Андрей Константинов - Перезагрузка
Последний раз Петрухин имел счастье лицезреть Брюнета (в миру – Голубкова Виктора Альбертовича) в ресторации «Аустерия» году эдак в 2004-м. Тогда Брюнет был при бабочке и сидел метрах в трех от Кумарина. К слову сказать, где теперь тот Кумарин? Давно – тю-тю! – в узилище, а Брюнет – вот он. Слегка располнел, но все равно глядит орлом и хозяином жизни. Что же, интересно, нужно хозяину жизни от мента? А если точнее: от бывшего мента в состоянии запоя…
– Борисыч?! – произнес Брюнет с изрядным удивлением в голосе.
Ничего мудреного – Петрухин тоже когда себя с утра в зеркале увидел… ну, в общем, понятно…
– Борисыч! – повторил Брюнет, протягивая руку. Он уже справился с удивлением и теперь дружелюбно улыбался… Нет, все-таки хорошо ему зубы сделали. Дмитрий хорошо помнил, что у него с зубками стряслось все тем же летом две тыщи четвертого, когда Витюшу брали на выходе из той самой «Аустерии». Но вот – руку тянет, зла не помнит.
– Здорово, Брюнет. – Петрухин переложил бутылку в левую руку и подал правую. – Хорошо выглядишь.
– Мерси… А вот ты, Борисыч, не того… не особо.
– Болею я, Брюнет. А так-то я белый и пушистый. Ты же знаешь.
– Знаю… Слу-ушай! А ведь я как раз, веришь – нет, собирался тебя сыскать?! Вот уж воистину: на ловца и зверь!
– Эвона как… Раньше, помнится, я тебя ловил да сыскивал. А теперь, выходит, ролями поменялись?
– Да ладно тебе, Борисыч… Кто старое помянет… – Брюнет беспокойно оглянулся по сторонам, ощущая неудобство – и от того, что стоит неуютно-далеко от охранника, и от того, что Петрухин сидит, а ему приходится над ним нависать. – Может, сядем ко мне в машину? Перетрём?
– А у тебя салон кожаный?
– Салон? Кожаный салон… а что?
– Да ничего. Просто у меня на кожу аллергия. Так что давай лучше воздухом подышим.
Брюнет понял, рассмеялся. Он вообще по жизни был с юмором мужик…
А на них меж тем уже оглядывались. Совершенно очевидно, что вместе эти двое составляли довольно странную пару. Брюнет был в дорогущем длинном расстегнутом плаще, из-под плаща – хороший костюм, белоснежная сорочка с галстуком. И прочий антураж: «хаммер», охранник – вполне соответствует. А рядом с ним Петрухин в потертой куртке, джинсах и стоптанных башмаках. И прочий антураж: пиво, щетина, опухшая «морда лица»…
– Лады. Давай подышим, – хмыкнул Брюнет и спокойно присел рядышком. В светлом плаще на грязный остов клумбы. Сел и начал заходить издалека: – Борисыч: ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь…
– Бендер! Вы знаете, как я вас уважаю!..
– Да нет, в самом деле! Я – жулик, ты – мент… Но ты – порядочный человек. Подлянок никогда и никому не делал, по справедливости поступал…
– Брюнет, давай без любовных прелюдий, а? Ближе к делу. Чего ты от меня хочешь?
– Помощи. Прошу… – интонационно посерьезнел Голубков. – Тут одна запутка неприятная нарисовалась. Короче, брал билет в шлаф-вагон, а попал в общий. Да еще для некурящих… Если бы ты знал, Дима, в какое дерьмо я влетел!
– Бывает… – равнодушно пожал плечами Петрухин. – А ты в курсе, что я ни в ментуре, ни в полицейской зондеркоманде более не состою?
– В курсе.
– Ишь ты… откуда?
– Слухами земля полнится. Ты ведь в ментовских раскладах фигура заметная.
А вот здесь Брюнет явно приврал. Не такая уж Петрухин был и «фигура». А если даже и заметная, то в очень узком кругу. Хотя… после мартовских событий…
– И все же, Витя?
– У меня на Суворовском свои люди имеются, – нехотя признался Брюнет.
– А вот это уже теплее… И что же ты к этим, которые «свои», за помощью не идешь?
– Ты же сам знаешь: там, в кабинетах, одни лампасы да погоны. А мне нужен мент по жизни. Сыскарь. Ну как? Поможешь? Тем более, ты ведь теперь свободен?..
Напоминание о нынешней «свободе» заставило Петрухина болезненно поморщится. «Ах ты, ёрш твою! Свободен!.. Да, Витя, теперь я СВОБОДЕН! Свободен и легок, как сопля, в полете…» Возникшая на физиономии свободного человека соответствующая гамма эмоций не ускользнула от пытливого взора Брюнета:
– Ты чего, Борисыч? Я что-то не то ляпнул?
– Не, ничего, Витя. Все нормально… Так что там, говоришь, у тебя случилось?
– Очень хреновая история, Борисыч. Убийство у меня в офисе случилось.
– Нормальный ход! В офисах разборки проводишь?
– Да я ва-а-ще ни сном ни духом! – взялся горячечно оправдываться Брюнет. – Как снег на голову! Вот честное благородное!.. Короче, убит мой сотрудник. Мой типа зам. Второй по подозрению задержан, в изоляторе чалится. Оно бы и хрен-то с ним, но у меня из-за этого характерного поступка такая канитель началась – караул! У меня…
– Погодь, Брюнет. Давай-ка спокойно. Что ты конкретно хочешь от меня?
– Чтобы ты помог разобраться… Не за спасибо, естественно.
Задумавшись, Петрухин допил пиво, поставил пустую бутылку на асфальт. Тут же на нее спикировал юркий бомжик, и охранник Брюнета, продолжавший все это время контролировать поляну, презрительно скривил губы.
Напрасно он так. Зря. От молодости это, от непонимания, что сам в любой момент может оказаться на месте этого бомжа. Или на нарах. Или в морге… жизнь – штука интересная. Жонглирует людьми, как цветными шарами. И иногда не успевает подхватить. Или не хочет. Телохранителю Брюнета – молодому, уверенному в себе, здоровому – кажется, что так будет всегда. И большинству людей кажется, что они хозяева своей жизни, что ничего страшного с ними никогда не случится… С другими? С другими – да. Но не со мной… Я точно знаю, что это не так…
– …А как обзывается твоя контора?
Брюнет вытащил из кармана пиджака визитку.
Дмитрий взял в руки четырехугольник плотного, очень высокого качества картона с золотым тиснением, в левом верхнем углу которого располагался логотип фирмы. Правее и ниже – название: ОАО «Магистраль-Северо-Запад», еще ниже: «Голубков Виктор Альбертович. Генеральный директор». Еще ниже – четыре телефона в столбик. Строго и с достоинством.
– Крепко ты поднялся, Брюнет, – усмехнулся Петрухин и протянул визитку обратно.
– Ты визиточку-то оставь. Пригодится… Только вот что, Борисыч… Ты меня при сотрудниках Брюнетом не называй.
– При каких сотрудниках? Угрозыска?
– В фирме!
– А на хрен мне твоя фирма, Брю… Виктор Альбертович?
– Это как мне тебя понимать: ты берешься или нет? – спросил, глядя с прищуром, Брюнет.
– Нет.
– Почему?
– Я из ментуры ушел, Виктор Альбертович.
– Ушел? Или все-таки ушли?
Глаза Петрухина блеснули холодным огоньком:
– Дружище! Не стоит лишний раз демонстрировать мне свою глубочайшую осведомленность. Я все равно два раза на один понт не улыбаюсь.
– Ну, извини. Вот уж не думал, что тебя это так заденет.
– Так или эдак, но в любом случае – со стрелялками-догонялками покончено. А в частных детективов пускай детишки играют.
Брюнет поднялся, брезгливо отряхнул плащ и сунул Петрухину крепкую пятерню:
– Ладно, Борисыч. Приятно было повидаться… Если вдруг передумаешь – звони.
Виктор Альбертович с достоинством прошествовал к «хаммеру». Распахнувший перед ним дверцу охранник в последний раз смерил Петрухина недобрым, сканирующим взглядом, и Дмитрий, не удержавшись, подмигнул бугаю: дескать, давай-давай, служивый, бди как следует. Однако бугай таких вот братских чуйств к себе предсказуемо не оценил…
«Хаммер» стремительно взял с места в карьер, пересекши сплошную осевую, выехал на площадь перед фасадом станции метро, наглядно демонстрируя действенность закона «у кого машина больше, тот и прав», и унесся в сторону центра. Петрухин скосил глаза на свои «водо-да-еще-как-проницаемые», убедился, что двадцать минут с момента кормления мобильника прошло, и по памяти набрал номер Натальи…
* * *Заместитель директора по ассортиментно-закупочной деятельности сети магазинов по продаже крепежных изделий «Винтик & Шпунтик» Сергей Сергеевич Наровлянский этим утром благосклонно позволил себе немного расслабиться. Наметив появиться на работе не ранее часа-двух пополудни. Причина столь несвойственного для него поведения являлась более чем уважительной – минувшую ночь он наконец-то провел с женщиной, расположения которой добивался на протяжении почти четырех месяцев. Столь длительный срок любовной прелюдии стал для Наровлянского своего рода рекордом, так что не грех было отметить эту победу достойно и без излишней спешки. В данный момент Сергей Сергеевич, томно распластавшись, блаженствовал на шелковых простынях гигантского сексодрома и, прикрыв глаза, с помощью «лентяйки» сканировал Fm-эфир на музыкальном центре. Выбирая музычку поинтимнее.
Дверь приоткрылась, и в спальню, метраж которой превосходил общую площадь всей петрухинской квартиры, грациозно прошествовала… Наталья. В столь очаровательном полунеглиже и со столь томной поволокой в глазах, что далеко не всякий пациент опознал бы сейчас в ней «дюже строгую сестричку с кардиологии». Перед собой Наталья толкала хромированный столик на колесиках, который она притормозила рядом с кроватью:
