Ольга Тарасевич - Смертельный аромат № 5
– День добрый! – Тимофей Аркадьевич прошел пару шагов по кабинету и замер, завидев бутылку. – Ого! С утра выпил, день свободен.
– Коньячку хотите?
– Да нет, спасибо. У меня и без коньяка голова кругом. – Тимофей Аркадьевич сел на стул, раскрыл папку. – Помните ту перестрелку на улице Забелина? Ну как же, недавно по сводке проходила! Заиров показал, что в ней участвовал Вагит Имранов. А там же два трупа. Бандита и случайного прохожего. Трусит Заиров. Готов сдать все, что знает. Может, если я на него надавлю, еще кому-нибудь из коллег помочь удастся.
«Нужна им твоя помощь, как собаке пятая нога. Сами, наверное, изображают видимость работы», – подумал Бородко.
И вкрадчиво поинтересовался:
– Тимофей Аркадьевич, как вы себя чувствуете?
«Надо выбирать другую тактику, – решил он. – Эти горящие глаза… Он откажется!»
Ковалев недоуменно взъерошил седые волосы, снял очки.
– Хорошо, насколько это возможно в моем возрасте. Курить бросил. «Мотор» пошаливает меньше. Но все равно, и сердце болит иногда, еще и бронхит этот застарелый.
– Знаете, что я подумал. А не взять ли вам отпуск? Поедете в санаторий наш, отдохнете.
«Ковалева в отпуск, – лихорадочно прикидывал прокурор. – Дело Ивану Сечину. А тому все по барабану. Сговорчивый. Дело оформит как надо и вопросов задавать не будет».
– Да вы что! – Ковалев недоуменно поднял брови. – Какой отпуск! Сегодня Имранова, если повезет, возьмут. Допросы, документы. Нет. Вот материалы в суд передам – тогда, может, и схожу в отпуск. И то вряд ли. У меня же и другие дела в производстве.
– Дела подождут. Главное – здоровье. Тимофей Аркадьевич, пишите заявление о предоставлении отпуска. Помнится, вы уже несколько лет не отдыхали. Вот, в нарушение порядка, готов вам месяца три свободных предоставить. Или четыре. На ваше усмотрение, в общем. Лечитесь, отдыхайте. Дело передадите Сечину. Заявление занесите Тамаре. У меня все, можете идти.
Игорь Петрович разглядывал трещину на столе и с замирающим сердцем ждал, пока Ковалев выйдет вон.
Стул не скрипит. Нет звука удаляющихся шагов.
– Вы свободны! – рявкнул он, не отрывая глаз от стола.
– Давят на вас, Игорь Петрович, – вздохнул Тимофей Аркадьевич. – Давят. Требуют спустить все на тормозах. По-человечески я в какой-то степени даже сочувствую. Сложно вам. Вы мне и в глаза посмотреть боитесь. Только вот что я вам скажу. Поручение ваше выполнить не могу. Вы же умный человек, понимаете почему. Я не могу отпускать убийцу. Преступник должен сидеть в тюрьме.
– Тимофей Аркадьевич, – Бородко встал из-за стола, лязгнул дверцей сейфа. Потом, обернувшись на Ковалева, взял стакан. – Точно коньяку не хотите? Но что!.. Что я могу сделать! Если я не додавлю вас, додавят меня. А я не хочу! Понимаете, не хочу, чтобы мои дети росли без отца.
– Мне проще. Мои уже выросли. И даже если бы не выросли. Никакого отпуска, Игорь Петрович.
– Но вы же понимаете! Вы не приостановите дело – Сечин приостановит. Поводов для передачи всегда более чем достаточно. Дайте мне материалы – я через две минуты найду двадцать оснований, чтобы придраться.
– Это ваше право. А моя совесть будет чиста. Бегать, шум поднимать не стану. Если у Вагита Имранова «крыша» такого уровня, то все понятно. Ничего не добьюсь, Юлию Романовну вдовой оставлю. Тоже не хочется. Но делать вид, что не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, я не намерен.
Бородко стало совсем тошно. Хорошо Ковалев устроился. Сам весь в белом, вершитель правосудия. А начальник в дерьме. Да пошел он к понятно какой матери!
– Тимофей Аркадьевич, а вы знаете что. Повод для передачи дела другому следователю найти просто. А еще проще обнаружить проблемы в вашей работе. Статистика у вас плохая. Сроки расследования постоянно продлеваете. Годы, годы, Тимофей Аркадьевич. Придется признать: вам уже не место в прокуратуре.
Ковалев достал из папки лист бумаги и принялся писать. Скосив глаза, Игорь Петрович прочитал:
«Заявление. Прошу уволить меня по собственному желанию».
– Вы думаете, я бы остался? – Тимофей Аркадьевич горько усмехнулся. – Чтобы каждый день физиономию вашу видеть? Да зачем мне это надо!
– Если вы думаете устроиться в другую прокуратуру – обещаю, у вас это не выйдет.
– Понимаю.
– У вас будет маленькая пенсия.
– И это понимаю. Да лучше с хлеба на воду перебиваться, чем сделаться мразью!
Не прощаясь, следователь вышел. Бородко размашисто подписал его заявление. Выругался сквозь зубы: «Катись ты на все четыре стороны, маразматик хренов!» И снова потянулся за бутылкой…
3
Негромко играл джаз. От музыки, приглушенного света, витающего в воздухе запаха духов и, кажется, настоящего праздника сердце Лики Вронской защемило от горечи. В такие вечера тяжело быть в одиночестве.
«Где Франсуа? Где хоть кто-нибудь? – подумала она и посторонилась. По бокам от рядов стульев официанты расставляли столики для VIP-гостей. – Франсуа по-прежнему не пишет. Наверное, уже и не напишет. И все-таки хорошо, что он был. Он дал мне почувствовать себя женщиной. Привлекательной, сексуальной. Симпатичный француз мог бы выбрать моделей, а выбрал меня. И он умирал от желания, набросился, как сумасшедший. Как можно об этом жалеть? Да, все закончилось, так толком и не начавшись. Ну и что? Когда мне нравится мужчина, хочется его удержать. Но не все и не всегда можно забрать, унести с собой, сохранить навечно. Навечно – так вообще, наверное, не бывает. Я просто благодарна Франсуа за счастливую сумасшедшую ночь. Из таких мгновений состоит жизнь, нужно уметь ценить счастье, даже если оно сгорает, как фейерверк. И потом становится больно, что все закончилось слишком быстро».
Украдкой стащив с подноса бокал с шампанским, Лика осмотрелась по сторонам. Публику начнут пускать через полчаса. А сейчас завершаются последние приготовления. На подиуме парни в синих комбинезонах раскатывают дорожку, чтобы скрыть малейшие щели. Подиум скользкий. И если каблук модели угодит между пластин – барышня упадет. Они же вечно в предобморочном состоянии из-за постоянного недоедания.
– Почему нас не встретили? Где комната для Марианны? – накинулась на Лику какая-то худая девица в очках. – Мы же указывали в райдере.[30] Нам надо специальное помещение. Фрукты и кофе приготовили?
– Пойдемте, – подхватив девицу под локоть, Лика направилась за кулисы. – Вообще-то я не организатор этого мероприятия. Но сейчас все выясним. Марианна отличная певица, и я думаю, все уже готово.
Открыв первую находившуюся за кулисами дверь, она пробормотала:
– Так, здесь у нас гримерка, оказывается.
И, увидев Лену Быстрову, спросила:
– Тут из команды Марианны люди уже подходят. Где комната для певицы?
– По коридору налево, – прокричал чей-то голос.
– Почему в конце коридора?! Что за организация! – визжала девица. – Почему нет таблички с ее именем!
– Вы располагайтесь, – мягко сказала Лика. – Будет вам табличка.
Сдавая куртку в гардероб, она как раз заприметила плакат с безмятежно улыбающейся певицей. Можно попытаться его на время умыкнуть у поклонницы. Разыскать скотч, на худой конец, жевательной резинкой воспользоваться. Вот и табличка!
Лика торопилась в холл, и вдруг из глаз искры посыпались.
– Эй! Осторожнее, – потирая ушибленный лоб, воскликнула она. – Вы смотрите, куда идете?!
– Простите, – пробормотал мужчина в черном костюме.
Его лицо, гладко зачесанные в хвост волосы показались Вронской знакомыми.
«А, это Легков, – поняла она. – Тот самый мужик, с которым я видела Наташу в ресторане. Дизайнер. Сегодня его вечер, показ его коллекции».
– Петр, и вы меня простите, – улыбнулась Лика. – Вечно я пру, как танк, по сторонам не смотрю.
Мужчина всхлипнул:
– Как же я волнуюсь…
– Это понятно. Постарайтесь успокоиться. Все пройдет хорошо. Я не видела ваших моделей, но, судя по отзывам в прессе, вы очень талантливы.
Петр обреченно махнул рукой:
– А, эти щелкоперы. Не заплатишь – не напишут.
– Неправда! Вы ошибаетесь, думая, что все журналисты продаются. Это стереотип. Я сама журналист и хочу вам сказать…
– Вот вы и попались, – возбужденно перебил Легков. – Попались! Напишите про мою коллекцию. Только честно. Платить вам я не стану. Проверим, бывают ли порядочные журналисты.
– Понимаете, я не разбираюсь в моде, – робко возразила Лика. – У меня другая специализация, и я не компетентна в этих вопросах.
Легков не сдавался:
– Я вам все объясню.
Лика покорно потащилась за ним следом.
«У меня сегодня просто день добрых дел», – подумала она.
Петр театральным жестом распахнул дверь:
