Олег Вихлянцев - Контрольный выстрел
- Лариска! - Это я слышу, как один из черных к ней обращается.- Зачем стреляла? Нам Конопля яйца за мокруху поотрывает.
И тут я окончательно офонарел. Уж кого-кого, а летёху, взводного своего из Афгана, я по гроб жизни помнить буду. И настолько я был потрясен услышанным, что даже стонать и выть перестал.
- С Витьком я договорюсь, - отвечает негритиха Лариска. - Не твоя забота. Посмотри, что там с Вадиком. Он, кажется, покойник, - спокойно, тварь, говорит, словно не человека, а муху раздавила. И снова я вспомнил, на кого она похожа...
- Лариска! - крикнул другой черный, кажется "индюк".- Сматываемся! Вадик труп! Ты ему в башку засадила!
А я, бляха муха, лежу, боюсь пошевелиться. Что я, в натуре, Рэмбо? Щас дернусь, и меня прикончат. Им теперь все равно.
Но, слава Богу, им было не до меня. "Индюк" сунул руку под книжный шкаф и достал оттуда свой оброненный ствол. Все другие тем временем покинули кабинет, и он бросился за ними следом. Уже через несколько секунд я услышал, как от офиса, недовольно урча, отъезжает их "кадиллак".
Ну и вляпался! Врагу не пожелаешь. И Конопля снова в моей жизни возник. И Вадик пулю черепом поймал. Невезуха, ёшкин кот! Орать хочется от отчаяния. А фиг ли толку?
Но заорал не я. Вадик. Вадик! Он жив! Или воскрес? Фигня. Воскресают лишь святые. А мой шеф, насколько я успел разобраться, отнюдь не святой.
- Ой, бля! Голова! - хватаясь окровавленными Руками за столешницу, Вадим Марксович выбрался из-под стола.
- Очухался, дурила тряпочная! - Впервые после приема на работу я обратился к Вадику на "ты".- Я уж думал... А ну, дай посмотрю.
Я подошел к нему и принялся рассматривать рану. Как оказалось, пуля прошла по касательной, лишь чиркнув черепную кость. Таким образом, шеф получил небольшую контузию. Тот самый случай, когда много шума из ничего. Крови море, а толку... Что я такое говорю?! Есть толк! Он ведь жив остался!
Сбегав к машине, я притащил аптечку и наскоро перевязал Вадика и себя.
- Ссышь? - спросил я его, когда мы сидели и пили нашу добротную русскую водку, празднуя свое второе рождение.
- Честно?
- Честно.
- Ссу.
- Правильно делаешь. Знаешь, кто такой Конопля?
- В первый раз слышу.
- А я знаю.
- Откуда?
- От верблюда.
- Шутишь все...
- На полном серьезе.
И я рассказал Вадику историю десятилетней давности, происшедшую со мной и гвардии лейтенантом Коноплиным на Афгано-пакистанской границе.
- Так ты чё, в Афгане служил?! - удивился Вадик.
- Воевал, - уточнил я.
- То-то я смотрю - борзый.
- Ты что-то имеешь против?
- Да нет, - махнул рукой Вадик и налил себе еще водки.
- Что дальше делать думаешь? - спросил я.
- Все-таки попытаюсь договориться с Лариской.
- Поражаюсь твоей тупоголовости! - не выдержал я. - Неужели тебе до сих пор не понятно, что Лариска эта - мокрощелка драная! Над всей заморочкой стоит Витек Конопля. А он теперь с тобой разговаривать не станет. После того, что произошло.
- Что ты предлагаешь?
- На мой взгляд, отступать некуда. Оставайся для Конопли и Лариски мертвым. Я постараюсь кое-что разузнать. Одно знаю точно: пронюхают они, что ты выжил, добьют.
- А ты?
- Я - другое дело. Всего лишь твой халдей. И к тому же Конопля пока не знает, что я - это я.
- Ну а цель? Конечная цель?
- Сдается мне, что пошла жесткая игра.
- Собираешься их убить?
- Дурак ты, Вадик. Человек не муха. Подумаю, как обойтись без этого. А тебе на время лучше исчезнуть.
- Куда же мне деваться?
- Найдется местечко, - сказал я. - А пока что дай все координаты этой Лариски. Ты ж с ней какие-то договора заключал.
- Да-да, конечно!
Ну, не идиотская работа?!
Я привез Вадика на квартиру к Сашкиной матери. И Сашка с нами была. Сижу на кухне за столом, бурчу себе под нос:
"Крыса-крыса-крыса Ты моя Лариса!.."
- Что за Лариса? - ревниво спрашивает Сашка.
- Мразь поганая и садистка, - отвечаю и чувствую, что Сашкина ревность отступила.
- Расскажи, - говорит.
А рассказывать не хочется. Лариска напомнила мне прапорщицу-контролершу из учкудукской зоны. Есть там одна такая погань...
Она уже пятнадцать лет служила в исправительно-трудовой колонии. Другой работы для себя не мыслила, потому что ее мать с отцом также всю жизнь свою отдали колонии, верно служа идеям Железного Феликса.
Злые языки трепали по баракам ИТК, что она была слаба на это дело. В смысле, на мужика. К тому ж тянуло ее в большей степени на заключенных - урки голодные и смелые в проявлении своих физиологических желаний. А похотливая прапорщица частенько "ныряла" в промзону к расконвоированным, "манту-лившим" остаток срока на добыче угля. Обворожить для этих целей кого-либо из сослуживцев не удавалось - природа не наделила ее даже мало-мальски привлекательной внешностью, а шрам на шее, полученный от удара зэковским ножом, просто уродовал. Контингенту же, плотно населявшему территорию колонии, было наплевать с голодухи на внешние данные одичало-страстной контролерши. Постелью в таких случаях нередко служили угольные карьеры и подсобки для инвентаря.
Плотская одержимость - не единственное, чем отличалась потомственная тюремщица. Обитатели зоны слагали о ней жуткие легенды, леденящие кровь самых отпетых рецидивистов.
Говорили, что Витьку Скрипача, известного всему Уралу карманника, прапорщица заживо сожгла в топке центральной котельной за то, что он отказал ей в ласке. А подругу Порика, кавказского вора, приехавшую к мужу на свиданку, выследила на обратном пути и пристрелила. Лева Шайба, отбывавший третий срок за вооруженный грабеж, попал в "шизо" за "отрицаловку". Прапорщица прямо в камере перетянула ему "хозяйство" капроновым шнуром и изнасиловала до смерти.
Никто ничего не выяснял и не доказывал. Пропал "зэка"? Да и хрен с ним! Мало ли их гибнет по лагерям и тюрьмам великой советской Родины!
Крепко пила. Благо, добра этого хватало. По сути трезвой прапорщицу можно было увидеть лишь два раза в год, когда личному составу устраивался строевой смотр и к ним в глубинку приезжало высокое большезвездное начальство из Ташкента. Остальное же время пожирали сивушные будни в царстве клопов и колючей проволоки.
Конечно, Лариска - красавица, можно сказать, а та прапорщица - уродина. Но внутренняя суть одинакова. В глазах Лариски отчетливо читались жестокость и презрение ко всему окружающему. И прапорщица тоже частенько о тела избитых зэков ноги вытирала...
- И что теперь делать? - прервал мои горестные воспоминания Вадик.
- Снять штаны и бегать, - ответил я. - А если серьезно, то сиди здесь и никуда не высовывайся. Нет тебя ни для кого. А я постараюсь слух пустить, что тебя сегодня замочили.
- Ну ни черта себе! - возмутился Вадик.
- Иначе подохнешь от пули Конопли, - нарисовал я ему перспективу.
Был уже поздний вечер. За день мы все здорово передергались, и мне лично хотелось спать. Сашкина мать постелила мне и ей (Сашке) в отдельной комнате. Вадика уложили в кухне на раскладушке. Не очень удобно. Потерпит.
Вырубился я мгновенно, не обращая никакого внимания на приставания своей пылкой возлюбленной. И снилась мне ночью всякая чушь.
- Ма-а-а-ма-а! - кричу я и просыпаюсь в объятиях любимой Сашки.
- Женька! Что с тобой?! - встревоженно спрашивает она и целует меня в лоб, как ребенка.- Ты весь мокрый. И так кричал во сне!
- Кошмар приснился, - объясняю, вытирая потный лоб.
Может, ну ее на фиг, такую работу?
Нет, вначале нужно разобраться с Коноплей. А то еще чего доброго он со мной разберется.
От моего крика проснулся даже Вадик - прибежал из кухни, где его оставили с вечера почивать на раскладушке. Часы показывали половину второго ночи. Выспались!
Вадик притащил из кухни сигареты, и мы все втроем закурили прямо в комнате, усевшись на разложенном диване. Не хотелось бродить по скрипучим половицам, лишая сна гостеприимную хозяйку квартиры. Сашкина мать спала в своей комнате, самой дальней от кухни и прихожей. Поэтому, наверное, не услышала моего дикого вопля.
Выкурили по сигарете и сидели молча. Вадику не хотелось уходить, а мне не хотелось, чтобы он оставался. В конце концов я сказал без обиняков:
- Саня, а не пора ли нам пора?
Шеф все понял и молча удалился.
...Подушка мягкая, а Сашкина рука нежная и теплая. Я целовал эту руку, и губы мои чуть подрагивали от волнения, которое я испытывал в сию минуту. В квартире было тепло, и питерский ветер тщетно надрывался, бросая пригоршнями в плотно закрытые окна ледяной дождь. Близился рассвет, но спать не хотелось. Я искренне любил эту девочку. Тысячу раз благодарил судьбу за то, что вновь мог видеть Сашку, мог чувствовать ее тепло, слышать ее голос. И плевать на все передряги и неудачи.
- Саня...
- Что?..
- Я тебя...
- Не ври...
- Не буду...
- Саш...
- Что?..
- Я... тебя...
- Не... ври...
- Ты дашь мне сказать? - шутливо-яростно бросился всем телом к девушке, страстно осыпая прикосновениями губ каждый миллиметр ее кожи. Сашка затрепетала всем своим существом, крепко прижимаясь ко мне. Из ее груди вырвался сладкий стон, длинные ухоженные ногти истово впились в мою спину.
