают в воздухе, и Иония почти видит, как они образуются. Она говорит по-английски с немного странными интонациями, и сначала Иония думает, что это южноафриканский акцент, но потом узнает лондонское наречие, которое она, вероятно, переняла у сохранивших его матери или тетки.
— Куда ты едешь? — Кристиана расплетает пальцы для того только, чтобы ткнуть одним из них в авиабилеты.
— Хочу покататься на лыжах.
— Когда?
— Скоро, а может быть, и еще раньше. В Колорадо снег лежит уже целый месяц. Это часть моих планов.
— И надолго ты там задержишься? — Она немного поддразнивает его.
— Если честно, то не знаю. Дата обратного вылета открыта, а у меня там есть жилье на всю зиму.
— Ты лыжник?
— Это смотря с чем сравнивать.
Он улыбается.
Она берет сигарету из картонной пачки, лежащей на столе, и ловким жестом вставляет ее в рот. На столах стоят припаянные в центре маленькие статуэтки верблюдов. К горбам приделаны черные корзинки, из которых торчат синие спичечные головки. Он чиркает спичкой. Она склоняется к нему и прикуривает.
Благодарит — благодарит? Произносит ли она вообще слово «спасибо»? Звучит ли оно? Он пытается понять, но не может.
Она движется словно в такт тихому калипсо. Такты настолько неуловимы, что если ты не следишь за ней пристально, если ты не полностью открыт для этого ритма, если ты, не дай Бог, моргнул, чихнул или потянулся к чашке кофе, то пропустишь движение. От нее невозможно оторвать взгляд, невозможно поверить, что кто-то способен на это. Позже, когда он перестанет об этом думать, то сам удивится, насколько в действительности все просто. Но это произошло тогда, когда он перестал морочить себе голову, гадая, зачем она взяла его за руку и что за игру затевает.
Оркестр замолкает. Входная дверь открывается и закрывается, в зале запах зимы. В воздухе повисает серебристая нота, за ней другая. Койот играет «Мои беды».
Они неподвижно сидят и смотрят на оркестр. Звуки нарастают, обрываются, вибрируют. Он не замечает ее прикосновения. Потеряв представление о времени и пространстве, он, взглянув на привязанный к поясу мешочек, думает: а что теперь скажет ему книга?
— О чем ты думаешь? — спрашивает она.
— Когда?
— Только что. Только не говори, что ты без ума от песни. Предыдущая понравилась тебе больше.
Он согласно кивает. Она терпеливо курит.
— Я думал о том, что произойдет, если я тебя поцелую.
— И что?
И труба заиграла грустный блюз, зазвучала мелодия другой песни или другой эры, она была похожа на что-то, показавшееся Ионии до странности знакомым. Они не стали целоваться. Музыка заканчивается. Койот возвращается с выпивкой, по его лицу стекают струйки пота. Он ослабляет удавку галстука и подает Кристиане руку. Она движется, движется и движется в танце по выложенному плитками полу.
Подходит Макс, становится рядом с Ионией, обводит глазами зал, прислушивается к ударным, задерживает взгляд на Койоте и Кристиане.
— Хорошие люди? — спрашивает Иония.
— Дружище, у Макса бывают только лучшие.
Оркестр продолжает играть странную песню странной земли. Иония собирается с мыслями, смотрит на танцующих, думает, что страшно хочет снова увидеть ее рядом. Музыка стихает. Они возвращаются к столу рука об руку. Кристиана каким-то образом ухитряется не потеряться за массивным локтем Койота. Он подвигает ей стул. Они садятся рядом с Ионией, едва заметно улыбаясь, довольные своим местом в этом мире.
Иония смотрит на них.
— Вы сможете ответить на один странный вопрос?
— Легко.
— У меня намечается вечеринка — так, надо отметить одно событие — на следующей неделе.
Он слышит себя, произносящего эти слова, как будто со стороны. Он не успел их обдумать, и, возможно, потом он и сам удивится тому, что сказал, но… в конце концов, сегодня пятница, вечер.
— Я думала, что ты собираешься в Колорадо.
Она проводит пальцами по краю стакана. У нее ненакрашенные ногти.
— Да, я собираюсь в Колорадо, и вечеринка будет там.
— Вечеринка — это хорошо. — С этими словами Койот подается вперед. — Скажи мне, что тебе нужно.
— Мне нужны лыжники.
— Боюсь, что я не въезжаю.
— Согласен, эта идея насчет вечеринки очень чудная, но я и сам чудной. Я здесь разрабатывал теорию любви. Много лет я пытался воплотить в реальность каждую гексаграмму «И Цзин». Шесть линий на гексаграмме, шесть возможностей, поэтому мне нужны шесть лыжников. У меня уже есть четыре.
— Ты не скажешь, зачем тебе это надо?
— Каждому нужно хобби.
— Какое-никакое, — произносит Койот.
— Люди, вы катаетесь на лыжах?
— Кролик, ты прыгаешь? — спрашивает Койот.
Кристиана смеется — звонко и от души.
— Хочу, чтобы вы были моими гостями.
— Вот так? — Хотя, конечно, Койот все понимает, но есть люди, которые всегда ведут себя так.
— Билеты на самолет уже есть. — Он достает из кармана пачку билетов. — Макс дал вам добро, это все, что мне надо.
Кристиана молчит, а Койот откидывается на спинку стула, скрестив на груди руки. Что-то бормочет о том, что хотел бы еще раз увидеть старуху. Может быть, это, но может быть, и нет. Иония не разбирает слов, но не переспрашивает.
— Я могу потерять статус беженца, — говорит Койот.
— Остановишься у меня, это, можно сказать, на нейтральной полосе, там много места.
Койот берет билеты, они пожимают друг другу руки. Пауза в музыке, одновременно сверкает молния.
— Темнота — это всего лишь кетер, — говорит Иония.
Это странное высказывание, и Иония никогда бы этого не произнес, будь он в нормальном расположении духа. Что-то есть странного в этом вечере, в этой компании, в понимании Ионией первого из сефирот, понимании первичного и изначального, верно схватившего отношение к темноте.
