Кевин Гилфойл - Театр теней
Когда Сэм протискивался между Мартой с Джастином и застекленным шкафчиком у стены, у него задралась рубашка — кроме голой спины была видна часть синих трусов, потому что штаны без ремня сползли на бедра. В это мгновение Джастин открыл глаза, выглянул из-за маминого плеча (голого, с соскользнувшей бретелькой платья), вытер влажный нос о ее кожу с легким запахом дезодоранта. Он смотрел в спину уходящему мужчине и даже в такой момент четко сознавал: он никогда не сможет признаться матери, что узнал в нем незнакомца из магазина, что видел и понял гораздо больше из того, что происходило в этой комнате, чем она может себе представить.
Выйдя на крыльцо, Сэм сильно хлопнул дверью — ему необходимо было сорвать раздражение — и на негнущихся ногах направился к своему БМВ, между делом оглядываясь по сторонам, проверяя, не заметили ли соседи чего-то неладного. Повернув за угол, он рявкнул во вмонтированный в руль микрофон, и телефон в приборной панели послушно набрал номер справочной. Он запросил у робота-оператора телефон некой конторы в центре, и его соединили.
— Служба «Досуга Лили», слушаю вас, — послышался женский голос еще одного автоматического секретаря.
— Я бы хотел узнать, можно ли сегодня встретиться с Фонией?
— Вы встречались с ней раньше? — Голос был приятный, почти как настоящий, только слегка звенящий и слабый, как у худенькой женщины.
— Да, встречался.
— Когда именно, сэр?
— Три ночи тому назад. В среду. В «Свисс-отеле».
— Могу я узнать ваше имя, сэр?
— Пол. — Он всегда так себя называл, пользуясь проститутками, сексом по телефону или общаясь в чатах. Он даже не помнил, когда это началось.
Последовала небольшая пауза, и затем Сэм услышал:
— Мистер Пол, вы слушаете? У Фонии уже есть заказ на сегодня.
— И что это значит?
— Это значит, что вам придется заплатить ее обычную ставку и половину сверху.
— Согласен.
— Где бы вы хотели с ней сегодня встретиться, мистер Пол?
— В мотеле «У мамочки». На Раш-стрит. В баре.
— Она будет там через час.
— Отлично.
Сэм повернул, выехал на скоростную автостраду Эденс и дал по газам. Ночь была безоблачной, флуоресцентные огни вдалеке создавали светящийся купол над городом. Кожа горела, сердце бешено колотилось, и он ощущал пульс всем телом. Головная боль, мучившая его временами, возникла внезапно и разлилась по правому виску. На скорости около ста километров в час он открыл бардачок, выудил оттуда баночку с таблетками и с трудом проглотил две, не запивая, хотя знал: таблетки не помогут унять боль и успокоить бьющуюся на шее артерию. Помочь ему может только одно: он должен подмять под себя женщину, увидеть ее лицо, искаженное болью, уловить то ни с чем не сравнимое мгновение, когда она готова вот-вот закричать, и вдруг боль переходит в наслаждение, губы, только что дрожавшие от страха, округляются, гримаса боли сменяется сладострастной ухмылкой, зажмуренные глаза распахиваются, освещаются сознанием того, что происходит, и с ее губ срывается: «Да, боже мой, да!»
Он собирался потратить тысячу баксов на шлюху, зная, что не получит удовольствия. Настоящего удовольствия. Но ему нужна была разрядка. Разрядка через жестокость.
Уже глубокой ночью, примерно в тот момент, когда Сэм почувствовал, что головная боль стихает, Джастин прислушался и убедился, что всхлипывания из маминой спальни в конце коридора наконец прекратились. Тогда он выскользнул из-под одеяла и открыл дверь шкафа. Там, внутри, было зеркало. Когда мама наряжала его, она любила стоять у него за спиной и смотреть на отражение в зеркале, словно так ей было лучше видно. Джастин повернулся левым боком к зеркалу и в тусклом свете лампы, стоявшей на его ночном столике, попытался разглядеть родимое пятно. Раньше он как-то о нем не задумывался, но сейчас ему стало любопытно, много ли есть на свете мальчиков или мужчин с такой же, как у него отметиной, или он и тот мужчина, который пытался обидеть маму, какие-то особенные.
47
Пятнадцать лет копаться в этом дерьме!.. Микки служил своему делу вот уже пятнадцать лет. Волос у него почти не осталось, только реденькая дуга, как подкова, на затылке. Его лицо и руки были обветрены, как у бродяги, спина и ноги побаливали, три постоянно разрастающихся пятна на коже надо бы, наверное, показать врачу, но он не станет. Он умрет тогда, когда Господь призовет его прямо с поля боя. Если б Микки потребовалась помощь врача, чтобы спасти свою жизнь, парадоксальность и унизительность такой ситуации была бы хуже смерти. И потом, «Рука Господа» не предоставляла медицинской страховки.
Нельзя сказать, чтобы жизнь его не радовала. Многие дела прошли успешно: как указывалось на сайте Гарольда Деверо, за эти годы пятьдесят семь специалистов по клонированию были убиты, и еще около шестидесяти ушли на пенсию, — чуть ли не все эти достижения можно записать на счет Микки. Законы, запрещающие клонирование, сенат так и не принял (усилия Микки в известном смысле даже способствовали этому, поскольку у лозунга «Не дадим террористам нас запугать!» появилось много сочувствующих), зато клонирование как бизнес существовало на осадном положении. Все меньше студентов выбирали соответствующую специализацию в медицинских школах, и, хотя были разработаны новейшие технологии, успешные методики, заявок на клонирование стало намного меньше, чем десять лет назад. «Рука Господа» все-таки одерживала победу в этой изнурительной войне.
За шесть недель Микки уничтожил троих: одного подстрелил в Детройте, другого подорвал в Миннеаполисе, а третьему организовал «автокатастрофу» в Де-Мойне, после чего, посоветовавшись с Филиппом и остальными, решил немного передохнуть, пока суета не уляжется. ФБР продолжало разыскивать Байрона Бонавиту, хотя кое-кто предполагал, что для спасения репутации Бюро полезней распространить слух о смерти легендарного преступника, чем признать, что поймать его никогда не удастся. Теперь федералы утверждали, что преступных группировок, выступающих против клонирования, стало больше. Для дела, которому посвятил себя Микки, тут была прямая выгода, поскольку создавалось впечатление, что движение яростных противников этого безобразия разрастается, к тому же федералы не искали конкретного человека, Микки Фэннинга. Но ему следует соблюдать осторожность. Штаб-квартира «Руки Господа» в Огайо давно уже у федералов под подозрением, поэтому пусть они себе ищут преступные группировки по всей стране.
Но «соблюдать осторожность» вовсе не означало прекратить богоугодную деятельность. Микки, и не отправляя пока к Отцу нашему любителей клонирования, нашел способ заниматься полезным делом. Правда, если бы Фил и другие узнали, как он при этом рискует, наверняка велели б ему прекратить.
Микки уже три ночи спал в проржавевшем «катласе» на специальной стоянке для отдыха у шоссе 1-35, на выезде из Остина. Днем он отправлялся в город и исследовал улицы, прилегающие к школе Нила Армстронга. Там было полно народу, много старых деревьев и множество путей для отхода. В обед он шел вслед за школьниками, особенно пристально наблюдая за одним из них. На второй день наблюдения он наткнулся на мопед, оставленный у магазина комиксов. Завести его без ключа было пара пустяков. В ту ночь он спал на переднем сиденье, подключив мопед, спрятанный на заднем сиденье, к аккумулятору машины.
На четвертый день он усвоил распорядок дня своего подопечного. Часа в три Микки явился в мотель, в котором можно было снять номер на несколько часов, и принял душ. Переодевшись во все чистое, он устроился у прикроватного столика, достал из сумки лист миллиметровки. Потом он развернул еще один листок, старый и потрепанный. Эта была картинка, нарисованная им в ту пору, когда он впервые попытался применить данную тактику. Та, первая операция, сложилось неудачно, и он не смог передать рисунок тому, кому он предназначался, но сама идея так ему нравилась, что он не стал выбрасывать листок и по мере необходимости делал с него копии. Миллиметровка позволяла точнехонько перенести рисунок, к тому же ему казалось, что рисунок на разлинованной бумаге должен создавать впечатление, что автор — методичный психопат, а это внушает жертве не просто страх, а настоящий утробный ужас. Он достал черную и красную ручки и приступил к работе.
Со всеми подробностями, как в анатомическом атласе, нарисовал сердце, его обвивала змея, по сторонам две руки, одна из которых указывала на небеса. Потом изобразил меч в языках пламени, вывел каллиграфически их монограмму — «HoG» — и раскрасил ее красным и черным. Затем настал черед перечислить шестерых врачей, убитых им за последнее время (этот список неоднократно обновлялся с момента создания оригинала). Он зачеркнул имя каждого из них красной ручкой. Под списком Микки аккуратно вывел «Оливер Бел Геддес» и оставил незачеркнутым. Еще ниже он старательно написал печатными буквами стих из Книги Бытия — одну из многих цитат из Библии, которые он знал наизусть:
