Фридрих Незнанский - Ярмарка в Сокольниках
Подошёл Грязнов, доложил Меркулову:
— Свидетели утверждают, что видели потерпевшего и с ним двоих: высокого, атлетически сложенного блондина и среднего роста брюнета. Первый был одет в куртку с капюшоном, второй — в короткое клетчатое пальто. Говорят, крепкие ребята! Больше о них никто ничего не знает.
Оказалось, что помимо парня с девушкой Грязнов с помощью оперов из Сокольнического УГРО опросил всю округу. Результат — нулевой. Есть, правда, показания старика-билетёра, лейтенанта и ещё одного огольца из его взвода. Но все это скорее относилось к потерпевшему.
— Очевидцы говорят, — продолжал доклад Грязнов, — что этот гражданин все рвался на ярмарку. Сильно нервничал. Перекладывал из руки в руку свой портфель…
— Портфель?! — воскликнул Меркулов. — Какой портфель?
— Толстый. На замках. Жёлтого цвета. Импортный. Скорее всего венгерский, новенький.
Меркулов застыл, как гончая перед броском. Обозначались контуры мотива убийства — преступники охотились за портфелем, в котором должно быть было что-то очень важное, раз они придушили ради него свою жертву.
По науке для того, чтобы раскрыть убийство, следует знать ответы на восемь вопросов. Мы знали пока полный ответ только на первый — место и время наступления смерти: Москва, Сокольники, 17 ноября, 13 часов 30 минут.
— Вечерело. Неожиданно подул резкий холодный ветер. Погода ломалась, как голос у подростка. Я начал прилично замерзать в своей нейлоновой курточке. Меркулов был одет по-зимнему, как старый дед: темно-синяя прокурорская шинель на ватине, каракулевая ушанка с кокардой, утеплённые ботинки.
Оценив ситуацию, Меркулов сказал негромко:
— Вот что, братцы-кролики. Сходите-ка вы в эту «Прагу». Товарищ Братишка вас проводит. Совместите, так сказать, приятное с полезным. Облаянного допросите и сами чего-нибудь перехватите. Будет ли ещё время для обедов, даже Рэкс не знает. Правду я говорю, гражданин Рэкс?
И он потрепал собаку за ухо.
— А вы что, разве не с нами? — спросила Рита. Я закашлялся. Мне показалось, что Рита очень уж кокетливо обращается к Меркулову.
— Я воздержусь, и понятые тоже.
Мы пошли к «Праге», Меркулов остался. Он стал медленно прогуливаться по полянке, так что со стороны могло показаться — военный отставник занят сбором поздних грибов в Сокольническом парке. Лисичек, к примеру.
«Конечно, — думал я, идя со всеми, — Меркулов — опытный следователь. Лучше других знает, первоначальный осмотр — краеугольный камень всех последующих следственных действий. Упустишь мелкую деталь вначале, потом ничего не исправишь, будь ты сам комиссар Мэгрэ или Эркюль Пуаро».
Обед, накрытый для нас в директорском кабинете, прошёл в тёплой, дружеской обстановке. Давненько, признаться, я так хорошо «не сидел»: солянка рыбная, шипящие шпикачки с тушёной капустой, свежее янтарное пиво «праздрой». Между первым и вторым мы с Грязновым допросили Кондратенко, типичного бродягу с трёх вокзалов. Ничегошеньки про гражданина с портфелем он вспомнить не мог. Помнил только, что пил и ел, то есть добирал из тарелок и допивал из кружек. А кто сидел с ним рядом, убей Бог, запамятовал!
Через полчаса мы возвратились. Меркулов все ещё «собирал грибы» — ходил по поляне, сосредоточенно смотря себе под ноги. Понятые — два сотрудника дирекции парка — стояли на тропинке и курили. Наконец Меркулов отвлёкся от своего занятия. Взял из рук Риты пакет с едой. Сел на пенёк и стал жадно есть. Я держал обжигающий руки бумажный стаканчик с его кофе. Когда с кофе было тоже покончено, Меркулов попросил меня сбегать к урне у бара — выбросить мусор. «Аристократ вшивый! — разозлился я. — Не мог запулить этот комок в кусты!»
Когда я вернулся, он уже дымил своим «дымком», сидя на пеньке. Чтоб отомстить за холостой пробег (а может, это все-таки была ревность?), я ехидно спросил:
— Ну что, Константин Дмитрич, нашли полезный гриб или одни поганки попадаются?
Меркулов удивлённо посмотрел на меня немигающим взглядом своих серо-голубых глаз, достал из кармана шинели сверкающую вещицу — на серебряном квадрате малиновой эмалью выведено: «Мастер спорта СССР». Он перевернул значок тыльной стороной — штырь, которым значок крепится к одежде, был сломан. Голосом, лишённым эмоций, Меркулов спросил:
— А вы сами как считаете, следователь Турецкий, это поганка или полезный гриб?
Из духа противоречия я промолчал, хотя находка, конечно, была, по крайней мере, интересной. И кто знает, может, именно этой вещице и суждено будет привести следствие к разгадке?
* * *— Вы говорите — цианоз! Помимо цианоза на насильственную смерть указывают ещё два факта.
— Какие именно?
— У него на шее не одна борозда, а две.
Милицейский «мерседес» катил по Комсомольской площади, мимо трёх знаменитых московских вокзалов. Проехали Ярославский, похожий на боярский терем. Сквозь дремоту я с трудом улавливал смысл слов.
— Первая — горизонтальная, это от удавления петлёй, — говорит женский голос, — вторая поднимается вверх. Она возникла позже. При повешении.
— Положим, — слышится баритон Меркулова. — Ну, а второй факт? Что вы имели в виду?
— Петлю, — говорит Рита.
Она и Меркулов сидят на переднем сиденье, рядом с шофёром. Я — на заднем, с Козловым, Панюшкиным и Рэксом.
— Петля слишком короткая, чтобы нормальный человек сам мог просунуть в неё свою голову.
— Н-да, пожалуй. Короткая петля делает версию о самоубийстве вообще нереальной.
— А как вы думаете, Константин Дмитрич, — спрашивает Рита, — кто он, этот человек?
Меркулов отвечает не сразу, на мгновение задумывается:
— Внешность, знаете, у него типичная, явный русак. А вот одежда не согласуется. Понимаете, о чем я говорю? Одежда и прежде всего, пардон за подробности, трусы и майка — показатель уровня жизни и принадлежности к определённому классу. Так вот, трусы и майка у этого человека — импортные. Наш советский человек носит что? Ширпотреб. То есть чёрные сатиновые трусы до колен или кальсоны до пят. Этот же отоваривался за границей. Таких прелестных трусов и маек, насколько я разбираюсь в нижнем белье, нет даже в «Берёзке». А валюта откуда? На фарцу не похож — слишком солиден. Остаётся одно — номенклатурный работник. Какой-нибудь ответственный чин из МИДа или Внешторга. Через часок-другой, вот увидите, узнаем о какой-нибудь «драгоценной пропаже». Я дал задание Братишке «прочесать» кадры по крупным ведомствам…
«На фиг сдалось ему это дело, — думаю я. — Нам все равно его не вести. Наше дело сейчас шофёрское — открутил баранку и по домам».
Каждый московский следователь из опытных обязан отдежурить сутки по городу раз в два-три месяца. Расследованием же убийств, как правило, занимаются следователи районных прокуратур, на территории которых совершено конкретное преступление.
Я слышу, как Меркулов бухтит Рите про то, что здесь, мол, неясный клинический случай, будь это обычное убийство на почве ограбления, — денежки и портфель все же у него спёрли, — то уважающие себя бандюги не стали бы носить труп туда-сюда и прикреплять его на осине. К чему им такая шекспировщина? ещё я слышу, как Рита спрашивает, почему того дядьку не пропустили на ярмарку, но ответа уже не слышу, так как вдруг оказываюсь на залитой солнцем танцверанде Сокольников. На мне трусы и майка, а под мышкой у меня мой старый школьный портфель, и все танцующие стараются его у меня вырвать. Тёплый ветер треплет мои лёгкие, хорошо промытые волосы. Сильная боль перерезает мне шею — я оборачиваюсь — это подполковник Братишка в накинутом на голову капюшоне сдавливает мне шею эспандером. Раздаётся автоматная очередь. Танцоры, как подкошенные, один за другим штабелем складываются на дощатом полу. Впереди маячит неясный силуэт женщины. Она подходит ближе, ближе. В руках у неё «калашников». Она улыбается улыбкой Джоконды и жмёт гашетку. Я с ужасом узнаю в ней Риту и падаю мёртвым… Мой уход из жизни сопровождается чьим-то диким смехом.
Я открыл глаза. Рэкс лаял над ухом, узнавая родные места: наш тарантас въезжал во двор родимой Петровки, 38. Приснится же такое…
* * *Комната за дверью с табличкой «Следователь» тщательно убрана. Графин на столе наполнен свежей водой, у зеркала висит чистое вафельное полотенце. У круглого стола, покрытого зелёной скатертью, две кушетки, два кресла. Дверь, ведущая в смежную комнату, резиденцию судмедэксперта, отворена настежь. Там Рита разговаривает с кем-то по телефону.
— Занята была, Сергей. Кроме того, очень плохо соединяют с Кабулом.
Значит, муж. Сердце у меня упало. Рита никогда не говорит о своём супруге, будто его и не существует. Но, конечно, все знают, что Сергей Иванович Счастливый, генерал-майор Советской Армии, служит сейчас в Афганистане. Однако это никак не влияет на мои отношения с Ритой. Иногда, мне кажется, я ловлю её взгляды — то ли вопросительные, то ли насмешливые. И не могу сам от себя дождаться — когда же я наконец сделаю первый шаг. Вот и сейчас, это звонок из Кабула, и мне остаётся делать вид, что все хорошо и спокойно, мы все просто делаем одно дело и ничего личного между нами нет и быть не может…
