Лариса Соболева - Портфолио в багровых тонах
— Может, они успели? — неуверенно предположил он. — Ты же ушел? «Скорая» без тебя приехала? Вдруг Дина жива и расскажет…
Глеб порывисто сел, тем самым прервав друга. Он опустил низко голову, словно сил хватало только удержать ее на плечах, а поднять — не осталось. Калинин вернул его в ночной кошмар, когда на Глеба дохнула смерть. Можно посмеяться над сопоставлением: мол, смерть дохнула — просто готовая метафора для бездарного стихоплета. Только вот изморозь прилипла к затылку и до сих пор не оттаяла, состояние подмороженности тормозило работу процессора под черепом.
— Неужели думаешь, я оставил бы Дину? — процедил Глеб, взглянув на Славу исподлобья. — Или другую, пусть малознакомую, но еще живую? Ответь: ты так подумал обо мне?
— Да совсем не то… — проговорил было Слава, но Глеб и на этот раз не дал ему закончить, вскочив.
— Ты именно так подумал, как сказал. То есть я бросил Дину, значит, я скотина, негодяй…
— Очнись! — психанул Слава. — Тебя шиза накрывает.
— И тебя накрыла бы. Ночью в парке оставить, да? Умирающую? Чтобы ее добил тот… псих? Нет. Я не уходил. Я знал: она умирает. И понимал, чем это грозит мне, если приедут медики с легавыми. Но я ждал. Ждал, когда она умрет. Ничем не мог помочь, ничем! Просто ждал!
Он сделал паузу. Солнце за окном, поднимаясь над крышами домов, запустило лучи в комнату, стало светло, очень светло. Видимо, солнечный свет раздражал Глеба — он задернул шторы, и монолог продолжился:
— Признаюсь, было страшно. Если бы тот псих выскочил из засады, я не смог бы защититься. Нечем было. Но он не выскочил. А Дина умерла. На моих коленях! Определить, жив человек или нет, я, извини, в состоянии. Только после этого собрал вещи и ушел.
Славка дал ему высказаться, не вставляя в паузах ни слова. А ведь Глеб, оправдываясь и упрекая одновременно, был далек от справедливости, уж упреков Слава точно не заслужил. Он мучительно искал способ успокоить нечаянного неудачника, дать ему надежду, чтобы вместе найти единственно правильный выход. И разве Глеб не мог ошибиться в том состоянии?
— Давай подождем? — предложил он Глебу. — Выясним, как там… тогда и будем решать, что делать.
— Мы и так ждем, — плюхнулся тот на диван и закурил. Но его мучил собственный поступок, и как мучил! — Наверное, я все равно не должен был оставлять ее там одну… даже мертвую…
— Не говори ерунды.
— Но я ушел. Потому что… мне же никто не поверил бы…
— И не поверит. Ты правильно сделал, Динке все равно уже, а тебе приклеят ярлык убийцы.
— Они найдут меня. Очень скоро найдут.
— Я знаю, где тебя не будут искать.
Глеб как будто не услышал, а может, не верил, что у Славки вызрел план спасения, он прилег на диван, закинув руки за голову, прикрыл веки. Конечно, он все еще находится там, в парке. Глеб долго оттуда не уйдет, может быть, всю оставшуюся жизнь будет возвращаться туда, а то и жить там, испытывая ужас вновь и вновь.
— Кто-то подарил человечеству столько технологий… — забормотал Глеб. — Всего полвека назад они считались чудесами. Наверное, Бог. Но почему он не научит возвращать время? Представь, сколько людей мечтают вернуть время! На неделю, на день, на час! Чтоб исправить ошибку, начать сначала, кого-то спасти, что-то кардинально изменить…
— Надеюсь, этого никогда не случится. Подумай, что нас ждет с таким умением. Каждый дебил начнет возвращать время назад, гоняясь за пустяками. Это будет хаос, с которым даже Бог не совладает.
Внезапно Слава поднялся со стула, глядя на вход. Проследив за его взглядом, Глеб увидел Валерку в дверях и тоже вскочил. У обоих в глазах застыл немой вопрос: «Ну, что там?..»
3
— Стоп! — закричала Ника девушке с длинными волосами цвета капучино, в шифоновом платье до пят. — Остановись, мгновенье, ты НЕ прекрасно. Я сожалею.
Стоя на коленях перед моделью и бросив взгляд в сторону, она приказала:
— Лена, посмотри на меня!
Жгучая брюнетка с короткой стрижкой, подпиравшая плечом стену на черной половине, вяло повернула к ней голову. Ника щелкнула ее, поднялась на ноги и занялась просмотром кадров. Сзади неслышно кто-то подошел, Ника не оглянулась, она знала: это Эд, вместе с ней он просматривает то, что удалось наснимать. «Затылочное опознание» мелькнуло где-то третьим планом, для нее главное результат, а он — не то, к чему Ника стремилась. И она качала головой, отрицая проделанную работу.
— По-моему, очень неплохо, — возразил Эдик.
Когда он заговорил, она повернулась к нему и заглянула в прищуренные глаза. Вовсе не от потоков ветра, создаваемых вентиляторами, жмурился Эд, у него привычка прикрывать глаза до щелочек, за которыми ничего не видно. Возможно, он так прятал себя настоящего, чтобы никто не рассмотрел, каков он есть на самом деле.
Ничего в нем не нравилось Нике. Ни безупречная белая с кремовым оттенком одежда на субтильной фигуре, зрительно увеличивающая Эдика, ни тонкие губы и ровный нос с узкой переносицей, но выпуклыми крыльями ноздрей, отчего создавалось впечатление, будто он на нюх брал всех, как ищейка. Не нравились волнистые, зачесанные назад волосы, запах дорогого парфюма. Даже то, что он не хам, не невежа, а приличный и хорошо воспитанный молодой мужчина, которому нет тридцати пяти, к тому же не женатый, тоже не нравилось.
А Эд к ней… типа клеился. Однако, не получая повода к массированной атаке, клеился осторожно, можно сказать, подкрадывался как злоумышленник, это тоже раздражало Нику. Но именно Эдик периодически подбрасывал хорошо оплачиваемую работу, делал ей рекламу (бесплатную), так кто она после этого? Скорей всего, дело в ней, а не в нем, у нее же отвратительный характер. Да, все так и говорят: отвратительный. Те же модели за спиной трещат, будто съемки у Ники — адские пытки, а сама она дожила почти до тридцати, замуж не вышла и не выйдет никогда, мол, не берут ее, потомственную стерву. Потомственная — каково, а? Дескать, по наследству стервозность перешла к Нике. Значит, мама, бабушка, прабабушки были… Эти дуры ничего умнее не могли придумать, лучше бы на себя посмотрели честными глазами.
— Все не то, — наконец недовольно вымолвила она.
Эдик не согласился, а ведь он заказчик:
— Ну, посмотри, какая воздушность…
В общем-то кадр превосходный: Ася стоит анфас, волосы и юбка развеваются, как флаг, в одну сторону. Просто мисс Революция! А вот еще: Ася развернута в профиль, руки сзади, грудь (та часть, где должна быть грудь) выдвинута вперед, будто разрывает ленту финиша, поза напоминает взлет птицы.
— Рожица ни к черту, — сказала Ника Эдику. — Посмотри, как напряжена шея. Свободы и грации нет, осмысленности нет. Где ты их берешь, блин?
Не первый раз идет речь о беспомощности моделей. Но у Ники требования завышены, ей нужна картинка целиком, а ему — одежда в выгодном ракурсе. Собственно, что требовать от девочек, если в городе модельного бизнеса не существует? Его и в стране-то нет по большому счету, потому что нет серьезной индустрии моды.
— Беру там же: в школах моделей, — отделался Эд привычной фразой.
— А когда приведешь хоть одну живую куклу? Живую!
— Я беру самых-самых. Прости, не понимаю тебя: мы же давно работаем с девочками, ты должна привыкнуть к… их особенностям и подстроиться сама.
Ника съела замечание, ведь он прав, и с грозным видом двинула к девушке, которая присела на предмет декорации — белый куб.
— Ася! Почему у тебя лицо дохлой курицы?
— Что? — промямлила Ася, щурясь, как Эд, но от потока искусственного ветра, направленного в нее.
— Смотри… — Ника сунула ей под нос фотокамеру и, меняя кадры, комментировала: — Красиво, правда? Юбка облепила ноги, волосы в полете… А вот какая красота… Но это моя работа, моя фантазия, взят выигрышный ракурс! И работа вентиляторов. А твоя где? Ты хочешь висеть на баннерах с этой уродливой гримасой? Так тебя не повесят. Тебя заблокируют.
— Я замерзла, — с обидой процедила Ася. — Обязательно ветер делать? В фотошопе куча программ с эффектами. Эдик, пусть она уберет вентиляторы, у меня нос заложило…
Эдик не успел рта открыть. Ника, если бы ей дали десять секунд и обещание не наказывать тюрьмой за уничтожение Аси, оставила бы от модели одно шифоновое платье, а так — ограничилась воплем потерпевшей:
— Нет, дорогуша, я лучше заменю тебя. Мне платят за мастерство, а тебе — за части тела. Твой набор преимуществ проигрывает, потому что суповых костей — завались. Что ты, что другая — какая разница? Но ты диктуешь мне, художнику, что я должна делать? То есть подстраиваться под заурядную тупицу, которая не умеет стоять перед камерой? Знаешь, иди! Снимай платье и грейся, сколько влезет.
— Ладно, я потерплю…
— Меня тошнит от тебя, — рявкнула Ника. — Убирайся! Эдик, давай парней и Анжелику. Остальные готовятся к вечерним съемкам на крыше.
