Георгий Айдинов - Неотвратимость
Все было, как ожидалось, без особых перемен. Парень с усиками ничего дополнительно не сообщил. Вот только несколько минут назад оперативники, дежурившие во дворе, обратили внимание на сильно раскрашенную даму, уже давно торчавшую на противоположной стороне улицы, в том месте, откуда прекрасно можно было видеть и вход в коридор и весь двор. Ее пригласили в отделение, но, что это за женщина, связана ли она с интересующим их делом, Венедиктов узнать не успел — торопился накормить друзей.
— Ладно, — перебил Кулешов приятеля. — Подробности потом. Нужно подкрепиться.
Но только изголодавшаяся троица вошла во вкус содержимого Валеркиного свертка, как дверь приоткрылась и чья-то рука стала решительно нашаривать выключатель. Петя Кулешов расставил руки и сдержал напружинившихся, готовых к броску Сергея и Павла. Пусть загорится лампочка. Раз так смело ее кто-то хочет включить, значит не зря — может, это должно послужить сигналом. Да и вообще при свете как-то сподручнее действовать. Трехрожковая пластмассовая люстра вспыхнула во все свои десятки свечей. И через порог шагнул здоровенный малый, выражение лица которого и засунутые в карманы руки не предвещали ничего хорошего.
— Руки! — негромко приказал Кулешов. А Павел, Сергей и Валерий уже услужливо, но достаточно решительно помогали малому вынуть их из карманов и отвести в стороны. Оружия у него не оказалось. Но каждой из лапищ такой мог запросто пришибить и без всяких технических средств.
Роста малый был не так уж и большого, но плечи чуть ли не во весь проем двери. На короткой шее как-то несуразно, криво посажена голова с узким, перечеркнутым двумя глубокими морщинами лбом. Глаза-щелки почти совсем прикрыты пухлыми веками. Дышал он сипло, с присвистом. И таким перегаром сразу пахнуло в комнате, что никак не приходилось сомневаться — трезвенником его не назовешь.
Движимый каким-то подсознательным чувством, Сергей Шлыков еще разок прошелся своими длинными пальцами вдоль тех мест, где детина мог что-нибудь схоронить. И не зря прошелся. С левой стороны, под самым плечом, громила опустил на тесьме в рукав не то финку, не то самодельный кинжал, одетый в пластмассовые, скрученные проволокой ножны.
И тут малый зашевелился. Может быть, нежданная встреча с сотрудниками угрозыска так его ошеломила, или рефлексы были у него заторможены — трудно сказать. Но пока его обыскивали, угрюмый детина был словно в трансе, все позволял с собой делать и только глазами часто моргал. Теперь же, при виде изъятой у него финки, он, очевидно, осознал происходящее, повернулся и… пошел к выходу. Павел и Сергей, отброшенные одним движением ручищ, отлетели к стенам комнаты. Петр и думать забыл про пистолет, бросился малому на спину и, намертво зажав шею, попытался кинуть его на пол — силовой прием этот никогда еще не отказывал Кулешову ни на борцовском ковре, ни во время схваток с преступниками. Малый захрипел было, но задержал дыхание, напрягся, сгреб Петра за пиджак и медленно начал стаскивать его вбок. В этот момент Павел, оттолкнувшись от стены, пролетел по воздуху несколько метров, с такой силой подсек плечом ноги детине, что тот с грохотом рухнул вниз, увлекая за собой и Петра. Но даже вместе с подоспевшими Сергеем и Валерием они вчетвером еле смогли заломить малому за спину и связать руки.
Одна за одной хлопали двери. В коридоре было уже не протолкнуться. Еще бы! Возня с малым в небольшой комнатке Усовых сопровождалась такими громогласными звуками, что если бы их измерить баллами, то получилось бы вполне приличное землетрясение. Вот и кончилась засада!
— Венедиктов! — строго, служебным тоном обратился Кулешов к Валерию. — Прошу пригласить дворника и понятых. Произведем обыск и оформим протокол задержания. И машину пусть там наши подгонят сюда, во двор.
Обыскивать, собственно, было нечего. Вытащили из-под кровати крепкий старухин сундучок, обитый железными полосами. Ничего существенного. Обстукали тщательно в поисках тайников стены, пол, плинтусы, осмотрели стул, люстру, стол. Нет никаких следов той самой «заначки», о которой сказано в записке, принесенной парнем с усиками. А именно за ней, за этой «заначкой», наверняка приходил здоровенный малый, наделавший оперативникам столько хлопот. Где же еще смотреть?
Павел оглядел — в который раз уже! — комнату, и взгляд его остановился на широченной кровати. Парализованная женщина лежала на ней все так же неподвижно, безучастно уставившись в потолок.
Павел вышел в коридор и попросил кого-нибудь из сгрудившихся там жильцов принести на некоторое время раскладушку.
— Ты что? — спросил Кулешов, когда Павел вернулся. Тот пошептал что-то на ухо, и Петр согласно кивнул головой.
Доставленную через несколько минут складную кровать разложили и вместе со всем постельным бельем и подушками осторожно перенесли на нее больную женщину. Когда пружинный матрас перевернули, все увидели посредине холстины крупными стежками, видно, наскоро зашитый, большой свежий разрез. Распороли нитки. Павел засунул внутрь руку и вытащил сверток, обернутый несколько раз в прозрачный целлофан. Когда сняли целлофан и белую материю под ним, тускло сверкнуло золото часов, браслетов и колец; перевязанные простой бечевкой, рядом лежали три толстые пачки десятирублевок.
— Деньжищ-то! Золота сколько! — всплеснула руками активная бабка-соседка, первой вызвавшаяся в понятые. — Это надо же. Мать помирает, и к ней же под спину схоронила. Дочка называется. Тьфу на нее, бесстыжая!..
С обыском и составлением всех, каких положено в таких случаях, документов провозились до самого утра. Было на улице все так же пасмурно, слякотно. Но какой все-таки воздух здесь, наверху: озон, чистый озон. Дыши полной грудью — не надышишься.
Странное какое-то, половинчатое состояние было у всех четверых. Как положено — никто не скажет! — вели себя во время полуторасуточного сидения в засаде. Но что там себя успокаивать: засада все же не дала того, что ждали от нее. Во всяком случае, пока не дала. Настя… Она не только не клюнула на крючок, но и знает теперь, что в Москве ей хода больше не будет. Где Усова сейчас? Когда и куда она и ее сообщники намерены скрыться? Если бы хоть что-нибудь полезное прояснилось после разговора с задержанными!..
Первая же встреча в отделении милиции с одной из задержанных — той самой сильно разукрашенной дамой, которая, по словам Венедиктова, проявляла слишком длительное и слишком пристальное внимание к происходящему вокруг, — вселила некоторые надежды.
— В чем дело? Почему меня привели в милицию? Извините, я должна идти. Мне на работу надо, — с достоинством проговорила дама, обращаясь к Павлу, первым вошедшему в комнату рядом с дежурной частью, где попросили даму подождать, отдельно от парня с усиками. Появились в комнате и остальные оперативники. Рассаживаясь, донельзя усталые, на широких скамьях вдоль стен, они не без улыбки поглядывали на даму, которая совсем не в соответствии с обстановкой кокетливо поправляла выбившийся из-под пушистого фиолетового платка такой же фиолетовый завиток волос. Неопределенного возраста, полная и действительно ярко накрашенная, женщина эта была одета в шубейку из розового искусственного меха и модные сафьяновые сапожки на высоких шпильках. Видя насмешливых молодых людей, рассматривающих ее без тени недоброжелательства, женщина совсем было приободрилась и тут же, негромко ахнув, как-то сразу съежилась, побледнела.
— Ва-сек! — тихо вымолвила она, с ужасом уставившись в открытую дверь. Оттуда на нее злобно, исподлобья смотрел здоровенный малый, которого в это время проводили через дежурную часть двое милиционеров, на всякий случай крепко придерживая отведенные назад руки.
«Нечаянная» эта встреча, не сразу правда, дала тот эффект, на который рассчитывали. Долгие разговоры пришлось вести в одном из кабинетов четвертого этажа корпуса «А», где помещалось Управление Московского уголовного розыска. И с парнем, украшенным лихими, в ниточку, усиками. И с угрюмым Васьком. И с фиолетовой красавицей. С каждым из них беседовали вначале по отдельности, потом устраивали очные ставки, перекрестные допросы. Ничего не помогало. Каждый придумывал свой вариант, но смысл показаний был один — их свело с домом Усовых случайное обстоятельство, и никакой Насти и знать не знали и ведать не ведали. А время шло. Наступил еще один день… С утра фиолетовую красавицу уличила на очной ставке во лжи бабка — соседка Усовых, заявившая, что не один раз видела ее в обществе Насти. Это ли помогло или то, что фиолетовая красавица имела возможность целую ночь рассуждать над фактом невольного опознания ею угрюмого Васька. И еще над тем, чем может грозить ей обвинение в таком деле, как вооруженный грабеж и покушение на убийство. Так или иначе, но, всплакнув очередной раз над своей несчастной судьбой, она решилась:
