Оксана Обухова - Фальшивая убийца
– Ой, Вася, уморил! – причитала я. – Я и милиция… Ой, уморил…
– А что мне было думать?! – возмутился Бармалей. – Вваливаешься вся в слезах. Куда-то влипла!
– Да куда я влипнуть-то могу?! Только в глупость!
– Так и говори толком, – обиделся друг. – А то «обидели, обидели»…
– Ладно, Васенька, не злись. Пошли на кухню, ставь чайник, буду рассказывать.
Рассказывала я долго. Час за часом, день за днем переживала заново каждое мгновение и дважды принималась плакать. Первый раз, когда вспоминала о Людмиле, второй раз – жалуясь на несправедливое обращение:
– Я чуть умом не тронулась в подвале! Испугалась до полусмерти!
Василий слушал молча. Как когда-то, когда я пересказывала со своими комментариями «Войну и мир» или «Очарованного странника».
Дослушав рассказ до точки, он встал, подошел к окну и некоторое время глядел на далекую полоску освещенного проспекта.
– Я его ненавижу! – в спину Васе выкрикнула я.
Бармалей вернулся, сел на табурет и посмотрел на меня очень странно. По-взрослому.
– Знаешь, Алиса… Артем обладает довольно редким мужским качеством – умением прощать.
Способность простить другу предательство, на стоящее подлое предательство, дана не многим.
И тем более простить, взяв на себя ответственность… это поступок. Настоящий, мужской.
Я бы так не смог. Забыть предательство, да еще помочь, это, знаешь ли, не каждому дано…
Во все глаза я смотрела на нового, «взрослого» Ваську.
Бармалей, которому я не раз говорила: «У тебя процессор вместо мозгов и плата вместо сердца», увидел и понял в поступке Артема нечто иное, чем я.
– С этой стороны я ситуацию как-то не рассматривала, – пробормотав, призналась я.
– А ты взгляни, – посоветовал друг.
До поздней ночи я таращилась в потолок Васиной гостиной, лежа на удобном диване, под теплым, пушистым пледом, одетым в «мое» постельное белье. Смотрела и думала. Порою, иногда, человеку надо пережить шок или кризис, чтобы понять о себе нечто важное. И недаром синонимом слова «шок» служит понятие «потрясение».
Меня словно тряхнули. С головы осыпалась шелуха детского восприятия.
Я не увидела в Артеме благородства. А Васька разглядел. Тот самый Васька, не углядевшей в мятущейся душе Раскольникова ничего, кроме… себялюбия и гордыни.
Так кто из нас взрослый? Я, прочитавшая и «пережившая» тонну умных книжек, или Василий – мягкий доморощенный компьютерный гений?
Что я вынесла из книг?!
Привычку подчинять законам жанра персонажи.
Классовая ненависть к богатым зашорила глаза? Я этой ненависти не изжила и все видела предвзято?
Эх, прав был папа! Какой из меня журналист? Любить людей легко, сложнее их понять. Я заштампованный и примитивный журналюга. Мой потолок – сортировка писем читателей в отделе корреспонденции…
Утром, когда к подъезду Васиного дома вернулся лимузин, я долго не могла заставить себя выйти к лифту. Стояла, одетая, в прихожей, вжималась готовым хлюпнуть носом в дружескую грудь и трусила. Я не хотела снова ехать в совсем непонятный дом и притворяться, притворяться, притворяться.
– Я люблю тебя, Алиса, – тихо, стараясь приободрить, шепнул Бармалей.
– Я тоже люблю тебя, Васька, – то ли вздохнула, то ли всхлипнула я.
Он оторвал мою голову от своего теплого свитера, взял за щеки огромными мягкими ладонями и посмотрел в глаза:
– Ты ничего не понимаешь в людях, Али ска. – Спасибо, друг.
Приободрил, что называется.
Два дня совсем ничего не происходило.
Вяземские разъехались. Я почти безвылазно сидела в купе и от внутреннего неудовольствия собой писать даже не пробовала. Наказывала себя, пожалуй.
Артем заманивал погостить в бункере, беспрестанно слал эсэмэски; я, наконец, сменила гнев на милость и к вечеру второго дня уже вновь сидела на складном стульчике, болтая ни о чем.
Ирина Владимировна выглядела совсем плохо. Она побледнела, осунулась и, кажется, держалась на одних таблетках.
По вечерам с инспекцией наезжал Муслим Рахимович и привозил малоутешительные новости: после прекращения контракта банда «легла на дно», переписка с киллерской группой прервалась. Не зная об условиях контракта, о том, что «Алина» должна была ждать команды «пли!», комитетчики совершили достаточно ошибок и насторожили бандитов.
Теперь нам оставалось только гадать, что победит – жадность или осторожность.
Утром пятого января я впервые спустилась на кухню за чашкой чая. Мне оказалось легче простить Артема, чем вновь и вновь переживать косые взгляды бывших сослуживцев и шепот за спиной.
Меня все осуждали. Старательно смолкали при появлении «распутницы» и обтекали стороной, словно предмет неодушевленный. Как стул, случайно оказавшийся вдруг в центре комнаты, как острый край стола, как тумбу или грязную обувь, забытую в прихожей.
…Лидочка Ивановна распекала за что-то Елену.
– Сто раз тебе надо сказать! Не голова, а дырка!
Я поздоровалась, прошла к шкафчику, в котором пряталась заварка, и заметила, что первый раз за эти дни разговоры при моем приближении не затихли!
– Тетя Лида, да я ноги новыми ботиками стерла! – плаксиво оправдывалась Лена. – Куда мне идти?!
– А мне какое дело?! Сегодня кулебяка на ужин! Тесто не поспеет!
– Да хватит вам и этих дрожжей!
– А если гости?! Позвонит хозяйка и скажет – гости! А я ей – ужин на гостей не рассчитан?! Так, что ли?!
Я подошла к рассерженной поварихе и ее помощнице и спросила:
– У вас что-то случилось, Лидия Ивановна?
– Да эта бестолочь, – отмахнулась начальница поварешек, – вечно все забывает. Сто раз ей напомнила – купи дрожжей, купи дрожжей. А она – ноги, видишь ли, стерла…
– Так давайте я схожу! – обрадованно воскликнула я. – Я через заднюю калитку, мимо журналистов, – туда и обратно! Вы только охрану предупредите, чтоб замок открыли…
Лидия Ивановна прищурилась, посмотрела на виноватую Елену и кивнула:
– Ладно, иди. Купи две пачки. Охрану я предупрежу, что отправила тебя в магазин. Спасибо.
Вот странное дело. Похвалы и благодарность от подтаявшей ледяной скульптуры бизнес-леди Вяземской не доставили мне и сотой доли той радости, которая возникла от скупого «спасибо» румяной поварихи. «Меня простили! Меня простили! – стучало в голове, когда я надевала джинсы и шубку, достав их из шкафа шикарного купе. – И приняли обратно!»
И даже тени сомнения в правильности поступка не возникло, когда я выбежала из калитки на тропинку, огибающую усадьбу по забору и ведущую до проезжей части. Я рысью, в самом праздничном настроении, доскакала до поселкового магазина, цапнула с прилавка дрожжи и понеслась обратно – у Лидочки Ивановны пироги! Ей нужно тесто затворить!
Но, пробегая мимо аптечного киоска, затормозила. «Куплю прокладки», – напомнила себе и вошла в крошечное теплое помещение на двух покупателей и складик за спиной аптекарши. Выбрала товар, уже начала расплачиваться, когда за спиной хлопнула юркая «запружиненная» дверь ларька.
Кто-то встал сзади меня и, тяжело дыша в затылок, произнес с неприятной хрипотцой:
– Ну, здравствуй, подруга. Как дела?
Рука, протягивающая через окошко деньги, замерла, Я оглянулась и встретилась глазами с невысоким круглоголовым крепышом в норковой шапке.
Секунды три мы рассматривали друг друга. Я испуганно, крепыш все более недоуменно.
– Простите, обознался, – ошарашенно про изнес он, сдвинул шапку на затылок и сделал шаг к выходу.
Потом обернулся, взглянул пристально и, покачав головой, вышел.
А у меня чуть не сложились ноги в коленках. Чуть не сплющились от ужаса легкие: дыхание минуты на три сбилось…
Забыв о прокладках и аптекарше, я вышла на улицу, обойдя киоск, выглянула за угол.
Крепыш стоял перед раскрытой дверцей «ауди» и, пожимая плечами, объяснял что-то шоферу.
– Да со спины точно она! – донеслось до меня. – Сказали же, выйдет через заднюю калитку… Я б ни за что не обознался!
«Журналисты?! – пугливо сновали мысли. – Кто-то из охранников подрабатывает, стучит собратьям по перу?!»
Но нет. Если бы это были папарацци, то, во-первых, у крепыша обязательно был бы фотоаппарат, а во-вторых, он ни за что не стал бы говорить – простите, обознался. Тот, кто проинформировал его о моем выходе, почти наверняка сказал: «Выходит та самая беременная горничная».
Но крепышу была нужна не сенсация в моем лице. Он принял меня за… Алину. Бандиты перестали общаться через телефон и решили просто подкараулить «подругу» возле дома и задать ей все вопросы в лоб.
Победила осторожная жадность.
«Интересно, Муслим Рахимович знает, что бандиты нашли информатора в доме? Теперь это сделать было не так сложно, товарищи могли прикинуться любопытными журналистами. Папарацци вокруг семейства Вяземских сейчас крутились с избытком, особенного подозрения такая просьба не вызвала бы».
