Лариса Соболева - Ради большой любви
– Фамилия, имя, отчество. – Пауза. Она посмотрела исподлобья, а он молча взирал на нее все с тем же чувством превосходства. – Гражданин, вы глухой?
– Нет, – ухмыльнулся он.
– Фамилия, имя, отчество, – повторила она бесстрастно.
– Да пошла ты на… – И он захихикал. Не боится. Думает, его вытащат.
Урванцева дожила до седых, сейчас уже закрашенных волос, но осталась максималисткой. Правда, максимализм взрослого человека от юношеского отличен. А так как ей на протяжении жизни пришлось сталкиваться с людьми специфических наклонностей, ее максимализм перерос в безжалостность. Она редко терпела поражение, что Урванцеву выгодно отличало от коллег, потому что уяснила: гуманность к преступнику – глупость и бездарно потраченное время. Чеканя слова, но внешне спокойно, она сказала:
– Сейчас ты пойдешь напрямую туда, куда послал меня. То есть в шестую камеру СИЗО. Знаешь, что это такое? Не знаешь. Так вот, смелый ты мой, там сидят битые уголовники. Тебя опустят, как петуха, и научат вежливости. А не пойдет урок впрок, я тебя сама урою так, что ты на самом деле забудешь навсегда, как тебя зовут, если выживешь. Все ясно?
– Где адвокат? – злобно сверкнул он глазами.
– Адвокат? Тебе? – с иронией произнесла она. – Адвоката раньше надо было нанимать, перед тем как шел стрелять в Князева. Надеюсь, это ты не будешь отрицать?
– Буду! – запальчиво выкрикнул он, но нервы у него были послабее, чем у нее, как выяснилось. – Я не стрелял, вы мне шьете дело.
– Мальчик, запомни на будущее, если только оно у тебя будет: когда тебя берут с поличным, глупо отпираться, лучше подписать чистосердечное признание.
– Я ничего не скажу, сука.
Она прошла к двери и вызвала оперативников, сама вышла покурить. Через час Урванцева вернулась на место, смельчак несколько обмяк, и глаза его стали сонными. Урванцева поправила лист на столе, взяла авторучку:
– Неважно выглядишь. Так как, гражданин Безымянный, поговорим?
– Погоди, все узнают, что вы тут людей пытаете…
– Это ты себя к людям причисляешь? – холодно сказала она. – Ну и самомнение. А чем ты докажешь, что тебя пытали? Следов насилия нет. А если не хочешь, чтобы тебе печенки отбили, открывай рот по моему звонку. Или завершить нашу встречу шестой камерой?
Он беззвучно выругался и повесил голову.
– Уже неплохо. Фамилия, имя, отчество…
Югов краснел и бледнел, давая ответы на каверзные вопросы. Чуть позади Дениса в качестве моральной поддержки стоял Чупаха. Инцидент даже у журналистов вызвал, мягко сказать, недоумение. Неслыханно – раненый Князев, который якобы так и не пришел в себя, подключенный к аппаратуре жизнеобеспечения… пропал! Исчез из палаты ночью, а как исчез – никто не видел. И это произошло в клинике, где полно народу, дежурит медперсонал! Что же, нечистая сила открыла вход в иной мир и забрала душу Князева вместе с телом?
– Как вы объясняете исчезновение Пал Палыча? – последовал вопрос одного из журналистов.
– Абсолютно не знаю, что думать, – насупившись, сказал Югов. – Сам он уйти не мог…
– Разрешите мне? – выступил вперед Чупаха, видя муки хирурга, милиционеру врать было не так уж трудно. – У нас возникла версия, что Князева выкрали.
– Как думаете, зачем? – выкрикнул издалека журналист.
– Трудно объяснить деяния преступников. – У Чупахи на все был готов ответ. Югов сдал назад, а потом и вовсе ушел с площадки перед клиникой. – Видимо, преступники на что-то рассчитывали, захватив Князева. Ведется следствие.
– А разве Князева не охраняли?
– Охрана была, – сказал Чупаха. – Но один охранник вышел покурить, а второго усыпили…
– Навсегда? – раздался ехидный голос.
– Шуточки! – свирепо рявкнул Чупаха. – Короче, граждане. Окно в палате Князева было открыто, полагаем, что его через него и…
– Со второго этажа?! – Журналистов было не так легко провести.
– Именно, – железно стоял Чупаха. – Граждане репортеры, интервью закончено.
В это время Югов имел неприятный разговор с главврачом города, помимо него в кабинете присутствовала еще парочка лиц из медицинской администрации.
– Да как такое могло произойти? – возмущенно говорил главврач. – Пациент исчез, а никто этого не видел?!
– Клиника не имеет специализированной охраны, как, впрочем, и все больницы города, – оправдывался Югов. – Что ж тут удивительного?
– Неслыханный скандал, – пыхтел главврач. – Опозорились на всю страну.
– Не вижу, в чем позор, – сдержанно сказал Югов. – Или вы считаете, что я должен был лично охранять Князева? Думаю, это не помогло бы.
– Вы легкомысленно относитесь к инциденту, – строго сказал главврач. – Чем, простите, у вас по ночам занимается дежурный медперсонал?
– Уважаемые! – вовремя вторгся Чупаха. – Это дело компетентных органов. Извините, но мне следует отвезти гражданина Югова на допрос в прокуратуру.
Денис просто рухнул на диван после ухода членов комиссии:
– Прессинга мне не миновать.
– Плюнь, – уселся в кресло Чупаха и заржал. – Когда вскроется наш заговор, тебя только хвалить на все лады будут. Ну и рожи у них были, мама моя родная! Да не кисни, Денис. Водки выпей. Есть водка?
– Чтобы у хирурга не было выпить? – фыркнул Югов, подошел к шкафу, распахнул нижнюю дверцу, там в два ряда стояли непочатые бутылки. – Ассортимент, как в магазине. Что будешь пить?
– Что нальешь, – потирая руки, сказал Чупаха.
Глава 27
– Нет, господа, ворошить старое я не хочу, с меня довольно.
Ссутулившись, Хаврин курил на лестничной площадке офиса, затягиваясь сигаретой глубоко и часто. Он был еще не стар, лет сорока пяти, но скорбные морщины буквально избороздили его лицо. Князев с первого взгляда определил: потух человек, но Павел Павлович еще надеялся:
– В материалах Анатолия есть ваши документы, как они попали к нему?
– Я сам отдал, – ответил Хаврин. – Мне они были ни к чему, а в то время хотелось отыграться. Сейчас… у меня есть хорошая работа, стабильность и ноу проблем. Можете использовать те документы, но это все, чем я могу вам помочь. Извините, мне пора.
Он ушел в офис, где работал, а Князев привалился спиной к стене и следил, как Хаврин поднимался вверх. Шаги смолкли, Павел Павлович ворчливо проговорил:
– Отыгрался он. Сунул пацану документы, мол, давай, скачи вперед, а я постою в сторонке. И постоял, в то время как парня убили.
Малика тоже привалилась спиной к стене рядом с ним.
– У тебя нет причин отчаиваться.
– Не-ет, – на низких нотах протянул Князев. – Да и не об этом я думаю. Меня бередит один факт: Хаврина почему-то оставили в живых, а меня заказали…
– Он не борец, ты же видел, думаю, он сразу сдался.
– Неубедительно, я тоже сдался. Поначалу. Если бы не узнал, что меня приговорили, вряд ли сопротивлялся бы. Махнем в Питер? А сначала пообедаем, погуляем по Москве, вечером сядем в поезд и ранним утром будем на месте.
– Как скажешь.
– Мне нравится твое послушание, – пошутил он, увлекая ее к выходу.
Клим закинул сумку на плечо, взял два увесистых пакета с продуктами в руки, ногой захлопнул дверцу автомобиля, а Чемергес газанул с места… С усилием Клим открыл ворота, не догадавшись временно поставить пакеты на землю, в дом его впустила Ляля. Она забрала один из пакетов, унесла его на кухню. Клим побрел за ней, проходя мимо гостиной, поздоровался с Иннокентием Николаевичем, который сам с собой играл в шахматы:
– День добрый, я к вам на пару дней, примете?
– Примем. В шахматишки перекинемся?
– Вообще-то, шахматы не моя стихия, но компанию вам составить могу, только отнесу Ляле пакет.
На кухне он алчно наблюдал, как она перекладывает продукты в холодильник. На дачу он заявлялся по два раза на дню, утром завозил продукты, а вечером заезжал спросить – не нужно ли чего. Нутро бабника всякий раз при виде Ляли оценивало: фигурка на «пять», личико чудненькое и без того вульгарного налета, какой зачастую встречается у молоденьких девиц, прошедших секс-школу. К сожалению, в Ляльке нет и лоска, но это дело наживное. Не имея возможности встречаться с женщинами уже три недели, он чувствовал себя монахом поневоле, а тут такая соблазнительная цыпочка-лапочка… Но Клим вспоминал, как Малика орудовала ножичком на деревенском просторе, и словно принимал холодный душ. Тут либо серьезные отношения, либо гуляй мимо.
– В холодильнике уже места нет, – забирая у него пакет, сказала Ляля. – Кто это есть будет?
– Я. Мне предстоит скрываться дня три, все это время буду жить здесь, если не выгоните.
– Не выгоним. Вас тоже хотят взять в заложники?
– В заложники? Нет, я убегаю от суда.
– Вы бандит?
И наивности в ней было через край, впрочем, это можно отнести к плюсам. Девушки, лишенные наивности и подкованные практицизмом, опасны уже потому, что неискренни, даже в постели ими руководит корысть.
– Ты не угадала, – сказал он. – Я должен судиться, но суд необходимо перенести на другой день, поэтому ложусь на дно, меня как будто и нет в городе, поняла? Слушай, Ляля, ты умеешь готовить… ну такое, похоже на пельмени, только большие?
