Светлана Алешина - Все началось с нее (сборник)
– Обижаешь, начальник, – по тюремной привычке схохмил Кныш. – И на старуху бывает проруха.
Он прошел в комнату и уселся на диван.
– Ну, и чем ты сейчас собираешься заниматься? – спросила его Люська, плюхаясь рядом с ним и заложив ногу на ногу.
– А я уже занимаюсь. Принимаю участие в строительстве светлого демократического будущего во славу нашего не совсем еще правового государства. Работаю я, хорошая ты моя, экспедитором.
– Ой, врешь! – отмахнулась цветущая и пахучая женщина. – Тоже мне экспедитор! С твоей-то ксивой. К тому же кто говорил, что лучше будет сидеть на хлебе и воде, чем ишачить за копейки.
– Права ты, Люська. Во всем права, – согласился Кныш. – Как сказал один сатирик, светлого ума человек: «Каждый народ имеет то государство, которое его имеет». Так что за копейки работать и в самом деле не стоит. Но человеку с моими рекомендациями, или, как ты изволила выразиться, ксивой, именно сейчас работы столько, что успевай поворачиваться. А если выразиться интеллигентно – неограниченные возможности и широкие перспективы.
– Ой как он запел! «Интеллигентно выражаясь», – передразнила поглощенного созиданием светлого будущего экспедитора старая знакомая. – Чего ты мне тут гонишь? Можно подумать, что девочку безмозглую в кабаке охмуряешь.
– Несерьезный ты человек, Люська, – скептически промолвил Кныш. – Я перед тобой, как на исповеди у попа. Кстати, может, сообразишь что-нибудь ради нашей с тобой встречи, так сказать? – попросил он. – Я не голоден, но за чашкой чая и разговор легче клеится.
– Сейчас, – с готовностью согласилась подруга прошлых лет и двинулась на кухню.
Для своих тридцати с лишним она была очень даже ничего. Она по-прежнему сохраняла фигуру, за которую ее и прозвали «Люська Бомба», и при этом не превратилась в толстую неуклюжую бабу, из тех, что таскаются вечно с сумками по базарам и продуктовым магазинам, переваливаясь с боку на бок.
– Ты, я смотрю, будто целую библиотеку в зоне прочел, – послышался с кухни ее голос. – Сначала про ударный труд мне тут заливал, теперь попов каких-то вспомнил. Такой умный стал. Мне с тобой даже как-то страшно разговаривать. Хотя ты, конечно, опять загнул. И в церкви-то бывал разве что на Пасху, как на экскурсии.
– Религия, мать, это опиум для народа, как сказал другой умный человек, – вспомнил Кныш крылатую фразу классика марксизма-ленинизма. – И этот хомут тоже не для моей шеи. Была бы шея, а хомут, он всегда найдется. Поэтому выбирать нужно самому, и желательно полегче. Ты только глянь, сколько у нас в стольном городе Тарасове уездного масштаба наоткрывали вдруг церквей! И монашки-богомолки по чужим домам и рынкам шастают, членские взносы с одиноких старух собирают и прокламации пьянчугам раздают. Все эти отцы-настоятели православные хуже сектантов. Тоже долдонят про светлое будущее, про рай, терпение, смирение. Пастве не на что калоши купить, а они отрастили брюхо, бороды лопатами, ни дать ни взять – столбовые бояре в теремах с золотыми куполами.
– Чего это ты на попов взъелся? – поинтересовалась Люська.
– Да не взъелся я, просто завидую… Они не дураки. Где бы ни работать, только бы не работать. Но вот знаешь, Люська, я отродясь в шестерках ни под кем не ходил и ходить не собираюсь. И лохом пустоголовым не был.
– Ладно, хватит, – решительно оборвала речь рецидивиста-интеллигента Люська. – Кончай мне тут политинформацию читать. Садись лучше к столу. Прямо философ какой-то.
Кныш, не заставляя себя упрашивать дважды, занял место, предложенное радушной хозяйкой.
– Ты бы мне чего попроще рассказал, – предложила Бомба, глядя томно прямо в глаза дорогому гостю.
– Сейчас расскажу, обязательно расскажу. Давай, что ли, сначала выпьем, а потом, как говорится, и за жизнь поболтаем. Я тут прихватил кое-что.
– Да у меня и свое имеется, – поставила в известность хозяйка.
– Ну как-то неудобно идти к такой роскошной женщине и без подарка. И к тому же вечер длинный, и до остального очер» едь дойдет, – успокоил ее Кныш.
– Ой, что ты, «к роскошной женщине»! – снова передразнила она его. – Тогда уж мог бы и что-нибудь подороже притаранить. Настоящий подарок сделать. А бутылка – ну что это такое? Так, Машку вокзальную снять…
– Да для тебя все, что захочешь! Дай только срок. За мной не заржавеет. Ты же меня знаешь, – заверил Люську Кныш. – За мной не пропадет.
– Угу. Знаю я вас всех как облупленных. Только трепаться горазды, – саркастически усмехнулась она. – Если бы все вы и вправду делали все, что говорите, я бы уж давно на золотых тарелках ела и в шампанском по утрам купалась.
– Ну, зачем же сразу обобщать? – возразил Кныш. – Насколько мне помнится, лично я тебе ничего такого не обещал. Я человек слова, если кому что-нибудь скажу – сделаю. Нет, Люська, в самом деле, смотришься ты, как конфетка. Я хоть сейчас готов тебе ноги мыть, а потом в этой воде чай заваривать гостям.
Шутка Люське ужасно понравилась. Она громко заржала своим несколько вульгарным, грудным смехом, будто довольная лошадь, вволю объевшаяся отборным овсом.
– Чего ж ты тогда четыре месяца назад ко мне не заглянул? – чуть успокоившись, спросила она. – Занят был? К Восьмому марта готовился?
Проницательный Кныш уже давно подметил, что у его старой знакомой был некоторый пунктик. Нет, Люська не была нимфоманкой, но она как-то не совсем была уверена в своих внешних данных. Обладая крупнокалиберными прелестями и стройными ногами, ее мнительная натура почти постоянно желала убедиться в том, какой эффект она производит на мужчин. При этом она не брезговала никакими средствами.
Один раз, находясь в сильном подпитии, она призналась Кнышу, что на ее счету было к тому времени уже двести тридцать семь «доказательств» ее непревзойденности как женщины и любовницы. Горе было той, от которой Люська не смогла бы отвлечь чье-то мужское внимание. Она воспринимала подобное как вызов судьбы. Бомба была готова убить случайно оказавшуюся на ее пути соперницу-жертву, а если знала ее лично – то особенно, и затем съесть с потрохами. Все подруги из-за этого ее побаивались. И не только подруги, но и даже родная младшая сестра. Люська в борьбе за всеобщее мужское признание была сурова и беспощадна.
– Да не переживай ты так, – успокоил ее гость. – Все у нас с тобой еще впереди. Ты только посмотри, какой кайф. За окном целый день солнышко светит, воробьи-засранцы чирикают. Воля, свобода, мать твою… Эх, хорошо сидим!
Кныш раскинул в стороны сжатые в кулаки руки и сладко потянулся, выпячивая вперед свою богатырскую грудь.
– Ты бы музыку, что ли, какую-нибудь завела, – попросил он. – Есть у тебя? А то сидим, как на поминках. Неизвестно, правда, кого хороним.
Люська с готовностью включила магнитофон, изготовленный где-то за бывшей советско-китайской границей с непонятным японоподобным названием на корпусе. В российском народе эти гонконгские и шанхайские сюрпризы носили имена «балалаек» или «батонов».
Спустя минуту кассета голосом простого русского братана с фамилией, неизменно оканчивающейся на «и краткое», начала неторопливый, правдивый и жизненный рассказ о нелегкой воровской доле, лесоповале, колючке, сторожевых вышках, одинокой старушке-матери и все далее в том же духе.
– Совсем другое дело, – улыбнулся Кныш. – Ну, а ты-то сама как живешь?
– Наконец-то сподобился, спросил, – отметила хозяйка. – Нормально живу.
– Это в смысле счастлив не тот, у кого много денег, а тот, кому хватает? Так, что ли? – решил уточнить гость.
– Да, – согласилась Люська. – Гуманитарная помощь мне бы совсем не помешала. Мне бы спонсора богатого найти. А лучше двух или…
– Тыр-р-р! – зафырчал вдруг захмелевший от первых рюмок водки Кныш. – Тормози, родная! Куда тебе столько? Хватит одного.
– Можно и одного, – согласилась Бомба, принимая на грудь рюмку забористой прозрачной жидкости, и добавила, пережевывая закуску: – Только очень богатого.
– Как-то ты ведешь себя уж больно по-крестьянски иногда. Окультивироваться пора, – последнюю пару слов Кныш произнес, удачно подражая первому и последнему президенту Советского Союза.
– Ах, какие мы культурные! – заметила Люська, нажимая на еду.
Видимо, напиток вызвал у нее внезапный приступ аппетита.
– Может, ты меня поучишь вилку держать или еще предложишь в библиотеку записаться и в оперу сходить? – ехидно спросила Люська, на которую тоже начинал оказывать свое действие алкоголь.
– Да хрен с ней, с оперой! – махнул рукой Кныш. – Слушай, смени кассету. У тебя есть что-нибудь другое?
– Сейчас, – Люська встала из-за стола, порылась в ящике серванта и извлекла на свет божий сразу несколько пластмассовых коробочек. – Тебе что, «Балаган лимитед» или «Золотое кольцо»? Последние записи, – спросила она.
– А! Мне все равно. Лишь бы веселее было. Ну, давай еще? За встречу!
И Кныш снова наполнил рюмки водкой. А страдающая от отсутствия очень богатого спонсора молодая, симпатичная, но малость не поднаторевшая в хороших манерах женщина продолжала радоваться внезапному гостю.
