Анатолий Степанов - Парад теней
- Уходишь? - не здороваясь, удивился Кузьминский и, подойдя к даме, поцеловал ее в макушку. Она обернулась к нему и мазнула губами по его щеке. Успокоила:
- Не бойся, не испачкала.
- Сегодня, значит, не клубишься?
- Сегодня приглашенные. Так что дома наверняка интереснее.
Он обнял ее сзади за талию, положил подбородок на ее плечо, покачал легко из стороны в сторону, тихонько спросил почти в ухо:
- Как живешь без меня, Ляля?
- Все быльем поросло, - тяжело дыша, сказала Ляля и взмолилась: Отпусти меня, Витька!
- Я к ней со всей душой, удовольствие хотел дамочке доставить, а она в крик...
- Ты - мерзавец, Витька. Зачем пришел?
- Позвонить, - честно признался Кузьминский.
- Нет, ты действительно мерзавец! - почти восхитилась обаятельной наглостью бывшего любовника Ляля. - Как можно такое говорить?!
- И так нельзя, и эдак нельзя! - протянул Кузьминский.- И чего уж хочет эта дамочка - прямо не знаю!
- Дамочка хочет, чтобы ты не попадался ей на глаза! Специально замуж вышла, чтобы от него отвязаться, а он тут как тут!
- Так я позвоню?
- Звони, горе ты мое, - разрешила Ляля и вернулась к прерванному занятию - красить губы.
Кузьминский набрал номер и, услышав казаряновский голос, начал с места в карьер:
- Обнаружился весьма перспективный скелет в шкафу, Рома. Симпатичный такой скелетик. По-моему, родственник того скелета, которого ты наверняка отыщешь в гардеробной своего клиента. Так что имей это в виду во время великосветского визита.
- Все понял, Витя. Подробнее говорить не можешь? - откликнулся догадливый Казарян.
- А надо?
- Да, пожалуй, сейчас не надо. Обсудим подробно, когда будет информация со всех сторон. Что делать собираешься?
- Блевать, Рома. Я только что из помойки похлебал.
(- Б-р-р-р, - выразила отвращение Ляля.)
- Продезинфицируйся, - посоветовал Казарян.
- Сейчас к Жорке поеду. Там и продизенфицируюсь. Ни пуха, Рома.
- К черту.
Он положил трубку. Ляля была недалеко - можно было дотянуться. Не вставая, погладил ее по крутому бедру.
- Отстань, - вяло потребовала она, отступила, чтобы он не мог ее достать, положила зеркальце и помаду в косметичку, бросила ее в сумку. - Я пошла, Витя.
- А я? На кого ты меня покидаешь? - Он встал и направился к ней.
- Не подходи! - в панике заорала она. - Не подходи! - И кинулась к двери.
- Это почему же я не должен подходить? - обиженно удивился он.
- Потому что я все еще неровно дышу к тебе, балда! - быстро проговорила она и выскочила за дверь. И уже из-за двери крикнула: - Уходить будешь, захлопни дверь!
* * *
Кинорежиссер, народный артист России, армянин Роман Казарян позволил жене Зое помочь ему надеть блейзер (смокингов не признавал) и поправить узел галстука от Версаче на идеально отутюженной рубашке. В заключение Зоя отряхнула его от невидимых глазу пушинок и с удовольствием отметила:
- Готов, жених.
- Пора по бабам! Пора по бабам! - темпераментно спел на мотив россиниевской увертюры Роман и порекомендовал жене: - Жди меня, и я вернусь, только очень жди!
- Иди, балаболка, - засмеялась Зоя.
Ехать-то всего ничего. Через пять минут его черная "Волга" въехала в арку высотного дома на Котельниках и остановилась у подъезда.
Здесь жила кинозвезда. Странные и непредсказуемые коленца выкидывает человеческая судьба. Первым Наталью в роли целомудренной и одновременно сексапильно ядреной таежной девы снял Казарян. Она сразу же вошла в моду, ее беспрерывно снимали лет пять-шесть. А потом ей стукнуло тридцать, и снимать стали реже. Чем дальше, тем реже приглашали, а вскоре перестали снимать совсем. В отличие от неуравновешенных и слабых товарок по несчастью она не бегала по инстанциям с мешком восторженных писем зрителей-поклонников, не спилась, не сдвинулась по фазе. Расчетливо и ловко она нашла нужного любовника. Из зав. отделом ЦК любовник вскорости стал секретарем руководящей и направляющей, а Наталья - кинозвездой. Забывчивые кинорежиссеры разом вспомнили о ярком даровании и снимали ее, снимали... Она каталась по заграницам, не сходила с обложек киноизданий, чуть ли не еженедельно давала интервью в газетах, на радио, на телевидении. И вдруг, откуда ни возьмись, август девяносто первого. Наш секретарь Юрий Егорович, проходивший в кинематографических кругах под кликухой "Папашка", по запарке крепко наделал в штаны и со страху ушел в подполье. Страх-то был вполне обоснованный, так как Юрий Егорович был не последним в финансовых фокусах своей конторы.
Осознав бесперспективность продолжения романа, Наталья с помощью Казаряна, который трепал тогда бывшего секретаря по поручению Смирнова, выставила Юрия Егоровича за дверь.
Но Юрий Егорович оказался колобком. Он от всех ушел и к капиталам пришел. Тайные миллионы позволили ему утвердиться в банковских кругах, а приобретенные на руководящих партийных должностях неколебимая значительность, умение внушать непосвященным уважительный трепет и бесовская беспринципность вскинули его на самый верх, и он стал президентом крупнейшего частного "Депорт-Домус банка". А в прошлом году доказал, что он колобок особенный, не чета колобку из сказки. Уж вроде бы вон она, лисичка, сейчас сгамкает, но нет, Юрий Егорович, замешанный в грязном и кровавом деле бывшего гэбиста Витольда Зверева, сумел отмазаться и отмазать свой банк. Умелый и мудрый: не лисичка - лис Смирнов щелкнул острыми зубами и безрезультатно. Наш колобок бойко покатился дальше.
Полтора года тому назад Юрий Егорович овдовел, а через год удивил как банковский, так и кинематографический люд: женился на Наталье, змее подколодной, которая в свое время бесстыдно его предала. Но, как говорится, время - лучший лекарь. Теперь это была неразлучная пара.
Квартира в доме на Котельниках принадлежала Наталье, но встретили Романа Казаряна быки явно из банковской охраны. Едва он ступил в подъезд, как из динамика раздался обходительный голос:
- Проходите, пожалуйста. Вас ждут, Роман Суренович.
Массивная - дуб с железом - дверь бесшумно распахнулась. В вестибюле за стеклянной перегородкой у пульта управления перед экранами телевизоров, обозревавших подъезд и подъезд к подъезду, сидели двое в камуфляже. При появлении Казаряна они дрессированно встали:
- Здравствуйте, Роман Суренович.
- Здрахствуйте, здрахствуйте, - пошутил Казарян и прошел к лифту.
Дверь открыла самолично кинозвезда, чему Казарян удивился необычайно:
- Господи, неужто горничной нет?
- Такого гостя должна встретить хозяйка. Хотела тебя в подъезде встретить. Но не успела. Рада видеть тебя молодым и красивым, Ромочка.
Она поправила ему галстук (не давал бабам покоя его галстук!), осторожно притянула обеими руками за уши и от души поцеловала в губы. Его же руки по кавказской привычке тихонько легли на ее зад. Погладил округлости и заверил:
- А ты обвально хорошеешь, моя недоступная мечта. Ослепнуть можно.
Не совсем, конечно, прав был Казарян, но отчасти комплимент соответствовал действительности: холеность и беззаботность, гарантируемые большими деньгами, сделали нестарую еще красотку победительной львицей.
- Брешешь ты, как всегда, Рома, но приятно. Пошли.
Она вела его в свой будуар-кабинет. Мало что изменилось в этом доме. Идя за ней и глядя в нежную ложбинку ее шеи, он сказал:
- Я уж думал, что ты в связи с новым статусом в загородном замке обитаешь, ан нет, по-прежнему здесь.
Она устроилась на причудливом диванчике, а Казаряну кивнула на светлое веселенькое кресло; закинула длинную (знала, что показывать) ногу на другую длинную ногу:
- Это мой мир, Рома. И я никогда от него не откажусь.
- А где место в этом мире нашему дорогому Юрику? - поинтересовался Казарян, устраиваясь в субтильном креслице. Кресло поскрипывало.
- Рядом. Юрий откупил две соседние квартиры. Там теперь его мир.
- А спальня на границе двух миров? - наивно предположил Роман. Наталья подначку простила:
- Ты все такая же язва, Рома. Но за это я тебя и люблю.
- Тогда через пятое измерение в другой мир, а, Ната? Я с ним хочу побеседовать.
- Ты об этом говорил мне по телефону. Его нет, но он скоро будет. Просил извинить. Ему крайне необходимо заскочить на минутку поздравить Олега Радаева.
- С чем этого мудака нынче поздравляют?
- Ну зачем же так, Рома! У известного певца - юбилей. Тридцать лет творческой деятельности.
- Обязательно творческой! - вдруг ни с того ни с сего необычайно разозлился Казарян. - Редактор вонючего проституирующего листка заявляет: "Те образованные люди, которые знакомы с моим творчеством, знают..." Режиссер двух клипов оповещает общественность: "В моем творчестве красной нитью проходит..." Модельер, сшивший пару неудобоносимых юбок, делится сокровенным: "Ощущая в себе последнее время небывалый творческий подъем..." Так называемый композитор, сложивший из трех нот нечто именуемое песней, по сравнению с которой собачий вальс - предел музыкальной изощренности, откровенничает: "Противоречивость и трагическая раздвоенность моего внутреннего мира - вот истоки моего творчества..." Все творят, мать их за ногу! И никто не хочет профессионально, честно, добросовестно, а значит и трудно, работать!
