Аркадий Адамов - Стая
— Вам что-то не ясно?
Виктор улыбнулся.
— А вам всегда все ясно?
И Леля тут же засветилась ответной улыбкой и сразу ^тала другой, снова лукавой и смешливой.
— Ой, что вы! Разве так бывает?
И Шарапов заулыбался.
— Главные неясности у нее на личном фронте.
Леля, зардевшись, махнула на него рукой.
— Витя, перестань!
Расстались они дружески.
В коридоре звенел звонок на большой перерыв.
Виктор направился искать группу с мудреным шифром, в которой когда-то учился Толя Карцев.
По дороге он вдруг вспомнил: «Неясность на личном фронте»,— и усмехнулся. С тем пареньком, наверное.
И то ли по схожести своей с ним, то ли по какой-то другой причине опять подумал о Светке. У нее тоже были сначала неясности...
На четвертом этаже Виктор наконец разыскал нужную аудиторию. Девушке, которая стояла в дверях, он задал удививший ее вопрос:
— Скажите, кто у вас был комсоргом перед теперешним?
— Кто был? Саша Вайнштейн.
— А где он?
— Вон, видите, стоит у окна, в очках? Между прочим,— улыбнулась девушка,— он разговаривает как раз с теперешним комсоргом, Борей Волковым.
У окна стоял высокий, спортивного вида паренек в очках и что-то оживленно говорил румяному и улыбчивому блондину.
Виктор направился к ним.
Волков поначалу был сдержан и насторожен, но Саша Вайнштейн не смог скрыть любопытства.
— Так вы в милиции работаете?—спросил он Виктора.— Это серьезно?
— Конечно. Но к вам я пришел не по милицейским делам, а по комсомольским.
— Ну, скажем, как внештатный инструктор?
— Вроде. Интересует меня бывший ваш студент Карцев. Помните такого?
— Еще бы! Лично я, так особенно,— хохотнув, откликнулся Саша.— Вся моя карьера рухнула из-за этого великого грешника. А на моих костях вот, пожалуйста, воздвигся.— Он сделал широкий жест в сторону Волкова.— Под овации народа.
— Народ безмолвствовал,— улыбнулся тот.— Воздвигся исключительно благодаря вмешательству внешних сил.
Волкову, видимо, передался шутливый тон товарища.
— Именно,— подхватил Саша.— Хотя не такой у нас народ, чтобы безмолвствовать.
Оба парня понравились Виктору, и он прямо спросил:
— А что, хлопцы, верно поступили с Карцевым или нет? Только честно.
— Хотите честно? — азартно переспросил Саша и оглянулся на товарища.— Как, Боря, а? Рубанем?
Добродушная улыбка сползла с лица Волкова.
— Что значит «рубанем»? — Он твердо посмотрел в глаза Саше.— Карцев вел себя, как последний сукин сын.
— На институтском собрании? — живо осведомился тот.
— Да, на собрании.
— А в ту ночь, в общежитии?
— Я тебе уже говорил,— покачал головой Волков.— После того собрания я ни одному слову его не верю.
— Ага! А до этого верил?
— Просто не было случая узнать его раньше.
— Брось. Он целый год у нас учился. Мало тебе?
Приятели, забыв о Викторе, ожесточенно заспорили.
При этом Саша закипал все сильнее, а Борис становился все упрямее и спокойнее.
— В чем все-таки его вина? —чуть не кричал Саша.— Ведь на собрании даже Бухаров признал, что Карцев тут ни при чем.
— Бухаров твой был пьян и мог все забыть. А мог и соврать. Это ты тоже прекрасно знаешь.
— Верно! Но тут он не врал! Если хочешь знать, ему даже выгоднее было взять Карцева в свою компанию.
— Он еще и дурак, как тебе тоже известно,— небрежно пожал плечами Борис.
— И все-таки собрание вели необъективно, предвзято! Вот Карцев и сорвался!
— Тем не менее он не имел права оскорблять всех и пороть черт знает что.
— И вина у всех была разная, а наказали всех одинаково и на всю железку! — не унимался Саша.
— Тоже верно,— согласился с ним Борис и обернулся к Виктору.— Знаете что? Вам уже теперь кое-что ясно, надеюсь?
— Кое-что да.
— Поговорите-ка еще с Инной Долиной из нашей группы. Уж она-то Карцева знала лучше всех нас.
— Гениальная идея! — воскликнул Саша.— Сейчас я вам Инку представлю.
Он сорвался с места и исчез в аудитории.
— Они дружили? — спросил Виктор.
Борис кивнул головой.
— Кажется, даже больше.
— И сейчас видятся?
— Вот этого не скажу, не знаю. Но если видятся, то она вам сама скажет. Инна человек прямой.
В коридоре снова появился Саша. Рядом с ним шла невысокая, ему по плечо, черноволосая девушка, на ярких влажных губах ее играла улыбка, она что-то весело говорила Саше, блестя темными, чуть подведенными глазами. «Эффектная девушка»,— подумал Виктор.
Подойдя, девушка свободно протянула ему руку.
— Инна.
— Виктор.
— Ну, а мы пойдем,— сказал Саша, беря Бориса под руку— Ты, Инна, потолкуй с товарищем начистоту.
Девушка ослепительно улыбнулась.
— С удовольствием.— И, когда ребята отошли, спросила: — О чем же мы будем толковать?
Виктор, чуть-чуть стесняясь этой обезоруживающей улыбки, сказал:
— Мне хотелось расспросить вас о Толе Карцеве. Вы, кажется...
Девушка улыбнулась и просто сказала:
— Да, мы дружили. А что?
— Ничего. Но теперь вы не дружите разве?
— Почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь я могу и не ответить.
Она продолжала улыбаться. Но Виктор уже не улыбался в ответ. Ее ослепительная улыбка начинала почему-то коробить его. Девушка словно отгораживалась этим от него, отказывала в прямом разговоре.
— Потому что с Толей плохо,— медленно сказал он, глядя ей в глаза и стараясь уловить впечатление, которое произведут его слова. Он уже не верил, что девушка будет с ним до конца искренна. Но Инна, видимо, и не думала притворяться.
— Он виноват сам,— сердито сказала она.— Во всем только сам.
— В чем же «во всем»?
— В том, что с ним случилось.
— Вы не верите его объяснениям?
Девушка решительно покачала головой. Сейчас она уже не улыбалась.
— Это не имеет значения.
Виктор удивленно посмотрел на нее.
— То есть как?
— А так. Важно не то, верю или не верю ему я. Важно, что ему не поверили вообще. Важно, что его исключили из института и из комсомола,.
Виктор не успел ответить. Прозвенел звонок.
— Знаете что,— торопливо сказал он.— Можно с вами договорить на следующей перемене?
Девушка снова улыбнулась.
— Конечно.
— Вот и прекрасно.
Это получилось у него суше, чем следовало.
Прогуливаясь по пустынному коридору, Виктор пытался сосредоточиться и вспомнить все, что узнал, соединить воедино, понять, наконец, что же произошло с этим, пока незнакомым ему Толей Карцевым, который вот уже два дня, как занимал все его мысли.
Но сосредоточиться не удавалось. Внимание отвлекали голоса, доносившиеся из-за дверей аудиторий, какие-то объявления на стенах, листки-«молнии», шутливый фотомонтаж, наконец, люди, проходившие мимо него.
Виктор некоторое время еще ходил не спеша по коридору, но вдруг, торопливо досмотрев на часы, устремился вниз по лестнице, перескакивая через ступени.
Слегка запыхавшись, он вбежал в комитет комсомола. В первой комнате, как и раньше, никого не было.
Шарапов оказался один и, хмурясь, что-то писал. Когда Виктор вошел, он поднял голову, скупо улыбнулся и сказал:
— А, тезка. Ну, что скажешь?
Виктор усмехнулся.
— Во-первых, я забыл тебе отдать ключи.
Они как-то незаметно, по комсомольской привычке, перешли на дружеское «ты».
— Какие еще ключи? — удивился Шарапов.
— Беспризорные. Которые валялись там на столе.— Виктор кивнул в сторону первой комнаты.— Не дело это, милый мой. Небось документы запираете.
Шарапов, покачав головой, взял ключи.
— Ох, уж эта Машенька. Ну, а во-вторых что?
— А во-вторых, хочу кое-что спросить, раз уж зашел. Говорят, собрание было не очень объективным? Говорят, что при разной вине все семеро были наказаны одинаково?
— Говорят, говорят,— сердито повторил Шарапов.—
Уж ты-то должен знать, что такое «говорят»! Мы не милиция и не суд, чтобы копаться в деталях. Мы давали принципиальную оценку всему. Мы, если хочешь, урок извлекали из этого вопиющего дела. И оценку нашу поддержали и партком института и райком. А по большому счету все они виноваты одинаково.
Виктор пытливо посмотрел на Шарапова и спросил:
— Мне хотелось бы знать, пробовал ли кто-нибудь оспорить решение собрания?
— Пробовали. Как раз из группы, где Карцев учился. Но мы им объяснили. Менять хоть в какой-то части решение собрания — это подрывать моральное и воспитательное значение всего решения, подрывать наш авторитет в глазах молодежи. Этого нам никто не позволит. И учти еще, что отчет о собрании был опубликован в нашей газете.
— Ого!
— Именно что «ого»! Дело нешуточное.
— Да, дело нешуточное,— задумчиво повторил Виктор.
Простились они вполне дружески, но на этот раз у Виктора возникло ощущение какой-то неудовлетворенности разговором. Шарапов один, без Лели, казался как бы дальше, холоднее, рассудочнее, что ли.
