Александр Гуров - Исповедь «вора в законе»
Привел я к нему в гости своего «кореша». Жорику он, между прочим, еще тогда не понравился. До меня же лишь после дошло, что совершил двойную глупость: «спалил» надежную «хату» и парня под удар подставил. Задним числом все мы умные, а уже пора бы в такие-то годы кое-что наперед просчитывать.
А дальше события развивались так. Однажды встречает меня на улице «корешок» и говорит:
— Я только что от Жорика. Ты, Валентин, очень ему нужен по какому-то делу. Сказал, что если его увидишь, передай — встречаемся завтра в десять утра на ТЭЦ, возле трамвайной остановки.
«Что-то здесь не так, — подумал я. — Жорик, хотя и живет в пригороде, о встрече со мной не стал бы договариваться через этого типа». Но все эти хитросплетения, шитые белыми нитками, порядком мне надоели. Решил: будь что будет, пойду.
Когда прощались, «кореш», спросил как бы невзначай:
— Где нынче ночевать-то будешь?
— Пока не знаю.
— Да ты езжай к Чубатому. Близко от центра, «хата» добрая. И парень он компанейский.
— А что, пожалуй, ты прав…
Мы выпили понемногу. И, само собой, к Чубатому я не поехал — заночевал у Лиды. А утром узнал от знакомого, что на чубатовской «хате» был шмон.
— И все же на встречу с Жорой решил пойти. Будь что будет!
Приезжаю на четверть часа пораньше. Гляжу, мой «кореш» стоит, будто каланча, за версту видно. Обычно мы, воры, поступали не так, старались быть неприметней. Если приходилось кого-то ждать, обычно присядешь на лавочку.
Здороваемся.
— Что, Жорик не появлялся?
— Да рано еще, договорились на десять, — взглянув на часы, отвечает «кореш». — Отойдем немного, ни к чему маячить на остановке…
«Что ж, — подумал я, согласно кивнув, — и у него, видать, сохранились остатки совести. А может, дело в другом»…
И в этот самый момент кто-то, подкравшись сзади, стискивает мои руки и выворачивает их за спину.
— Спокойно, уголовный розыск.
Успеваю заметить, что с «корешем» поступают так же.
Нас сажают в легковую машину, которая стояла тут же, чуть поодаль.
— Руки на сиденье!
И везут в УВД.
Наконец-то они своего добились. Плохо, на мой взгляд, другое. Никто из них не подумал, что, действуя таким образом, запросто можно «спалить» своего наводчика. Хорошо, что с его подачи взяли меня, беглеца, который был к этому готов. А попадись кто другой, «корешу», не сдобровать. Не то что на воле, в зоне его достанут. Отдаю должное сотрудникам краснодарской милиции, которым в те годы пришлось попотеть немало, но — пусть простят меня, что не в свое дело лезу — работать нужно пограмотнее.
В угрозыске мне перво-наперво стали «примерять» сейф, который я не брал. Они почему-то были уверены, что это моя работа. А почему, я понял сразу. Однажды, когда «кореш» стал жаловаться на безденежье, я предложил ему в шутку:
«А что, если нам с тобой «колупнуть» сейф. Сразу разбогатеем». Он, как видно, эти мои слова преподнес иначе. Но улик не было никаких, да и не могло быть.
«Пришить» мне «дело» не удалось.
Вспоминаю об этом случае, «нетипичном» в моей богатой событиями воровской жизни, и горький осадок бередит душу. Может быть, «кореша», которого я назвал предателем, стать на этот путь вынудили обстоятельства. И, наверняка, терзали его сомнения, как и меня, когда продавал Сизого. В любом случае нелегко топить своего.
Понимаю, щекотливой и не очень приятной темы я здесь коснулся. Несколько лет назад на это бы не отважился. Да если б и написал, на моей тетрадке сразу поставили бы гриф «секретно». Хотя, что секретного в том, о чем все зеки отлично знают. И всегда знали. Да ни одна полиция мира не обходится без «подсадок», «стукачей», «источников» и им подобных. Другое дело — приемы и всякие там комбинации. О них, конечно, мы можем только догадываться, да и то когда результат уже налицо. Если «контора» кого-то взяла с поличным, вполне вероятно, что «агент 00» вовремя «вышел на связь», а если операция у «ментов» сорвалась — не исключено, что причина в «ошибке резидента».
В последнее время об этой стороне работы милиции, как и КГБ, стали писать открыто. А кинофильмов таких еще больше, чем книг. И смотрят их тысячи людей. Все бы хорошо — давно пора было «открыть» то, о чем известно каждому. Но, имея за плечами многолетний преступный опыт, откровенно скажу, что «перебор» все-таки есть. Иной фильм напичкан такими любопытными подробностями этой работы, что для молодых преступников служит наглядным уроком, как надо уклоняться от «происков» милиции. Всякое бывает, как говорила Зинка Черкеска. Проходят годы, и все больше я убеждаюсь, что далеко не каждый поступок вора подсуден воровскому «закону». И вправе ли мы осуждать его за это?
Отход от исповеди — второй и последний. Мафия начинает и..?
Поставив в конце предыдущей главы жирную точку, я отложил недописанную тетрадь в сторону. Все, продолжать не буду. Не потому, что надоело писать. Как раз напротив: за полгода я настолько привык проводить сумеречные осенние и зимние вечера, примостившись со своей рукописью на краешке стола в комнате общежития либо в Красном уголке, что без этого уже не представлял нынешнего своего бытия. И только ночные смены, когда возвращался с завода во втором часу ночи, выбивали меня из привычной колеи. Ребятня попыталась было втянуть меня в свою компанию. Но в конце концов поняли парни, что «пахана» тормошить «не след». И в самом деле: им, вчерашним пэтеушникам и солдатам, годился я уже не в отцы, а в деды.
Поселили меня, между прочим, к бывшим воинам-афганцам Диме и Славе. Отличные корешки, правильные. Такие ворами не станут. И другим, по молодости, любого промаха не простят. Как я вскоре понял, у них свое «братство», свои законы. Пришлось им сказать, что сидел «за политику» и что теперь пишу мемуары. Иначе, уверен, перестали бы уважать, а то бы и просто вышвырнули. А так лишь подшучивали беззлобно.
— Ну дает наш Петрович, писателем заделался, — подмигивая входящему соседу, подтрунивал надо мной Дима (он был пошустрее — из десантников). — Эти самые, как их, мне — муары стряпает. ГУЛАГ решил под орех разделать. Так что ты, друг, с копыт на цыпочки — и шагом марш в Красный уголок. Не то собьешь батю с мудрой мысли.
Все трое гоготали, но через пять минут в комнате действительно никого не было, и я мог спокойно писать.
А в дни получки или по праздникам, когда вместе с ребятами я позволял себе пропустить по стаканчику, Дима и Слава не забывали поднять тост за «жертву ГУЛАГа — шлифовщика и писателя».
Среди этих парней, правильных до прямолинейности, я казался себе таким же чудаком, как и среди «новых» законников: там, у Сизого. И все же втайне им завидовал. Они прошли испытание боем и, несмотря на невзгоды, потерю друзей, предпочли всему остальному правду и справедливость. Не то, что я, растративший свою жизнь впустую. Если б они узнали, что трудовой стаж на воле у меня чуть больше года. А мне вот-вот пятьдесят пять стукнет. Не уверен еще, дадут ли пенсию.
Дай-то Бог, чтоб мои ребятки не сорвались. В нынешнее смутное время немалую надо иметь силу воли, чтоб не свернуть с дороги. И в жизни сумятица, и в политике, магазины пустые. И нарастает эта неразбериха, как девятый вал на картине у Айвазовского. Дельцы типа Сизого, подкупают власти, наживаются, бесятся с жиру. Для них «карманники», «медвежатники» и другие воры, будь они хоть трижды «в законе», — мелкая сошка, подручные. Но их труд «законники»-самозванцы неплохо оплачивают. И многие из молодых соблазняются, идут в услужение…
Теперь, после долгих бесед с Иваном Александровичем, раздумий и наблюдений я начал во всем этом понемногу разбираться. Узнал, что и среди «афганцев» хватает парней с нечистой совестью, есть даже торговцы наркотиками. И тем более оценил своих «однокамерников». Не оступитесь, дорогие мои. Если вы вдруг прочтете эти записки, знайте, что, рассказывая о своей воровской жизни откровенно и без утайки, хотел, чтоб другие, и вы в том числе, не повторили моей ошибки.
Я мог бы пролистать в памяти еще не один десяток страниц своих воспоминаний. Но чем ближе события, о которых рассказываю, к сегодняшнему дню, тем труднее выставлять их на суд читателя. Хотя бы потому, что многие из людей, которых я должен назвать, либо достаточно молоды и у них все еще впереди, либо близки мне настолько, что не хочу лишний раз сыпать соль на их раны, начавшие, может быть, заживать. Вот почему о годах, прожитых после злополучной кражи сейфа, подробно не рассказываю.
А после — та самая встреча с Сизым, которая едва не кончилась для меня плачевно. Спасибо Ивану Александровичу, что все обошлось.
…И вот мы сидим у него дома, гоняем чаи и ведем разговор о моих записках и других интересных вещах. Квартирка тесная, однокомнатная. Старая мебель с потускневшей от времени полировкой. Нет даже письменного стола — работает Иван Александрович на краешке большого обеденного, как и я в своем общежитии. Зато сколько у него книг — стеллажи и в прихожей, и в комнате заставлены сверху донизу.
