Петр Северцев - Слабое место жесткого диска (сборник)
– Мне, наверное, надо отдохнуть.
– Вполне возможно, – тут же согласился я. – Приляг на диван.
Лариса опустилась на подушку дивана головой, при этом ноги ее находились на полу. Она успела произнести лишь невнятно: «Иди ко мне!», как дыхание ее стало равномерным, и она плавно отправилась на встречу с дедушкой Морфеем.
«Вот так вот!» – потер я руки, нагнулся и положил ноги Ларисы на диван. Она свернулась калачиком и подложила руки себе под голову.
Я же, насвистывая что-то из Патриции Каас, отправился в потайную комнату. Я забыл, что Приятель вчера объявил забастовку. Чертыхнувшись и не надеясь на особый успех, я включил программу и набрал необходимые команды.
Я радовался как ребенок. Приятель попросил меня ПРЕДСТАВИТЬСЯ! Я с восторгом выполнил эту просьбу, а также еще несколько других, составляющих обычные формальности нашего с Приятелем общения.
В следующие полчаса он резидентно принял у меня всю накопившуюся за два дня «глюков» информацию по делу. Я ощутил себя снова полноценным рациональным человеком, очистившимся от непосильного гормонального груза и способным на любые решительные действия.
Приятель размышлял довольно долго.
И ошеломил меня разнообразием и неожиданностью своих выводов:
1. РЕБЕНОК ЛАРИСЫ КРИКУНОВОЙ ЗДОРОВ. ЖЕЛТЫЙ ЦВЕТ ЛИЦА – СЛЕДСТВИЕ РЕАКЦИИ НА ИЗБЫТОК В ЕГО РАЦИОНЕ ЦИТРУСОВЫХ. ДИАГНОЗ ГЕПАТИТ НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.
В доказательство своей правоты Приятель привел выдержки из сообщений прессы разных стран и лет, в которых данный случай присутствовал в качестве курьеза. Прилагались также выжимки из медицинской карты Дениса Крикунова, которые Приятель позаимствовал из базы данных районной поликлиники.
2. ПРИЧИНА СМЕРТИ ЕЛЕНЫ СКВОРЦОВОЙ И ПЕТРА ЗУБОВА КРОЕТСЯ В РЕАНИМАЦИИ ПЕРВОЙ СОВЕТСКОЙ БОЛЬНИЦЫ.
Приятель объяснил, что он залез в базу данных больницы и привел статистику смертности в кардиологическом отделении за последние три месяца. Она явно превышала аналогичные показатели за предыдущие периоды. В связи с этим мне надлежало ПРОВЕСТИ БЕСЕДУ С ГЛАВНЫМ ВРАЧОМ ОТДЕЛЕНИЯ И УБЕДИТЬ ЕГО ОТСЛЕДИТЬ ВСЕ ПРОЦЕССЫ, ПРОИСХОДЯЩИЕ В РЕАНИМАЦИИ ЗА СУТКИ ЛИЧНО. ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ УДЕЛИТЬ СОСТОЯНИЮ ПРИБОРОВ И АППАРАТОВ.
Я озадаченно почесал голову. Что и говорить…
И, наконец, третий пункт выводов Приятеля гласил, что по делу об убийстве Нижегородцева и владыки Гермогена вырисовался реальный подозреваемый, которого он вычислил по наличию у него идефикса. С тем, как доказать его вину, Приятель просил подождать до завтра.
По пути в Первую Советскую больницу я принял решение действовать внезапно и быстро. Мне повезло. Несмотря на то что была суббота, заведующий отделением Лошадов находился на рабочем месте.
Этот тучный бородатый мужчина сидел в кабинете и заполнял какие-то бумаги.
– Здравствуйте, – громко сказал я с порога кабинета и решительным шагом направился внутрь. – Моя фамилия Мареев, я врач-экстрасенс.
Лошадов поднял на меня удивленные глаза, в которых, однако, когда он рассмотрел мою персону, я уловил нотки скепсиса. Собрав весь резерв своей наглости и вспомнив о своем пятилетнем опыте школьного драмкружка, я выписал перед лицом кардиологического светила неуклюжий пасс и безапелляционно заявил:
– У вас в реанимации есть Несчастливая Койка. Вы не замечали, сколько в последнее время ваших больных без видимых причин отправляются на тот свет?
Лошадов был так поражен моим заявлением, что не нашелся что ответить, ограничившись каким-то невнятным протестующим бормотанием. Я же тем временем продолжил атаку.
– Вот список фамилий тех людей, которые по всем медицинским показаниям не должны были скончаться, но тем не менее с ними это произошло.
И я вынул распечатку, которую предоставил мне Приятель. Лошадов тупо уткнулся в список, насчитывавший пять фамилий. Среди них присутствовали, естественно, Елена Скворцова и Петр Зубов.
– Я считаю, что вы должны сами лечь на реанимационную койку и провести на ней сегодняшнюю ночь, – сказал я. – Я не гений и не могу вам сказать, в чем именно заключается причина этих странностей, но совершенно уверен, что Несчастливая Койка существует.
Лошадов вернул мне листок бумаги с фамилиями и серьезно спросил:
– Почему вы пришли к такому выводу?
Я, испытав радость оттого, что меня не признали с порога сумасшедшим, также серьезно ответил:
– Я родственник одного из умерших. Меня заинтересовало, почему с ним такое произошло, и я своими методами выяснил, что в реанимации происходит нечто непонятное. Все дело в приборах и аппаратах, находящихся там… Естественно, я не буду говорить вам, какими методами я это выяснил. Это мой профессиональный секрет.
Лошадов сел на свое место, снял очки и стал бурно тереть переносицу.
– Вы знаете, я подозревал то же самое. Но мы проверяли техническое состояние оборудования совсем недавно, я давал специальную команду. Все оборудование полностью исправно.
– Доктор, тем не менее я настаиваю на том, что вы должны провести там ночь. Если до завтрашнего дня ничего странного в вашей реанимации не обнаружится, я готов публично отречься от звания экстрасенса, объявить себя шарлатаном и переквалифицироваться в больничные нянечки! – с пафосом заявил я.
И уже более земным голосом добавил:
– Думаю, бутылочка коньяка скрасит ваше ночное пребывание на Несчастливой Койке. Только держитесь в форме, чтобы не пропустить ничего важного.
И в качестве последнего аргумента обнажил содержимое своего пакета. К бутылке коньяка были приложены банка балыка, лимон и плитка шоколада…
Я слышал, что медики неравнодушны к спиртному. Более того, равнодушными они к нему никак не могут быть, так как оно у них всегда под рукой. Причем в самом что ни на есть чистом и незапятнанном всякими сомнительными примесями виде.
Прекрасной иллюстрацией любви медика к спиртному послужило то обстоятельство, что глаза Лошадова, еще секунду назад излучавшие скепсис по поводу как моего появления, так и качества, в котором я появился, сменили свое выражение на доброжелательность и заинтересованность.
– Ну что ж…
Лошадов сделал паузу, надел очки и, глядя мне прямо в глаза, сказал:
– Буду рад поговорить с вами об экстрасенсорике сегодня ночью. Сейчас у нас в реанимации все равно никого нет. Две койки в нашем распоряжении.
Такой поворот событий, к сожалению, меня мало устраивал. У меня дома находилась одна из главных подозреваемых по делу, и неизвестно, насколько хватит той дозы снотворного, которую я подсыпал ей в чай. Поэтому интересы дела требовали моего присутствия дома.
– Я тоже был бы рад поговорить с вами. Однако если вы с порога не отвергли одно мое предположение, основанное на моем методе, то постарайтесь понять и другое. Мой метод подсказывает мне, что вы должны сделать это в одиночку. Если буду присутствовать я, может не получиться. Вы можете взять в напарники кого угодно…
– Не знаю почему, но я вам верю. По крайней мере, очень хотелось бы… – протянул Лошадов, убирая бутылку с коньяком в шкаф.
Я покинул больницу, взяв с доктора твердое честное слово, что он проведет ночь на Несчастливой Койке…
Утром, направляясь в больницу, я был совершенно подавлен и морально и физически. Морально – потому что был измотан этим делом, «доставшим» меня во всех отношениях, физически – потому что вчера наконец сбылись мечты идиота об утихомиривании бушевавших внутри меня весенних половых бурь, но, как оказалось, растренированное тело с трудом перенесло супернагрузки. В обычной обстановке после такого удачного секс-саммита я бы находился в счастливом блаженстве, а тут… Лариса проснулась где-то около десяти часов вечера, и в последующие шесть часов я был примерным студентом семинара повышения сексуальной квалификации… Однако в конце концов все кончилось тем, как предупреждали мудрые древние римляне: «animal omnes post coitu est triste» – «всякое животное печально после соития».
Мою печаль усиливало и ощущение смутной угрозы, которая нависла надо мной, согласно выводам Приятеля, с которым я провел сеанс общения сразу после возвращения из больницы.
Он сказал, что мне надо опасаться ВРЕМЕНИ С ДЕВЯТИ ДО ДЕСЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА. ОПАСНОСТЬ БУДЕТ ИСХОДИТЬ ОТ ЖЕНЩИНЫ С ИНИЦИАЛАМИ Л.К..
А до вечера мне еще следовало выкроить время и проанализировать смерти, которые имели место в романе А. Дюма «ТРИ МУШКЕТЕРА».
Чертыхнувшись по поводу Приятеля, который, как всегда, мало что объяснял, я закончил сеанс, решив скрипя зубами выполнить его странные и в данном случае граничащие с абсурдом рекомендации.
Единственное, что при этом утешало, так это то, что, по уверениям Приятеля, до девяти часов вечера мне вроде бы ничего опасаться не стоило.
«Эх, сейчас бы полежать, поспать часика два-три хотя бы!» – с тоской и даже с мольбой, обращенной неизвестно к кому, подумал я, заводя мотор своей машины. И послать на три известные всему русскому народу буквы все эти мистические штучки о злом роке, висящем над койкой в реанимации главной больницы, маньяческие устремления каких-то съехавших с руля неведомых баб и забыться, забыться, забыться!
