Оксана Обухова - Фальшивая убийца
– Да! – звонко, с некоторой першинкой, выкрикнула я, и Вяземская поморщилась. – С вами договаривались… – уже тихо и неловко залепетала я, остановленная недовольным взглядом. – Я Алиса Ковалева…
– Да, да, я помню, – рассеянно кивнула Вяземская. – Алиса… Ковалева, говорите?
– Да.
– Поехали, Алиса, – сказала Ирина Владимировна и, запахивая на ходу шубку из белоснежной стриженой норки, устремилась к выходу. – Поговорим в дороге, я опаздываю.
Окинув победным взором огромный мраморный холл, невозмутимую охрану и бюро пропусков – не для меня! – я проворно выскользнула вслед за главной жрицей гранитно-нефтяного храма. «Безумству храбрых поем мы песню!»
Первый же выстрел четко попал в цель. Вяземская брала меня с собой.
Куда?
Не важно. Завтра же отобью Бармалеевой маме благодарственную телеграмму. Фрагменты и кадры из будущей фотосессии уже маячили перед глазами, ошеломленное лицо редактора модного еженедельника застыло надгробным овалом над похороненной нищетой…
На крыльце Вяземскую принял личный телохранитель и, ловко перебирая длинными ногами по каменной лестнице, повел к лимузину.
Я шагала рядом. Как привязанная лошадь. Не отступая дальше метра от белоснежной шубы.
– Сережа, поедешь сзади, – на ходу сказала Вяземская и села на заднее сиденье лимузина.
– Ирина Владимировна… – недовольно пробасил охранник.
– Иди, иди, – отмахнулась хозяйка и приказала мне взглядом забираться на переднее сиденье рядом с шофером.
«Вот это да, вот это номер! Я еду вместе с Вяземской в одной машине, она даже охранника выставила!»
А говорили – стерва. Газетчиков на нюх не переносит.
Интересно, не задушу ли я ее журналистскими миазмами в автомобиле?
Сережа-бодигард помрачнел, захлопнул заднюю дверцу и приоткрыл для меня переднюю.
Стараясь не завалиться в обморок от эмоциональной переполненности, я запрыгнула на сиденье, дверь приятно чавкнула, и Сереже порысил к джипу, стоявшему под хвостом лимузина.
Коротко стриженный шофер нажал на пуговицу клаксона, распугал крякающим сигналом стайку девчонок-школьниц, перегораживающих выезд, и плавно воткнул лимузин в поток автомобилей, спешащих на зеленый огонек светофора.
Мне показалось, что все хорошие современные сказки именно так и должны начинаться. Машина везла меня если не на бал, то обязательно в иной мир. Заснеженные улицы столицы как будто стали шире, менялись в фокусе затемненных нефтяной пленкой стекол. Сугробы перестали быть враждебными, фальшивая шубка, оттененная благородной чернотой кожи автомобильного кресла, обрела достоверность…
Я замерла в объятиях удобного сиденья и, боясь спугнуть удачу неловким словом, уставилась в ветровое окно. Право заговорить первой безраздельно принадлежало хозяйке салона. На сегодня, что не исключено, отпущенный мне лимит на везение и наглость был исчерпан. (Не приведи господи, опомнится хозяйка, прикажет остановить карету у станции метро и даже ручкой не помашет!)
Оставаясь в прежнем положении, я слегка перекрутила шею и скосила глаза назад.
Вяземская, напрочь забыв о моем существовании, отрешенно смотрела в боковое окно. Невысокая ростом, сухопарая и ладно скроенная, она утонула в складках белоснежной шубы, позволяя телу расслабленно мотаться под едва ощутимые толчки автомобиля.
Но мой настороженный взгляд все же заметила. Не меняя позы, улыбнулась одними глазами – совсем не стерва, врут коллеги! – и задала вопрос:
– Как поживает Татьяна? Все такая же неугомонная?..
– Такая же… неугомонная… – слегка прокашлявшись, подтвердила я.
– Будешь звонить, передай от меня привет…
«Придется звонить, – обреченно подумала я, – одной телеграммой теперь не отделаюсь…»
– Ты, кажется, сирота? – продолжала интервьюировать меня Вяземская.
«Если в Москве принято называть девочек, потерявших маму, сиротами, то…»
– Да.
«Татьяна Васильевна явно перестаралась, объявив меня сироткой. Еще сегодня утром батюшка был в полном здравии…»
– Татьяна живет все там же?
– Нет, – промямлила я. – Они за город переехали…
К чему эти бестолковые расспросы?! «Сиротку» жалеют и пугать характером не торопятся?!
– Они? – Вяземская подняла брови. – Та тьяна все еще…
Что там все еще с Татьяной, я узнать не успела. В портфеле Вяземской запиликал сотовый телефон, она протянула тонкую руку к замкам и, пощелкав ими, извлекла аппарат:
– Да, Володя, слушаю… Я еду домой… Нет, только завтра…
Кортеж из двух автомобилей свернул с проспекта в тихий переулок, прошил его на приличной скорости и, попетляв по узеньким улочкам, вышел на финишную прямую.
Боясь поверить в удачу, я прочитала на домах таблички с названием шоссе и замерла, перестав напоминать о себе даже полу-вздохом, – Вяземская торопилась за город. К себе. Я получу возможность не только взять интервью, но и пообщаюсь с самой закрытой бизнесменшей города в неформальной обстановке, в знаменитом особняке Вяземских.
«Нет, это обман! Такого не может быть! Сейчас машина остановится у какого-нибудь кафе или ресторанчика – Ирина Владимировна забыла об обещанном интервью, не захотела возвращаться в офис и решила пообщаться с надоедливой журналисткой по дороге к дому. На одной ноге. Пять минут за чашкой кофе. Меня обласкают парой ответов и оставят на тротуаре нюхать выхлопные газы…»
Продолжая надеяться, что обо мне забудут до крыльца дома – не выгонят же «сиротку» в шиншилловом кролике на мороз, не заставят топать до автобусной остановки, даже не попив чаю! – я превратилась в глухонемое изваяние и только глазками моргала, боясь привлечь внимание.
«Ну вот, еще чуть-чуть! Пара километров от окружной, и возвращаться без чаепития станет совсем неприлично! Даже для записной стервы, на дух не выносящей журналистов… Еще немного, еще чуть-чуть, последний километр – он трудный самый!»
Машины уже неслись по ответвлению от главной дороги, мимо мелькали высокие заборы, скрывающие заснеженные лужайки вокруг домов нуворишей…
Еще один поворот – и финиш! Алая ленточка намоталась на грудь золотого медалиста, трибуны рукоплещут храбрым, крякалка лимузина звучит фанфарами, заставляя ворота открыться. Машины плавно проникают на подъездную дорожку, я, удерживаясь от желания расплющить нос о стекло, во все глаза таращусь на знаменитый Непонятный Дом.
Непонятный дом
Готовясь к встрече с Вяземской, весь вчерашний вечер я просидела в интернет-кафе. Листала электронные страницы, делала выписки и готовила список вопросов. Богатеи пребывают в уверенности, что о них и так все знают, и отвечают на повторные вопросы безынициативно и вяло. В том их право.
Я постаралась подготовить неожиданное интервью, убрала из шпаргалки все стандартные вопросы и собралась вести беседу в стиле еще не пожелтевшей прессы, далекой от старых сплетен и свежих слухов. И прежде всего надеялась предложить выбор темы самой мадам, добиваться расположения уже в связи с ее настроением. Всегда ведь существует вероятность, что у крупного бизнесмена назрела необходимость поведать миру о чем-то важном…
Дай бог, мне повезет, и эта необходимость у Вяземской созрела. О большем и загадывать нельзя.
О доме, который возник из-за деревьев парка, я тоже собиралась спросить. Скорее, чтобы сделать владелице приятное. Поскольку, кажется, знала об этом доме уже все. Или почти все.
Жилище Вяземских имело интересную историю. Строительство особняка затеял один из сталеплавильных магнатов году эдак в девяносто первом. По его крепко-чугунному замыслу, жилище должно было напоминать средневековый замок с мощными искусственно состаренными стенами красно-гранитного цвета, готическими щелями окон и толстой башней, напоминающей водонапорную станцию.
Выстроив стены и начав внутреннюю отделку, магнат скоропостижно разорился. В конце прошлого столетия красно-гранитное чудовище выкупил покойный муж Ирины Владимировны. Прельстившись, как мне кажется, не сколько чудовищем, сколько огромным старым парком вокруг него.
Первоначально псевдозамок Виктор Андреевич собирался снести. (Муж мадам Вяземской к журналистам относился вполне лояльно, и обо всех строительных заморочках я могла судить по прессе тех времен.)
Потом пожалел то ли денег (что вряд ли), то ли времени и поступил с монстром более щадяще. Прорубил в стенах нормальные окна, другие окна заставил извиваться струящейся лентой по монолитной водонапорной башне, убрал с крыши зубцы бойниц – и часть крыши превратил в прозрачный полог оранжереи. Навесил по бокам ажурные галерейки, и дом получился странным, но зрячим. Потерял прежнее подслеповатое выражение нахмуренных стен и как будто раскрылся. Непонятная архитектура завораживала взгляд, в дом хотелось всматриваться.
