Алексей Филиппов - Осел у ямы порока
– Открывай мужики, телеграмма вам, – старательно прокричала она заученную фразу, умнее которой разработчику операции, в связи с достаточно поздним часом, придумать не удалось.
Мужики открыли ей на свою также сонную голову, не сообразив спросонья, что почтамты в три часа утра еще не работают. Сразу же в проем метнулся Альбертыч, двое из группы захвата, Афанасий и тетя Галя. Что уж у них там было внутри, не знаю, но шум был примерно такой, как в момент обвала крыши нашего деревенского клуба в прошлом году, во время Новогодней дискотеки. Грохот, визг и ругань сразу же разбудили все население общежития и безлюдный всего минуту назад коридор, ожил. Ко мне подошел рыжий парень, почесал ребра под майкой с логотипом всем известной политической партии, и смачно зевая, спросил:
– Кого опять сегодня гоняют?
Я пожал в ответ плечами, а парень хотел меня еще о чем-то спросить, но тут из контролируемой мною двери стремительно вырвался человек, сшиб нас с ног и рванул вниз по лестнице. Беглец был явно не из наших. Своих я вроде уже хорошо запомнил и потому презрев боль в ушибленном колене рванул в погоню. Не помню, как мы очутились на улице, но бежали по ней очень быстро. Красиво бежать по столичной улице на исходе летней ночи, жаль только некогда предаться от этой красоты блаженству. Жаль. Посмотреть бы на себя в этот момент со стороны, прекрасная, скорее всего картина, да только недосуг нам обоим было для самолюбования, у нас свои задачи стояли: у беглеца, убежать куда-то, а у меня догнать его. Правда, догнать его никак не получалось, но и оторваться от себя я ему не давал. Так и бежали мы с ним словно на привязи. Бежали до тех пор, пока не оказались на железнодорожной платформе, к которой подплыла заблудшая в ночи электричка. То ли это самая поздняя электричка со стороны Москвы, то ли самая ранняя, не понятно было, однако двери её с шипом открылись и преследуемый мною преступник ворвался туда, как аргентинский форвард в штрафную площадку команды Ямайки. Я за ним. Дальше погоня продолжалась под стук колес. Догнал я его в первом вагоне, а вот что дальше мне с ним делать, как-то, подумать было недосуг, поэтому мы встали и стали внимательно смотреть друг на друга. Парня я узнал сразу, моментально заныла у меня от этого узнавания скула, и кулак зачесался, но с ударными действиями я спешить не решился.
– Ты это, давай того, сейчас пойдем, выйдем, – вступил я в переговоры с преступником.
– Щас, – нарочито издеваясь одновременно надо мною и русским языком, дерзко ответил он, – прямо-таки разбежался с тобою дурошлепом выходить. Щас. Вот тебя скоро вынесут с вагона этого, щегол заблудший. Понял?
Я скоренько оглянулся по сторонам и понял, что обрисованная моим противником перспектива была вполне вероятна. Пришлось отступить на два шага назад и встать там в боевую стойку. Сначала посмотрим, кто кого, а уж потом и выносить нас будут. Тут вдруг электричка остановилась, и мой визави вместо честной битвы в вагоне, пустился в побег к утренней прохладе. Я метнулся за ним. Мы прыгнули с платформы в кусты, и я успел схватить беглеца за рубаху.
– Вот теперь ты от меня никуда не уйдешь, – зафиксировал радость поимки соперника мой мозг. – Попался гад.
Только гад, попавшись в мои руки сдаваться, не собирался. Он неожиданно схватил меня за шею и я, ударившись ботинками о какие-то ветки, очутился в ужасно сырой от утренней росы траве. Теперь поймали меня и поймали на крепкий удушающий прием.
– Чего ты за мной сегодня увязался? – зашипел над моим ухом победитель. – Ты кто такой? Мент?
– Нет, я из охраны, – честно ответил я хриплым голосом, чуть-чуть освободив свою шею от жесткого захвата.
– Какой охраны?
– Ну, с комбината, с «Хмельной Забавы».
– А за мной чего второй день ходишь?
– Ты директора хотел заказать, поэтому мы тебя должны изловить и причину заказа выяснить. Нам её директор обязательно поручил выяснить. Волнуется он очень, поэтому нам и поручил.
– Кому это нам?
– Нам с Альбертычем?
– А милиция меня ищет?
– Нет, Николай Алексеевич не велел шума поднимать. Велел пока только выяснить и всё.
– Это хорошо. Ты вот, что, я так понимаю Альбертыч у вас старший?
– Да.
– Скажи ему, что сегодня в восемь вечера я буду ждать его на Курском вокзале. Пусть он часик погуляет по первой платформе. Я сам к нему подойду. Придете вместе, потом ты уйдешь, а я, как буду уверен, что твой друг никаких засад организовывать не собирается, так и подойду к нему, всё рассказать. Увижу что-то подозрительное, всё больше вы меня не найдете, а вот директору тогда, ой как плохо придется. Понял?
– Понял, – ответил я и сразу почувствовал свободу.
Мой мучитель куда-то вдруг испарился и остался я, лежать на сырой траве да в недоумении. О погоне я уже не помышлял, без толку было, и решил вернуться к оставленному в ночи общежитию, надеясь встретить там Альбертыча, всё ему рассказать, а уж что дальше делать, он сам скажет.
Я, передергивая плечами от мелкой дрожи, вызванной пережитыми неприятностями и повышенной влажностью летнего утра, перебрался на противоположную платформу. Стоявший там народ ждал приближение электропоезда, который уже известил о своей близости резким гортанным вскриком в тумане. Народа в вагоне было много и я, зная, что мне следует выйти на следующей остановке, забиваться в вагон не стал, а сумел прижаться к стене в тамбуре среди курящих пассажиров. Мне-то курить некогда, выходить через пять минут, а они пусть дымят. Я вообще против всяких запретов на курение. Кто хочет здоровье беречь, пусть бережет, а кто не хочет, то это его дело. Конечно, среди некурящих дымить не следует, но и истерики по этому поводу, мне кажется тоже ни к чему. Излишество это очередное никому не нужное. По себе знаю, так бывает, закурить захочется, ну просто невмоготу, вот и нарушаешь запреты эти практически без злого умысла.
До следующей остановки ехали мы довольно долго. В другую сторону ехали гораздо быстрее. Может мне просто, казалось так, в горячке погони? Не знаю, только тогда время быстрее прошло.
Наконец электричка остановилась, двери зашипели, и я выскочил на волю. Быстро, перебежав два полотна железной дороги, я подбежал к платформе с противоположной стороны, намереваясь найти там знакомые ориентиры и от них двинуть к общежитию. Честно говоря, я ни одного ориентира не помнил, но была надежда, что на месте выскочит какая-нибудь зацепочка из глубин подсознания. Ведь часто бывает, пройдешь, мимо чего-нибудь, совершенно не обратив внимания, а на обратном пути, глядишь и знакомые места видишь. Однако сегодня из подсознания ничего не всплывало. Была в нем такая тишина, что я диву давался и совершенно ничего не узнавал вокруг. Хотя бы, какое-нибудь, напоминание выскочило. Ничего. Я прошелся вдоль платформы, спустился по истертым ступенькам, еще раз поднялся на платформу. Ничего. Не знакомое место.
– Может, на улице лучше разберусь, – решил я и пошагал по грязному тротуару в сторону шума вечно спешащих куда-то автомобилей.
На улице у меня тоже ничего не вспомнилось. Не был я здесь или может улица, за час до неузнаваемости изменилась. В жизни всякое бывает. Я еще раз прошелся по улице и решил опять идти к платформе. Прибежал туда и опять ничего, ни одного ориентира. Я опять двинул к тротуару, но тут меня строго окрикнули:
– Ваши документы!
Я обернулся на крик и натолкнулся на суровый взгляд молоденького стража порядка. Он мерил меня тяжелым от недосыпания взором и ждал моих действий на его официальное предложение. Я порылся по карманам и с огромнейшим удивлением не обнаружил там ни одной бумажки, подтверждающей мою личность. Вот незадача, так незадача, даже пропуска комбинатского у меня с собой не было. Оставил я его в куртке на директорской даче. Милиционер быстро заметил мою ущербность в области документирования личности, опять же строго предложил с ним пройти. Куда мне надо было пройти, догадаться совсем не трудно.
В отделении я был сразу передан дежурному офицеру с тремя звездочками на серых погонах. Старший лейтенант презрительно глянул на меня и кивком предложил покаяться во всем сразу, чтобы времени зря не терять. Мне же каяться вроде не в чем было, и потому я начал проситься на волю. Вот именно эта просьба и привела меня в просторную клетку, которую в народе метко окрестили обезьянником. Народ вокруг меня собрался весьма озадаченный, но частично веселый. Не все за решеткой унывали. Некоторые даже наоборот, пытались песни петь и права качать.
Разбираться стали с нами часа через три. Вызывали сначала самых веселых, а уж потом остальных. Мне попавшему в разряд остальных сидеть пришлось в обезьяннике, да еще и в неизвестности, часов этак пять, но мне не привыкать. Я за свою криминальную карьеру всегда в последних рядах к разбору шел, и всегда мне везло. Как же сейчас будет?
На этот раз со мной разговаривал милицейский капитан. Презрения в нем ко мне было больше, чем в старшем лейтенанте ровно на одну звездочку и потому он меня даже взглядом не удостоил, вопросы задавал без зрительного контакта. Выслушивая его вялый спрос, я стал пугаться дальнейших мытарств на казенных квартирах, однако мне в очередной раз повезло. На вопрос милиционера о том, где я провел предыдущие сутки, я пылу разговора назвал фамилию Афанасия Григорьевича. Капитан сразу заинтересовался и вскинул на меня взор, уточнив при этом:
