Наталья Александрова - Алиби для красавицы
– Ну, видел, – неохотно подтвердил я.
– Жалко девушку?
– Ну, жалко.
– Тогда рассказывай, что ты от меня утаиваешь, – решительно приступила ко мне настырная тетка.
Ох, достали они меня!
– Ничего я от вас не утаиваю. Девчонку видел, но к ней не подходил.
– Куда же она делась потом?
– Да откуда я знаю! Ну, в машину села…
– Какую машину? – Надежда прямо взвилась. – Какой марки, номер машины запомнил?
– Машина – новая «Ауди», а номер не разглядел, – злорадно ответил я, уж очень они мне все надоели.
– Жаль, – разочарованно протянула Надежда, – значит, автомобиль дорогой, а она старушек грабит… Все сходится!
– Что сходится? – удивился я.
– Вот ты, наверное, не обратил внимания, для чего ограбленная бабуля таскала с собой паспорт? Зачем ей документы в продуктовом магазине?
На такой факт я в свое время внимание обратил, но сейчас промолчал.
– Ты не обратил, а я обратила, – самодовольно продолжала Надежда. – И вытрясла из материной соседки информацию. Паспорт ей был нужен для того, чтобы получить на почте письмо до востребования.
– Да ну? Какое же письмо?
– Письмо от племянника, то есть не от племянника, а племяннику. Вот звонит ей некоторое время назад племянник и говорит, что на ее имя придет до востребования письмо, чтобы она похаживала на почту и спрашивала – ей, мол, несложно, потому что почта находится рядом с магазином, а в магазин эти бабки все равно каждый день таскаются, даже если ничего не нужно, прогулка у них такая. Вот бабуля и стала на почту с паспортом ходить. И как только письмо на почте ей выдали, тут же его девчонка и отобрала.
– За что и поплатилась, – закончила Надежда Николаевна, – очень грустная получается история. – И загадочная. Ты почему не сказал следователю, что девушка в машину села?
– А она бы мне не поверила, посчитала, что я все придумываю. А если бы я номер сообщил, то точно бы привязалась: зачем я его запомнил? Да не связан ли я как-то с той девушкой?
– Это ты правильно поступил, потому что следователь эта, Громова… знаю я эту женщину, ей только попадись, – задумчиво проговорила Надежда.
– Встречались уже с Громовой? По мокрому делу проходили? – съехидничал я.
– Ты мне зубы не заговаривай! – рассердилась Надежда Николаевна. – Ты, выходит, номер той машины запомнил? А ну говори быстро!
Я сказал, что выяснил уже: машина принадлежит фирме «Поллукс», и фамилию директора я знаю, очевидно, это тот самый тип, водитель «Ауди».
– А в общем, это ничего нам не дает, – вздохнула Надежда. – Ну, села она к нему в машину. Судя по твоим наблюдениям, они были хорошо знакомы. Ну и что, стал бы он ее так убивать? В собственном подъезде, шилом в спину… несолидно как-то для директора крупной фирмы. И потом, скажешь ты про это Громовой, она, допустим, вызовет этого директора к себе. А он ото всего отопрется! Не видел, мол, не знаю, в этот день вообще в другом месте был. И будет твое слово против его, так что неизвестно, кому еще Громова поверит!
– Вот поэтому я ничего следователю и не сказал, потому что себе дороже потом обойдется!
– Неглупый ты парень, Андриан, даром что… – Она прикусила язык.
– Даром, что ростом не вышел? – вскипел я.
– Уж очень ты обидчивый, – недовольно протянула Надежда Николаевна, – прямо слова не скажи.
– Как там, бабке ограбленной паспорт не подбросили? – решил я сменить тему.
– Ох, трудно с этими старухами! – вздохнула Надежда. – Ты представляешь, вроде бы вполне разумная была женщина, соседка-то. А теперь, после того как сумки отняли, у нее какие-то явления начались. Жаловалась матери, что вот приходит она в собственную квартиру, а там все не так.
– Это нервное, переволновалась бабулька, вот и мерещится.
– Мать ей то же самое твердит, а та утверждает, что точно помнила, как вещи раставляла, а теперь, мол, все переложено.
– Пропало что-нибудь у нее? – на всякий случай спросил я.
– В том-то и дело, что ничего не пропало! Деньги какие-то маленькие в целости и сохранности, два колечка там, брошечка – все на месте. Но книжки, говорит, не так стояли, еще какие-то рецепты перерыты.
– Да бросьте вы, Надежда Николаевна! Уж нам ли с вами не знать, какие старушки мнительные да забывчивые! А ни за что ведь не признаются, что память уже не та. Эта, Александра Михайловна, одинокая, никто ее не навещает, трудно одной. А как же племянник, чье письмо-то? – вдруг вспомнил я. – Он в курсе, что письмо его украли?
– А он, понимаешь, пропал. Не звонил с тех пор тетке и сам на звонки не отвечает. Сначала она не очень волновалась, потому что за ним такое водится: мужчина молодой, едва за тридцать, с женой развелся, живет отдельно. И тетку-то он, конечно, не больно привечал. Но позванивал, а тут пропал. И она, Александра Михайловна, даже ездила к нему на квартиру, думала, что телефон сломан. А мобильного его она и не знает. А соседи сказали, что не видели его с того самого дня, когда он последний раз тетке звонил насчет письма.
Я внимательно посмотрел на Надежду Николаевну. Ясное дело, она все это осторожно выудила из ограбленной бабки, и неспроста. Очень ее заинтересовало пропавшее письмо. А теперь еще и племянник пропал. И девушку убили…
– Она совершенно не представляет, что могло быть в письме?
– Абсолютно, – отвернулась Надежда.
– Да, думаю, эта история со временем забудется, – поднялся я со скамейки. – Бабуля выживет, и паспорт новый ей выдадут.
– Твоя правда, – со вздохом согласилась Надежда, – наши старухи крепкие. Мы вообще до их лет не доживем!
– Да мне столько и не надо!
– Это ты сейчас так говоришь, потому что молодой, – наставительно начала Надежда Николаевна, – а потом ой как подольше пожить захочется! Тебе сейчас сколько?
– Ну, двадцать четыре скоро.
– Мальчишка! – поддразнила она.
В этот раз я не обиделся и пошел домой, раздумывая, как бы успокоить бабулю, что в полиции со мной ничего не случилось.
Однако она ничего не спрашивала и вела себя как-то странно, только я не сразу это заметил. За обедом она поглядывала на меня украдкой, отводя глаза, как только я встречался с ней взглядом. Подавая тарелку с супом (бабуля настаивала, что раз она готовит, то она должна и подавать, чтобы я не шарил по кастрюлям), она так усиленно смотрела в сторону, что чуть не пролила суп.
Я был занят своими мыслями, но в конце концов до меня дошло, что с бабулей что-то не так.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Голова не болит?
– Не-ет, – протянула она.
– Тогда что случилось?
– Ничего не случилось. Мама твоя звонила, – выговорила она со вздохом.
– И что? Ты ей сказала…
– Я ей сказала, что у тебя неприятности.
– С чего ты взяла, что у меня неприятности? – фальшиво удивился я.
– А где ты был все утро? – Бабуля повысила голос. – Можешь не врать, я знаю, тебя вызывали в полицию.
– Ну и что с того? Вызывали как свидетеля.
– В общем, я все рассказала твоей матери. Она имеет право знать, что происходит с ее сыном, – высокопарно высказалась бабуля.
Вот это удружила! Ведь тысячу раз просил я ее ничего о моих делах матери не говорить. Потому что мать все разбалтывает своему мужу, хотя знает, что его совершенно не интересует все, что касается нас с бабулей. Но не может человек ничего в себе удержать! Эх, бабуля, какой же ты козырь дала им против меня! И так маман пилит при каждой встрече, чтобы устраивался на приличную работу, и даже предлагала обратиться по этому поводу к своему фээсбэшнику. Но я тогда так на нее посмотрел, что даже до маман все дошло, и она вопрос этот больше не поднимала.
– Зря ты это, – только и сказал я, нельзя же бабулю волновать, она и так в последнее время часто на сердце жалуется.
Старший следователь прокуратуры Анна Николаевна Громова была женщиной думающей. Работала она по своей специальности много лет и работу свою не то чтобы любила, но относилась к ней с большой ответственностью. Была она очень неглупа и внимательна, а также в процессе трудовой деятельности приобрела огромный опыт и знание человеческой природы. Это знание подсказывало ей, что с молодым человеком, который недавно побывал в ее кабинете, с Андрианом Журавлевым, не все так просто. Внимательно за ним наблюдая, следователь Громова вроде бы не заметила в его поведении ничего особенного, но интуиция подсказывала ей, что молодой человек чего-то недоговаривает. Возможно, он делал это неумышленно, но следователь Анна Николаевна Громова свои сомнения толковала всегда не в пользу обвиняемого, такая уж у нее сформировалась позиция.
Справедливости ради следует признать, что сомнения эти были личного плана, Анна Николаевна никому о них не рассказывала и даже не доверяла их бумаге. И если ее позиция оказывалась ошибочной, она признавала такой факт без колебаний. Это было сделать нетрудно, потому что никому, кроме себя, не приходилось признаваться в своей ошибке.
В случае с Андрианом Журавлевым Громову несколько насторожила некоторая нарочитость его поведения. Молодой человек был невысок ростом и неказист, причем эту свою неказистость он усиленно подчеркивал, находясь в кабинете следователя.
