Галина Романова - Черная корона
— А как же тот дом, что покруче?
Он не хотел ее подначивать. И был бы рад, если бы Леночка скрылась сейчас в ванной, где все еще громыхала забытая стиральная машинка. В ванной или еще где-нибудь, но лишь бы скрылась. Подначил только для того, чтобы увести ее в сторону от глупых подозрений. Но Леночка была той еще штучкой, провести ее было сложно.
— Зубы мне не заговаривай, умник, — фыркнула она, вытягиваясь в полный рост на диване. — Переселюсь, когда сочту нужным. А вот что касается этой дамы… Ты что, следил за ней? Следил, так?!
Чтобы не покраснеть еще раз и не выдать себя с головой, он вскочил с кресла и ринулся прочь из комнаты. Он будет мести улицу, будет полоскать белье, развешивать его потом вкривь и вкось — по-другому не получалось — на бельевых веревках за домом. Будет делать что угодно, лишь бы не находиться сейчас подле этой подлой девки, которая дергала и дергала его за нервы, ворошила и ворошила потухшие угли в его душе. И чего не живется человеку спокойно? Чего надо ей, сказал бы кто?! Дом ее не устраивает? Да, он согласен. Дом старый, обветшалый, но это же временно. И квартира в центре города, где второй год ведется затянувшийся ремонт, имеется шикарная. И мебель туда уже куплена и дремлет под толстым слоем целлофана на мебельных складах. Всего и нужно-то — потерпеть немного. Нет, ее будто демоны раздирают, придирается и придирается. Липнет и липнет с гадкими вопросами. Первый год житья из-за Эллы не давала.
— А ты все еще любишь ее, милый?..
— А ты вспоминаешь ее?
— А она лучше в сексе, чем я, или нет?
— Твое сердце успокоилось? Если да, то почему ты стонешь ночами и зовешь ее по имени?..
И так день за днем и по нескольку раз в день. Разве так можно?!
Тема Эллы сменилась благополучным затишьем в пару лет, теперь вот прицепилась к этой женщине. И чем она ей не угодила?
Ну приходит. Ну сидит и молча смотрит на их дом. Что с того? Тоска, может, душу ее гложет. От безысходности, отчаяния или одиночества ходит она сюда. Да мало ли причин! Он и сам ходил два года подряд к тому пруду, где с Эллой познакомился. Уже разведен был давно, с Ленкой жил, а на пруд ходил. И тоже на скамейку садился и смотрел часами на толстых уток, прикармливал их булками, шикал, когда галдели. Но ведь не уходил, сидел и смотрел. Может, до сего времени ходил бы туда, если бы не Ленка. Выследила, гадина, и такое устроила…
— Прячься от меня, не прячься, — дверь старенькой ванной распахнулась, как от ветра ураганного, и Елена ввалилась в крохотную комнату, — но ты точно за ней следил. Станешь отрицать, снова потащу по врачам, так и знай. Пускай тебя признают сумасшедшим или тихим маньяком. Скажу, что тайно ходишь за женщиной, сильно напоминающей тебе твою покойную супругу.
Пододеяльник, который он только что выполоскал и собирался отжать, выскользнул из рук и упал обратно в ванну, забрызгав недавно поклеенные обои. Нет, это только Ленке могла прийти в голову идея заклеить бумагой стены в помещении, где постоянно сыро. Другой здравомыслящий человек прежде подумал бы, а она…
Кстати, что она только что сказала? Кажется, она пытается обвинить его в сумасшествии, маниакальной страсти ко всем женщинам, хоть отдаленно напоминающим ему Эллу? Кажется, так. Но ведь это глупо! Та женщина со скамейки, разве она похожа на Эллу? Да ничуть!
Элла была брюнеткой, а эта блондинка. Причем натуральная, а не высветленная, он в этом неплохо разбирался. И неплохо рассмотрел ее со спины, когда пошел однажды за ней следом. Элла была крохотной во всем. Рост, размер стопы, ладошки, грудь, все было миниатюрным, почти детским. А эта женщина…
Она была высокой, с прекрасной фигурой, на такие фигуры теперь спрос у всяких папиков. Кстати, с одним из таких она и живет в своем огромном доме, который с легкостью променяла бы на его — полуразвалившийся. Видимо, не сладко ей там жилось — в ее золотой клетке.
Так вот она была высокой блондинкой, а Элла…
Элла была крохотной, беззащитной, ее мог обидеть всякий, и даже он не удержался. Взял и подло бросил ее ради Ленки. На кого променял, идиот!!! Взял и бросил.
А потом Элла бросила его. Поначалу все принимала его в гостях, принимала от него подарки, деньги, которые он совал ей в прихожей, чувствуя себя распоследним подонком. Улыбалась ему! Просила не чувствовать за собой никакой вины! Говорила, что вполне счастлива и совсем не одинока, а потом взяла и бросила.
Точнее, бросилась под пригородную электричку. Уехала самым дальним маршрутом и бросилась там прямо с перрона под страшные стальные колеса. Они чудовищно изуродовали ее тело, его душу и его сознание.
Когда ему сообщили о ее гибели, он как раз…
А чем он, кстати, занимался в тот момент? Да, точно. Он собирался выпить кофе с пирожным, которое принесла из кондитерской его секретарша. Надо же, как запомнилось!
Александра заглянула в его кабинет, поддразнивая, помахала в воздухе крохотной коробочкой с пирожными, от которых по кабинету тут же поплыл сладковато-нежный запах ванили и шоколада, и спросила:
— Женя, будешь?
— Давай. — Он кивнул, не обращая внимания на то, что Сашка снова опустила его отчество.
Знакомы были давно, еще со студенчества. Отношения были теплыми, дружескими. Сашка часто приходила к ним с Эллой в гости, без конца представляя им все новых и новых своих избранников. Напивались иногда, часто ездили на природу, удили рыбу. Хорошо было, какое тут, к черту, может быть отчество?! При посторонних — да, а тет-а-тет — ну его к черту.
— С чаем или с кофе? — уточнила Александра, вдруг нахмурилась и спросила: — Что-то ты, Женек, со своей молодой женой не очень хорошо выглядишь. Не высыпаешься, что ли?
Его гражданское сожительство с Еленой Александра не то чтобы не одобряла, она его просто-напросто игнорировала. Не стало рыбалок, застолий за полночь, не стало ничего. Одно вот имя без отчества их теперь и связывало.
— С кофе, Санек, с кофе я стану есть твои пирожные, — уточнил он, мягко опустив второй ее вопрос.
Он ничего ни с кем не собирался обсуждать. Ни того, почему не высыпается. Ни того, отчего так скверно выглядит.
Устает он, понятно? Просто устает от работы, от новых отношений, которые предстоит еще строить и строить. Ведь и фундамента еще не возведено!
Устает от мыслей подлых. И от ревности еще, да!
Стыдно кому признаться, он ревновал свою бывшую жену ко всем и ко всему. Даже к несуществующим любовникам, которые еще только могли у нее появиться, ревновал. Ревновал к новой работе, новой мебели, которую сам же ей и подарил и на которой она теперь сидит и лежит без него. К его отсутствию в ее жизни ревновал особенно. И терзался день за днем в мыслях: а думает ли она о нем, а вспоминает ли, а что именно думает, что вспоминает?
Дверь распахнулась, вошла… Нет, не вошла, ворвалась Сашка и уставилась на него чумовыми потемневшими глазищами. Рот распахнут, глаза того гляди вывалятся и руками вспархивает, как курица, ей-богу.
— Саш, ну чего еще? Чайник выкипел или пирожное на пол уронила? — улыбнулся ей Женя, зная за секретаршей слабость к паникерству.
— Там!!! Там, Женя!!!
— Что там? Ну что там? — Он вытянул шею, пытаясь просмотреть приемную из-за Сашки в распахнутую настежь дверь. — Нет там никого. Ты чего всполошилась?
— Там звонят! — выдавила через силу она и очень громко, как-то неестественно громко всхлипнула. — Там, Женя! Там Элла…
Эллы никакой в приемной не было. Он видел это преотлично. И разозлился тут же от ненужного упоминания имени бывшей жены. Он себе не позволял ее имя лишний раз произносить, с чего вдруг это стало позволительно Сашке?
— Где Элла, Сашок? Ты можешь говорить внятно?
Странно, но даже в тот момент не было предчувствия беды. Принялся перебирать бумаги. И все ждал, когда она либо уйдет, либо объяснится. А она вдруг разревелась. Да громко так, по-детски совершенно, плечи, грудь принялись чудно так подпрыгивать. Какие-то судорожные всхлипы из горла и ни одного внятного слова, ни одного ведь!
Не выдержал он, когда она в десятый раз назвала имя его бывшей жены. Выбрался из-за своего стола. Обошел Сашку стороной, выглянул в приемную и обнаружил телефонную трубку, снятую с аппарата.
— Алло! — рявкнул он непозволительно грубым для самого себя голосом.
— Евгений Викторович? — уточнил женский голос с излишней трагичностью.
— Да, Евгений Викторович у телефона. Слушаю вас.
И ведь снова ничего такого не закопошилось в мыслях. Ничего! Ни единого вопроса. С чего ему звонит незнакомка, к примеру? Почему у нее столь печальный голос? И чем она сумела в два счета так расстроить Александру — его секретаршу и в недалеком прошлом отличную подружку?
— Удальцов Евгений Викторович? — снова повторила настырная женщина, голосом еще более печальным, чем прежде.
— Он самый! — Он даже развеселился, помнится. — А в чем, собственно, дело?
