Э. Хартли - Прожорливое время
Глава 57
Конечно, полной уверенности у него не было, но все же Томасу казалось, что он наконец вырвался вперед, обогнав в том числе и тех, кто раньше его вышел на подвалы «Демье», поскольку эти люди по-прежнему считали, что пьеса там. Найт понятия не имел, каким образом дед Даниэллы Блэкстоун впервые увидел утерянную пьесу и почему он в конце концов забрал ее к себе домой, в Англию. Был ли это дар от семейства Тивари, возвращение работы классика английской литературы на родину через человека, которого они успели близко узнать и полюбить? Или же британский офицер попросту спер книгу? Томас не мог это сказать, а поскольку всех свидетелей тех далеких событий уже не осталось в живых, было сомнительно, что данный вопрос когда-либо получит определенный ответ.
Найт позвонил Куми с телефона цвета слоновой кости, стоявшего в кабинете Тивари, чтобы сообщить ей, что возвращается в Англию. Она может приезжать к нему туда, если считает, что перенесет дальнюю дорогу.
— Я посплю в самолете, — сказала Куми. — Если честно, уже с нетерпением жду этого. Бокал вина. Тишина. Два-три совершенно глупых фильма. Все будет замечательно.
— Я могу встретить тебя в аэропорту.
— Лечу с пересадкой до Бирмингема. Сейчас сообщу тебе все подробности.
Положив трубку, Томас дал Тивари координаты пансиона в Кенильуорте, после чего вернулся к себе в гостиницу. Возможно, в какой-то момент местная полиция захочет с ним поговорить, но пока что она не знала его имени. Найт не мог рассказать ничего существенного, поэтому ему хотелось надеяться, что он успеет вернуться в Англию до того, как о нем начнут спрашивать. Позвонив Полински, Томас оставил краткое изложение того, что с ним случилось, в ящике речевой почты, радуясь тому, что ему не пришлось выслушивать ее скептические замечания.
Найт не знал, как относиться к Тивари. Французский винодел произвел на него впечатление порядочного человека, который, быть может, даже чересчур доверял другим. Всего каких-нибудь пару часов назад такое показалось бы ему немыслимым. По словам Тивари, за Томасом гнались лишь потому, что подозревали его в промышленном шпионаже. Однако то обстоятельство, что Найта преследовали люди Тивари, обеспечило ему алиби в убийстве Грешэма. Как только стало очевидно, что Томас не работает на конкурентов, производитель шампанского полностью потерял к нему интерес.
Вероятно, никто не хочет усугублять убийство одного американца обвинениями в нападении на другого…
Да, это тоже. Томас рассудил, что ему следовало бы рассказать все местной полиции, но его слишком сильно тянуло назад, в Кенильуорт. Он не мог вынести мысль о том, что придется сидеть в каком-то местном полицейском участке, стараясь на деревянном французском объяснить историю пропавшей пьесы и двух убийств, совершенных в Чикаго. Найт поговорит с британской полицией, и Полински, конечно же, очень захочется на него наорать, но с этим можно будет разобраться позже. Пока что Томас мчался вперед. Его мысли крутились почти так же быстро, как колеса взятого напрокат «пежо», который вез его в Кале, к Ла-Маншу. В дороге Найт думал о Тивари, вспоминал его умные, лучащиеся глаза, старомодное обаяние, и ему хотелось верить, что этот человек на самом деле такой, каким кажется. Разумеется, демонстрация наполовину пустой папки могла быть лишь спектаклем, направленным на то, чтобы пустить Томаса по ложному пути, а утерянная пьеса Шекспира на самом деле преспокойно лежала в сейфе, где ее и оставили.
Но в таком случае зачем вообще показывать папку? Тивари ничего не выиграл, предъявив новые свидетельства того, что пьеса действительно когда-то находилась в его семье. Если она не объявится где-нибудь в другом месте, то папка рано или поздно неизбежно приведет Томаса или кого-то еще обратно в замок Демье. Конечно, быть может, Тивари просто пытался выиграть время, уверенный в том, что сумеет обналичить свою тайну до того, как Найт вернется…
Если, возможно, вероятно…
Мысли крутились у Томаса в голове, вопросы гонялись друг за другом, разветвлялись на новые, как тоннели в подвалах «Демье». Но он не убирал ноги с педали газа, поскольку нутром был уверен, что пьеса покинула страну, где жили ее вымышленные персонажи, и вернулась на родину автора. Про Даниэллу Блэкстоун можно было сказать многое, но нужно оказаться полной дурой, чтобы заявлять об обладании книгой, точное местонахождение которой неизвестно. Ее дед привез утерянную пьесу домой. Иного не могло быть.
Мимо мелькали дорожные указатели с названиями населенных пунктов. Везде, где Томас сворачивал с автострады, он замечал военные мемориалы. Они были повсюду. Ему уже приходилось видеть целые поля каменных крестов и звезд, но эти местные памятники обладали ничуть не менее сильным воздействием, по крайней мере, после того, как становилось понятно, до чего же их много. В первом сражении на Марне англо-французские войска одержали знаменитую победу, остановили германское наступление недалеко от Парижа. Отчасти это произошло благодаря шестистам реквизированным машинам парижского такси, которые перевезли на фронт десятки тысяч солдат. В ходе битвы погибло пятьсот с лишним тысяч человек, почти в десять раз больше, чем Соединенные Штаты потеряли за всю Вьетнамскую войну. Каким бы огромным, выходящим за рамки человеческого воображения ни казалось данное число, на самом деле это было лишь начало. Сражение на Марне настолько истощило силы обеих сторон, что после него они смогли только зарыться в окопы и в течение следующих четырех лет заваливать друг друга снарядами вдоль всей линии почти неподвижного фронта. Солдаты месяцами сидели в окопах, кишащих крысами и заразными болезнями, нередко затопленных водой, в ожидании того, когда неприятель выпустит на них отравляющие газы или обрушит тысячи фугасных снарядов. Потом начиналось наступление, солдаты взбирались на стенки окопов в противогазах, с винтовками с примкнутыми штыками, под кинжальный огонь вражеских пулеметов. Это был такой ад, какой только мог представить себе Томас.
Он думал о Генрихе V, который, переодевшись, обходил свои войска накануне битвы при Азенкуре и выслушивал горькую правду солдат, обдумывающих свою судьбу. Они считали, что даже смерть будет не напрасна, если погибнуть придется за правду.
«Да, но если дело короля несправедливое, с него за это взыщется, да еще как. Ведь в Судный день все ноги, руки, головы, отрубленные в сражении, соберутся вместе и возопиют: „Мы погибли там-то!“, и одни будут проклинать судьбу, другие призывать врача, третьи — своих жен, что остались дома в нищете, четвертые горевать о невыплаченных долгах, пятые — о своих осиротевших маленьких детях…»[37] — говорил один из них.
Это была просто ужасная речь.
Томас снова подумал о Бене Уильямсе, мечтавшем стать учителем, и ему захотелось положить цветы в память о нем у одного из монументов солдатам, павшим до него.
Он этого не сделал. Найт продолжал ехать вперед.
У него в сознании ослепительной фотовспышкой горело воспоминание об окровавленном теле Грешэма в подземелье, не исчезала пугающая убежденность в том, что люди Тивари спасли его самого от такой же участи. Кто-то прятался в этих каменных проходах. Этот человек шел по тому же следу, что и Томас, и готов был убить ради того, чтобы получить пьесу или сохранить ее в тайне.
Эта странная мысль витала на задворках сознания Томаса вот уже несколько дней. Сначала он исходил из предположения, что убийца или убийцы стремятся заполучить «Плодотворные усилия любви», что имело определенный смысл, пусть и жестокий. Кто-то хотел разыскать утерянную пьесу, потому что обнародование этого открытия должно было сделать их богатыми или знаменитыми. Книга имела огромную культурную, историческую и финансовую ценность. Если ее страницы были также способны творить карьеру, делать первооткрывателя светочем в своей области, то значение этого раритета просто не поддавалось осмыслению. Однако теперь тот, кто предъявит пьесу, сразу же станет главным подозреваемым в трех убийствах. Так что, возможно, на самом деле речь шла не о том, что кто-то пытался повторить то, что задумала Блэкстоун…
Не отрывая взгляда от дороги, Томас ехал на север.
Сохранить пьесу в тайне…
Эта мысль пустила корни, и весь мир сместился, словно Томас забрел в комнату с зеркальными стенами или, что еще страшнее, только что из нее вышел. Кто-то стремился не допустить, чтобы пьесу обнаружили, хотел, чтобы она оставалась спрятана от людских глаз, и не потому, что он ею уже обладал.
Так почему же? Что могло заставить кого-то забыть о богатстве и славе, которые должна была принести утерянная рукопись, и любыми способами добиваться того, чтобы она и дальше пребывала в забвении? Стремление сохранить подобное сокровище погребенным Томас мог объяснить только тем, что говорилось в самом тексте. Но чем могла пьеса Шекспира напугать кого-то настолько, что этот человек пошел на убийство, лишь бы заставить ее замолчать?
