Дик Фрэнсис - Миллионы Стрэттон-парка
— Послушай, Кит! Послушай…
У Ханны по ногам размазался пропитанный вином и взбитыми сливками бисквит, и она самым непочтительным образом поносила отца и сына, который неуклюже пытался помочь ей. Сидевшая около Айвэна худая женщина продолжала с безразличным видом тянуть из большого стакана бренди, я предположил, что это и есть Имоджин. Дарта за столом не было. Довольный тем, что на сей раз не он стал предметом родственного поношения, Форсайт двинулся к выходу в центральный проход, где мы пристроили большой кусок брезента, закрывавший помещение от любопытных глаз.
Ротозеи отдергивали брезент, пытаясь разглядеть, в чем причина шума. Форсайт, расталкивая плечом скопившуюся у выхода толпу, грубо закричал на людей, требуя, чтобы они не совали носа в чужие дела, чем только раззадорил любопытствующих.
Ситуация сложилась комедийная, но, как было отлично известно каждому из членов семьи, под тонким покровом фарса скрывалась подлинная причина разрушительного взрыва — распущенность Кита, которая всегда прорывалась наружу такими безобразными вспышками — когда он избивал жен или набросился на меня с кулаками, — но однажды это могло привести к настоящей беде.
Марджори держала в руке, чтобы все видели, бумажку с признанием Гарольда Квеста — причину разгоревшегося скандала.
Внезапно Кит вырвал бумажку из ее руки, грубо выдернул из рук жены стакан бренди, плеснул алкоголь на документ, быстрым движением вынул из кармана зажигалку и поджег бумагу. Признание Гарольда Квеста вспыхнуло, завиточком пепла упало на пол, и Кит победоносно растер пепел ногой.
— Это была только копия, — с подчеркнутым сарказмом заявила Марджори.
— Я убью тебя, — выкрикнул Кит, потом перевел взгляд на стоявшего у нее за спиной человека, которым оказался я. Его полыхающая враждебность нашла более доступный объект, к тому же еще и более ненавистный. — Я убью вас, — прорычал он.
Все молчали, я повернулся и вместе с Генри вышел из комнаты, оставив бедных официанток убирать этот разгром.
— Все это не так смешно, как кажется, — задумчиво заметил Генри.
— Да.
— Тебе нужно быть начеку. В следующий раз он может правда прикончить тебя. А за что! Ты Гарольда Квеста сюда не притаскивал. И не ты выудил у него из кармана огрызок гамбургера.
— Да нет, — вздохнул я. — Мой приятель Дарт Стрэттон говорит, что у Кита логика никогда не берет верх над чувством. Но в таком случае половина мира не лучше.
— Включая убийц, — проговорил Генри.
— Легко ли возгорается большой шатер? — поинтересовался я.
Генри остановился на ходу.
— Уж не думаешь ли ты, что он попытается?.. А ведь верно, он так ловко орудует зажигалкой. Вот и заборчик-препятствие подожгли…
Он задумался и через минуту уверенно проговорил:
— Большой шатер не загорится. Все, что я сюда привез, абсолютно огнестойкое и не может загореться, как и поддерживающие опоры и пилоны. Раньше в цирках случалась такая беда. Теперь очень строгие правила. Случайного возгорания большого купола произойти просто не может. Поджог… Ну, не знаю. Но мы повсюду расставили огнетушители, ты же знаешь, и, кроме того, я вывел магистральную водяную трубу на крышу и сделал нечто вроде простейшей разбрызгивающей системы. — Он повел меня показать, как это получилось. — Вот вертикальная магистраль, вот эта труба, в ней поддерживается довольно хороший напор. Я подсоединил к ней садовый шланг, протянул его под самой крышей, где начинается скат, и проделал в шланге отверстия. Из них вода бьет что надо.
— Генри, ты гений.
— У меня оказалось немного свободного времени, пока ты ездил в Лондон, и я подумал, что еще одного такого бедствия, вроде трибун, ипподрому не пережить. Хорошая предосторожность еще никому не мешала, подумал я, и затащил наверх вот этот шланг. Сколько он проработает, не скажу. Если огонь доберется до него, шланг может расплавиться, — он засмеялся. — Еще вот что. Я или кто-нибудь еще, кто знает об этом, должен находиться здесь, чтобы открыть кран. Пришлось обклеить его со всех сторон надписями «Не трогать», извел целый ролик скотча. Вдруг кому-то взбредет крутануть его, пока все сидят и жуют сандвичи с лососем.
— Боже!
— Это известно Роджеру и Оливеру, а теперь и тебе.
— Стрэттоны не знают?
— Ты за кого меня принимаешь, я им не доверяю.
Нечего и говорить, Кит бы обязательно постарался окатить посетителей, пришедших на ипподром оставить там свои деньги, чтобы они промокли до костей и больше в жизни не захотели посетить Стрэттон-Парк.
Генри старался успокоить меня:
— Но Кит теперь, возможно, станет поосторожней, особенно после того, как публично пригрозил убить.
— Какое же это публично. Там же были только Стрэттоны.
— Но я-то слышал, официантки.
— Официанток они подкупят, а про тебя скажут, что ты ослышался.
— Ты в этом уверен?
— Я точно знаю, что они проделывали это не один раз, а даже часто. Может быть, это не было связано с убийством, но с другими преступлениями несомненно.
— Но… а газеты?
— У Стрэттонов денег куры не клюют, — сказал я. — Деньги купят и покупают гораздо больше, чем ты думаешь. На то и деньги, чтобы покупать, что тебе надо.
— Ладно, согласен. Но как они могут подкупить прессу?
— Что значит прессу, достаточно подкупить тех, с кем будут беседовать репортеры. Вот таким образом официантка на миг ослепнет, а на счету у нее в банке окажется кругленькая сумма.
— Это в наше-то время, — стал возражать Генри. — И с нашими бульварными газетенками? Такими ненасытными на скандалы?
— Никогда не думал, что почувствую себя старше тебя, Генри. Ну что такое газетенки для Стрэттонов, они сумеют заткнуть им глотку.
Я знал, что у Генри живой, практичный, изобретательный ум, что он человек прямой и искренний, но о его семье, доме, личной жизни, о его прошлом мне ничего не было известно. Генри-гигант и я работали в полном согласии уже не первый год, всегда очень высоко ставили наше партнерство, так было, во всяком случае, с моей стороны. В утиле, собранном Генри, я раскопал целый мебельный гарнитур XVIII века и с дюжину старинных каминов и дверных коробок. Мы с ним работали по телефону. «Не мог бы ты найти мне…» или «Мне тут случайно попалось…» В эти стрэттон-парковские дни я впервые провел в его обществе столько времени и с удовольствием думал, что у нас начинается крепкая дружба.
Мы обогнули большой шатер с его дальнего конца и стали любоваться скакунами, которым предстояло принять участие во втором заезде, — их как раз выводили к скаковой дорожке. Я обнаружил, что получаю все больше удовольствия, наблюдая теперь за ними, — раньше, да, пожалуй, и всю свою жизнь я почти не замечал их. А ведь, подумал я, попробуйте только представить себе мир без них. Мировая история выглядела бы совсем по-другому. Не было бы и в помине наземного транспорта, не прогремели бы знаменитые сражения средневековья, не произошло бы такое бурное освоение Дикого Запада. Никакого Наполеона. Никаких торговых путей. Миром по-прежнему правили бы мореплаватели, викинги, греки.
Скакуны отличались завидным ростом. Мне нравилось смотреть, как под холеной шкурой перекатываются мускулы, — никакому архитектору не дано придумать ничего столь же функционального, экономичного, в высшей степени пропорционального.
Мимо нас медленно проскакала Ребекка, на ходу поправляя стремянные ремни, сосредоточившись на предстоящем заезде. Я никогда не хотел ездить верхом, но в этот момент завидовал Ребекке, ее мастерству, одержимости, ее погруженности в азарт борьбы.
Люди могут биться об заклад, могут владеть чистокровками, учить и воспитывать их, тренировать, разводить, выводить новые породы, рисовать их, писать о них. Однако вся индустрия бегов зиждется на доисторическом всепоглощающем стремлении коня и наездника, сливающихся воедино, взять верх, победить, быть первым. Для меня Ребекка на коне сделалась квинтэссенцией скачек.
Мы с Генри стояли на бывших когда-то цирковыми трибунах и следили за скачками. Все участники без сучка, без задоринки преодолели яму с водой. Ребекка закончила заезд не в числе первых.
Генри проворчал, что скачки не захватывают его, как регби, и пошел проверить, все ли в порядке с шатром.
День на ипподроме закончился.
— Ничего экстраординарного не произошло, так, обычные происшествия, — пробегая мимо нас, сообщил мне Роджер.
По дороге мне попался врач.
— Приходите ко мне во вторник, — предложил он мне. — Я сниму все скобы. Не нужно будет маяться в больнице, ожидая своей очереди.
— Замечательно.
Оливер был занят в конторе, отвечая на запросы и отбиваясь от разъяренных тренеров, требовавших вмешательства стюардов в решение о присуждении первого места. Совещание стюардов назначили здесь же, в конторе, прямо среди компьютеров, копировальных машин и рядом с кофейным автоматом.
