Анна Малышева - Сфинксы северных ворот
— Да ты сама его сдвинула во сне… — начала Александра, но хозяйка ее остановила резким отрицательным жестом:
— Я знаю все, что ты можешь мне сказать! Так вот, ты ошибаешься. Я спала спокойно и не трогала полог. Я вообще сплю спокойно… Спала до сей поры.
С этими словами она прошла мимо посторонившейся гостьи и, вновь оказавшись в коридоре, открыла дверь следующей комнаты, в которой Александра провела ночь:
— А вот здесь я и упала в обморок! — Наталья даже не вошла в комнату, осталась стоять в коридоре. — Представь… Я зашла сюда случайно, здесь ведь почти нет мебели, нечего прибирать, незачем возиться… Я не торопилась что-то покупать, не знаю почему. Меня все время что-то останавливало… Может, с самого начала казалось странным, что такой крепкий, хороший дом срочно продавался за сходную цену, что его еще не купили, как скупили почти все свободные дома в округе… Париж-то близко…
— И что же с тобой здесь такого страшного случилось? — Александра чувствовала, как ее сердце забилось быстрее.
— Вот, слушай… Я вошла в комнату и задумалась… Смотрела в окно, вспоминала Москву, мысли унеслись далеко… Дом был заперт, подчеркиваю. После тех двух случаев я запиралась не только на ночь, но и днем, хотя тут это не принято. Дело было уже к вечеру. И внезапно кто-то положил мне руку на плечо. — Помолчав, Наталья еле слышно добавила: — Когда я пришла в себя и поднялась с пола, в комнате никого, конечно, не оказалось. И в доме тоже. Я немедленно собралась и уехала в Париж. Ночевала в гостинице, утром стала искать квартиру… Конечно, прежний хозяин даже не подумал меня предупредить, что уже случалось в этом доме, в этой комнате! И что это вообще за комната! Он так и не разговорился, когда я стала задавать вопросы, мне все рассказал Дидье…
Видя, что гостья не отвечает, Наталья удовлетворенно кивнула:
— Ну вот, теперь и ты поверила.
— Видишь ли, — придя в себя, произнесла Александра, — в этой самой комнате я провела ночь… И со мной ровным счетом ничего не случилось…
— Однако на тебе сейчас лица нет! — почти с удовлетворением заметила Наталья.
— Совсем не потому, что мне страшно! — парировала художница.
И солгала: теперь и она ощущала страх, не определяемый словами, темный и бесформенный, как тень во сне. «Дидье сразу отвел меня в эту самую комнату… будто других не было! Зачем?!» Александра с трудом решилась озвучить свои сомнения.
— Почему сын твоего соседа устроил меня на ночлег именно здесь? — с напускной небрежностью спросила она, указывая на раскрытую дверь спальни. — Он что, решил меня испытать? Проверить, не упаду ли и я в обморок после визита вашего местного привидения?
— Кто знает! — хрипло ответила Наталья. — Кто их знает… Иногда у меня появляется подозрение, что они ждут, когда и со мной что-нибудь случится. Или с тобой. Им все равно с кем: им хочется, чтобы в этом доме снова кто-то погиб, как уже бывало… Я не шучу, Саша! — добавила она, встретив изумленный взгляд гостьи. — Увы, других объяснений у меня просто нет…
Глава 2
Александра и не ждала, что хозяйка прибывших из Москвы шедевров проявит к ним жгучий интерес, какой бывал в прежние годы. Но такого равнодушия она и предположить не могла. Наталья едва взглянула на папки, которые художница бережно доставала из раскрытого чемодана и раскладывала на кровати, застланной красным шерстяным одеялом. Женщины остались в спальне, где провела ночь Александра, — днем, по признанию Натальи, этот дом ее не так пугал. Кроме того, общество старой знакомой действовало на нее как успокоительное средство. Наталья слегка оживилась, уже не выглядела такой подавленной и даже начала улыбаться, хотя это была лишь тень прежней, легкомысленной улыбки.
— Рисунки, да… — Присев на кровать, она небрежно коснулась одной из папок, прочитала надпись на наклеенном ярлыке. — Сколько было волнений, когда ты боролась за них на аукционе в Кельне, как я переживала, что не смогла приехать туда сама… И как хорошо оказалось, что не приехала! Ты блестяще провела операцию, перехватила их у моего старого врага, который тоже охотился на «дегенеративное искусство» [1]и на «Бременскую Советскую Республику» [2]… А сейчас мне как будто все равно, есть они там, в папке, или нет их. На что мы тратим жизнь?
— Верно! — Александра закрыла опустевший чемодан и поставила его в угол. — Но у меня давно уже такое ощущение, что жизнь нам дана, чтобы ее тратить… Пока не растратим до того, что останется крошечный островок, на котором только и хватит места, чтобы сесть, схватиться за голову и сказать: «Что же я наделал?!»
— И мне впору так запричитать, — кивнула Наталья. — Все это я хочу продать. Не через аукцион, тут, рядом, есть человек, который согласен приобрести. Но только неофициально, из рук в руки.
— Это может быть опасно… Тебя могут обмануть!
— Вот ты и позаботишься, чтобы все прошло как следует!
Подойдя к окну, Александра облокотилась на выщербленный каменный подоконник и выглянула в сад. Раскисшие от обильного ночного дождя, заросшие дорожки терялись среди кустов, едва начинавших «оперяться» легкой зеленой дымкой. Воздух пьянил, как крепкий настой, сделанный на лопающихся почках и первых робких цветах, замелькавших в травяных бордюрах… От каждого вдоха кружилась голова, на языке оставался сладковатый вкус.
— Райское место! — вырвалось у нее.
Ответом была тишина. Обернувшись, Александра обнаружила, что Наталья сидит, подавшись вперед, опершись локтями о колени и спрятав лицо в ладонях.
— Ты плачешь?!
Та, помедлив, подняла раскрасневшееся лицо и взглянула на гостью измученными глазами:
— Смеюсь… Ты помнишь, кто испортил весь пикник в райском саду? Так вот, здесь он тоже появляется… Если бы ты хоть раз ощутила его присутствие…
— А у тебя не возникало мысли позвать священника, освятить дом и сад? — спросила Александра. — Вообще, так ведь часто делается после покупки…
— Здесь нет священника, — отрезала Наталья. — Здесь и полиции-то толком нет, отделение в соседнем городе. Это большая деревня. Тут, если ты заметила, кругом поля.
— Но в Париже…
Наталья остановила ее решительным жестом:
— Брось! Я знаю от Дидье, что еще до того, как я купила дом, когда в деревне была действующая церковь, сюда приезжал священник и все освящал. И ничего у него не вышло, как видишь.
— А что случилось с церковью?
— То же, что с ними происходит по всей Европе… Никто не ходит, содержать дорого и ни к чему — закрыли. Да вот, отец Дидье рассказывал, что у старшей дочери в католическом лицее в соседнем городе отменили ежемесячные встречи со священником. Раньше падре приезжал, беседовал с детьми, но вдруг оказалось, что это может оскорблять чувства мусульман… Которых в этом лицее нет! Так что, где я буду искать священника… Из Парижа везти? Так мне проще самой в Париже жить.
— Ну да, — кивнула Александра. — Уйти, хлопнуть дверью всегда проще, чем остаться и все исправить…
Наталья взглянула на нее исподлобья, словно проверяя, не смеется ли художница:
— Говорю тебе, освящать дом бесполезно. Не помогло тогда, когда хозяева во что-то верили, не поможет и теперь… Ты знаешь, я человек не религиозный.
— Однако в привидения охотно веришь… — Александра в самом деле едва сдерживала улыбку. — Наравне с соседями… Так что это за комната? И что случилось когда-то в этом доме?
…Все началось, по словам Натальи, вскоре после смерти первого владельца и строителя усадебки, искалеченного наполеоновского солдата, дослужившегося в результате всех военных кампаний до полковника.
— Я говорила, что он вернулся из России с ампутированными ногами, — рассказывала Наталья. — Его ввезли в деревню на телеге, укрытого соломой и одеялами. Тогда как раз во Францию повально возвращались ветераны-инвалиды, нищие, опустившиеся, ни на что не способные, кроме пьянства, воровства и попрошайничества. Эта саранча, которая отвыкла работать и приучилась мародерствовать, разоряла край. Им не были рады… Но полковник оказался сделан из другого теста, да и деньги у него водились…
…Для начала безногий инвалид удивил всех тем, что остановился не у родной сестры, которая жила с мужем в деревне, а в трактире, в съемной комнате, куда его пришлось внести по лестнице на руках. Конюх, которому выпала эта честь, рассказал внизу, в зале, где посетители пили молодое вино и грелись у очага, что «полковник-то, хоть от него и осталась всего половина, чертовски тяжелый и весит куда больше, чем добрый христианин!»
— Видишь, с каких еще пор началась чертовщина! — бледно улыбнулась Наталья. — А ведь непонятная тяжесть объяснялась проще простого: на животе, в кожаном поясе, полковник согревал золотой клад… Много ли он весил без монет, никто не знает до сих пор, потому что взвешивать и считать эти деньги никому так и не пришлось.
