Лин Гамильтон - Воин мочика
Она вздохнула.
— Не знаю, насколько гладко эта их система функционировала раньше, — отозвалась я. — Может, и правда, как хорошо смазанная машина. Но два года назад у них явно что-то сошло с рельсов, когда эта посылка с тремя предметами доколумбова периода как раз переправлялась в галерею в Торонто, а хозяин этой галереи, причем единственный владелец, возьми да умри. Причем умер он при таких обстоятельствах, что было очевидно, что там так и кишит полиция.
Наверное, тогда контрабандисты не могли ничего предпринять, чтобы вернуть утраченное. Боялись навлечь на себя подозрения. Так что им оставалось лишь ждать. Помнится, Стив сказал, что Лафорета не видели в этих краях уже года два, он перенес свою деятельность дальше на юг. Так вот, они ждали, и наконец их добро попало на аукцион у «Молсворта и Кокса».
Теоретически все было проще простого. Посылаешь кого-то выкупить все назад. Конечно, приходится платить, но это все ерунда, потому что эти предметы стоят целое состояние, а все считают, что это просто-напросто реплики. Но тут все снова пошло не так. За изделиями мочика пришли сразу двое. Ящер, Рамон Сервантес, таможенный агент из Лимы, и какой-то еще человек, которого я называю Пауком. Возможно, они действовали вместе: у Паука не было таблички участника аукциона, так что, может статься, покупку доверили Ящеру. Впрочем, я так не думаю. Мне они не показались большими друзьями. Как бы там ни было, а ни тот, ни другой не получили желаемого. Коробку купила я. Потом пропал орешек, а потом Ящера убили прямо у меня в магазине, а florero похитили. Единственный, кто мог убить Ящера — это Паук. Кто еще в Торонто стал бы сводить счеты с таможенным агентом из Лимы?
А потом я отправляюсь в «Дороги древности» в Нью-Йорке и там упоминаю имя торонтского торговца антиквариатом, да еще и спрашиваю об изделиях мочика. После чего Эдмунд Эдвардс тоже погибает.
С виду дела в нашей шайке контрабандистов идут не очень-то гладко. Но вот Лафорет возвращается в город. Почему? Или, точнее, почему он все еще торчит в городе сейчас, когда Карлос мертв, пусть даже этого еще никто и не знает, а вся округа взбудоражена смертью huaquero и надвигающимся дождем? Не потому ли, что угроза организации исходила от Ящера, или от старика в Нью-Йорке, или даже от Карлоса, а теперь все они мертвы? Хотя мне все равно кажется, что фабрика Параисо каким-то боком должна быть ко всему этому причастна. Или же Лафорет остается здесь потому, что найдено что-то очень и очень ценное, что-то, ради чего можно рискнуть? По-моему, нам надо продолжать слежку. Что-то непременно должно произойти.
— Вы все еще думаете о том ягуаровом сокровище, которое добывают через трещину в скале? — спросила Хильда.
— Да, — призналась я.
Примерно в этот момент появились Трейси с Ральфом. Они припарковали второй грузовик напротив «Эль Мочика» и вошли в бар.
— По-моему, единственный, кого еще не хватает, это тот ваш приятель, перевоплощение Великого Инки, — заметила Хильда.
— Манко Капака, — кивнула я. — Вы правы. Состав точно тот же, что и вчера, только его нет. А почему бы мне, пока Трейси с Ральфом сидят в баре, не взять тот грузовик — у меня есть запасной комплект ключей, — и не сгонять в коммуну? Проверю, там ли он. Я все еще думаю насчет Карлоса и того маленького полуразрушенного домика за «Параисо». Возможно, пока все уютно устроились в баре на ближайшие час-другой, я загляну и туда тоже.
— Отлично, — согласилась Хильда. — А я пока буду держать оборону. Только, ради бога, вы там поосторожнее!
В коммуне меня встретила довольно безумная девчонка-подросток, отзывавшаяся на имя Солнечная Вспышка. Несмотря на все мое отвращение к подобным кличкам, надо признаться, имя ей подходило: рыжие волосы девочки торчали вокруг головы острыми иглами, а изъяснялась она пулеметными очередями почти не связанных между собой слов, точно бросая вызов сообразительности собеседника. Я спросила ее, не объявлялись ли Ягуар с Пачамамой.
— Нет! — ответила она. — Исчезли. Манко Капак говорит, они уже не вернутся!
В самом деле? Вот что он запел теперь? Интересно, откуда такая уверенность?
— А Манко Капак здесь?
Она покачала головой.
— Новолуние.
— И что с того?
— Уход.
— Уход от чего? — спросила я.
— Не отчего, а куда.
— Ну хорошо, — вздохнула я. — Куда?
— Горы, — ответила она. — Медитация.
— Ты хочешь сказать, он ушел в горы, чтобы там предаваться медитации?
Беседовать с ней было, что камни ворочать.
— Да. Готовиться к концу света. Я тоже готовлюсь. Теперь уж скоро. Везде, но не здесь.
— До чего утешительно, — заметила я. — А ты знаешь, куда именно в горы он ушел?
— Тайна, — покачала она головой. — Место особой силы. Если остальные узнают, все пропадет.
— Ну разумеется, — сказала я. — И он удаляется туда каждое новолуние, верно? И сколько же он там проводит?
— Два или три дня, — ответила она. — Возвращается обновленный.
Ну еще бы! Я ничуть и не сомневалась. Зная его вкусы, я готова была поставить последний доллар — а если подумать, то, не считая неправедно добытых у Лафорета двух тысяч, денег у меня и впрямь почти не осталось — на то, что каждый месяц Манко Капак под предлогом медитации отправляется куда-нибудь в Лиму и ударяется там в загул, а заодно пробует счастья на игровых автоматах. Я все больше и больше убеждалась, что этот Манко Капак — сплошная фальшивка.
Оставив Солнечную Вспышку готовиться к концу света, я снова выехала на шоссе и завела грузовичок в уже привычное укрытие за рощицей и старой хибаркой. Неподалеку находилось русло реки и, к своему удивлению, я вдруг услышала ровный рокот воды там, где вчера еще еле сочилась тоненькая струйка. Наверное, в горах действительно идут дожди, помнится, подумала я, поворачиваясь спиной к реке и направляясь через полосу песка к разрушенному дому.
Было очень темно — ну да, сегодня ведь новолуние, — и, не желая зажигать фонарик, я время от времени останавливалась убедиться, что иду в правильном направлении. Когда я добралась до «Параисо», кругом стояла полная тишина. Карлоса Монтеро, как и говорила Хильда, нигде видно не было. На двери полуразрушенного дома по-прежнему висел замок.
Хотя стены развалины были не так уж и высоки, дни, когда я могла бы подтянуться и перелезть даже через невысокую ограду, давно миновали, если когда-либо были вообще. Однако неподалеку от самого низкого участка стены, где кирпичи осыпались сильнее всего, валялось несколько пустых деревянных ящиков. Включив на секунду фонарик, я разглядела на песке множество отпечатков. Чуть поднапрягшись, я придвинула ящики к стенке и залезла на них, а с них и на саму стену. С другой стороны оказалась навалена груда кирпичей, по которой можно было спуститься, как по лесенке, пусть и не слишком удобной.
Включив фонарик, я обвела лучом место, куда попала. Кругом все выглядело очень заброшенным: пара старых пустых канистр, банки из-под краски, вездесущие бумажные стаканчики из-под кофе. В центре лежала большая плетеная циновка из бамбука, похожая на те, какими иногда огораживают стройки. Единственное, что меня удивило — выглядела эта циновка очень уж новенькой и чистенькой, в отличие от всего прочего валявшегося кругом хлама.
Просто на всякий случай я приподняла краешек. И там, к моему изумлению, оказалось круглое отверстие футов десяти в поперечнике. По краям его спиралью уходила вниз лестница — грубые ступеньки, прорубленные в толще скалы. Направив в дыру фонарик, я обнаружила, что глубина отвесного туннеля около двадцати пяти футов. Внизу поблескивала вода. Похоже было, это какое-то естественное природное образование, колодец, в стенах которого кто-то в незапамятные времена вырубил ступени.
Я помешкала на краю. Не люблю высоты. Ступеньки такие узенькие, перил нет. Один неверный шаг — и все. Но потом я вспомнила о Ягуаре. Отсюда не так уж далеко до коммуны. А вдруг он, накурившись марихуаны, забрел сюда? Вдруг те отпечатки под стеной принадлежат именно ему и он проделал тот же путь, что и я сейчас? Как он там писал? Золотые города… через дыру в скале… величайшее сокровище? Заткнув фонарик за пояс так, чтобы он светил вниз, я начала спуск, аккуратно задвинув плетенку над головой на прежнее место.
После первого же витка спирали выяснилось, что идти в полный рост больше нельзя. Пришлось сесть на ступеньки и буквально сползать вниз, подныривая под выступающие из неровной стены камни. Наконец я ступила в совсем неглубокую, всего несколько дюймов, лужу на дне колодца.
Я оказалась в пещере размерами немногим больше самого колодца — футов пятнадцати в диаметре. Должно быть, тоже естественного происхождения — подземные воды когда-то проточили себе путь в мягком известняке. Справа виднелась дверь — куда она вела, я даже гадать не стала. Слева стоял стол, сплошь заваленный упаковочными материалами, а также три еще не запечатанных деревянных ящика.
