Стивен Ван Дайн - Проклятие семьи Грин
Вэнс подобрал с дороги револьвер, бегло оглядел его и протянул Маркхэму.
– Вот оружие Честера.
Потом он не без жалости кивнул в сторону Ады.
– Везите ее к себе, Маркхэм. Ван Дайн поведет машину. Я присоединюсь, как только смогу. Нужно доставить Сибеллу в больницу.
Он поспешно сел в «даймлер» и, переключая передачи, несколькими ловкими движениями развернул автомобиль на узкой дороге.
– И не спускайте с нее глаз, сержант! – бросил он, уносясь в сторону Ардсли.
Я повел машину Вэнса обратно в город. Маркхэм и Хис сидели сзади по обеим сторонам от девушки. На протяжении получасовой поездки не было сказано почти ни слова. Несколько раз я взглядывал назад на молчаливое трио. Маркхэм и сержант были совершенно ошарашены открывшейся им поразительной правдой. Ада, скорчившись посередине, апатично сидела с закрытыми глазами, склонив голову. Один раз я заметил, что она своими закованными руками прижала к лицу носовой платок, и мне послышался сдавленный всхлип. Но я слишком нервничал, чтобы обращать внимание. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы сосредоточиться на дороге.
Когда мы подъехали к зданию уголовного суда на Фрэнклин-стрит и я уже хотел заглушить мотор, Хис вдруг ошеломленно вскрикнул, и я невольно выпустил ключ.
– Матерь божья! – услышал я его хриплый голос. Затем он постучал меня по спине. – Давайте в больницу на Бикман-стрит, живее, мистер Ван Дайн. К черту светофоры! Гоните во весь дух!
Даже не оборачиваясь, я понял, что произошло, снова вывернул на Сентер-стрит и погнал машину к больнице. Когда мы вносили Аду в отделение реанимации, Хис заорал, зовя доктора.
Прошло более часа, прежде чем Вэнс появился в кабинете окружного прокурора, где его ждали Маркхэм, Хис и я. Он быстро обвел взглядом комнату и посмотрел на наши лица.
– Я же просил не спускать с нее глаз, сержант, – произнес он, опускаясь в кресло. Но в его голосе не было ни упрека, ни сожаления.
Ему никто не ответил. Несмотря на шок от самоубийства Ады, мы с тревогой и угрызениями совести ждали новостей о состоянии другой девушки, которую раньше слегка подозревали.
Вэнс правильно истолковал наше молчание и ободряюще кивнул.
– Сибелла в порядке. Я отвез ее в больницу Святой Троицы. Небольшое сотрясение – Ада ударила ее разводным гаечным ключом, который хранится под передним сиденьем. Сибеллу выпишут через несколько дней. Я зарегистрировал ее в больнице как миссис Вонблон и позвонил ее мужу. Он был дома и тут же выехал. Он сейчас с ней. Кстати, мы не застали его у миссис Риглендер, потому что он заезжал в офис за своим чемоданчиком. Эта заминка спасла Сибелле жизнь. В противном случае мы бы наверняка опоздали, и Ада столкнула бы машину с обрыва.
Он сделал глубокую затяжку. Затем вопросительно поднял брови, глядя на Маркхэма.
– Цианистый калий?
Маркхэм слегка вздрогнул.
– Да. По крайней мере, так считает врач. На губах был запах горького миндаля. – Он сердито наклонился. – Но если вы знали…
– О, я в любом случае не стал бы препятствовать, – прервал его Вэнс. – Я исполнил свой мифический долг перед государством, когда предупредил сержанта. Однако в то время я и не знал. Вонблон сообщил мне только что. Я спросил, не терял ли он каких-то других ядов, – видите ли, я просто не мог представить, что кто-то спланировал такое дьявольское и опасное предприятие, не подстраховавшись на случай провала. Он сказал, что около трех месяцев назад у него из фотолаборатории пропала таблетка цианистого калия, а когда я заставил его порыться в памяти, припомнил, что за несколько дней до этого Ада вертелась вокруг и задавала вопросы. Вероятно, тогда она и взяла одну таблетку – для себя, на крайний случай[94].
– Что я хочу знать, мистер Вэнс, – сказал Хис, – так это как она разработала всю схему? У нее были сообщники?
– Нет, сержант. Ада сама все спланировала и привела в действие.
– Ради бога, как?..
Вэнс поднял руку.
– Все очень просто, сержант, когда есть ключ к разгадке. Нас сбили с толку дьявольская хитрость и дерзость замысла. Но больше не нужно теряться в догадках. Подробное изложение случившегося приведено в книге. И это не вымысел и не умозрительные рассуждения, а подлинная криминальная история, записанная величайшим специалистом в этой области, какого только знал мир, – доктором Гансом Гроссом из Вены.
Он встал и взял пальто.
– Из больницы я позвонил Карри. Нас с вами ждет запоздалый ужин. А после я воссоздам перед вами всю картину.
Глава 26. Невероятная правда
(Понедельник, 13 декабря, 23.00)
– Как вам известно, Маркхэм, – начал Вэнс, когда поздно вечером мы сидели у камина в библиотеке, – мне наконец удалось соединить пункты моего списка таким образом, что я ясно увидел убийцу[95]. Едва только наметилась основная схема, как все детали головоломки заняли в пластмассовой основе свое место. Однако техника преступлений оставалась непонятной, поэтому я попросил вас послать за книгами из библиотеки Тобиаса Грина – я был уверен, что они ответят на мои вопросы. Прежде всего я пролистал «Handbuch für Untersuchungsrichter» Гросса, который рассматривал как наиболее вероятный источник информации. Удивительный трактат, Маркхэм. Он охватывает всю историю и науку преступления и, кроме того, содержит описание различных криминальных приемов, с конкретными примерами, подробными объяснениями и диаграммами. Неудивительно, что во всем мире это признанная энциклопедия по данному предмету. По мере чтения я нашел то, что искал. Ада взяла из нее – из подлинной криминальной истории – каждый свой шаг, метод, каждый прием и каждую деталь! Вряд ли нас можно винить за неспособность противостоять ее плану, поскольку обманывала нас не одна она, а весь коллективный опыт сотен прожженных преступников, а также аналитическая наука величайшего криминолога в мире, доктора Ганса Гросса.
Он замолчал, закуривая новую сигарету.
– Впрочем, объяснив преступления, я чувствовал, что чего-то не хватает – некого фактора, penchant[96], который сделал бы эту оргию ужаса возможной и вдохнул бы в нее жизнь. Мы ничего не знали о детстве Ады или о ее предках и унаследованных инстинктах, а без этой информации в ее злодеяния, несмотря на их кристально чистую логику, невозможно поверить. Поэтому следующим шагом была проверка психологической наследственности и окружения Ады. Я с самого начала подозревал, что она дочь фрау Маннхайм. Но даже когда этот факт подтвердился, не понимал, какое отношение он имеет к делу. Из разговора с фрау Маннхайм было ясно, что когда-то давно Тобиаса и ее мужа связывали темные дела. Позже она призналась, что ее муж умер тринадцать лет назад, в октябре, в Новом Орлеане, после годового пребывания в больнице. Она также сказала, если помните, что видела Тобиаса за год до смерти мужа. То есть четырнадцать лет назад – как раз когда Тобиас удочерил Аду. Я подумал, что между Маннхаймом и преступлениями может быть связь, и даже поиграл мыслью, что Спроут и есть Маннхайм и что через все это дело тянется грязная ниточка шантажа. Я решил разобраться. Мое загадочное путешествие на прошлой неделе привело меня в Новый Орлеан, и там не составило труда узнать правду. Просмотрев записи актов смерти за тот октябрь, я обнаружил, что Маннхайм около года перед смертью находился в лечебнице для душевно больных преступников. Я поднял в полиции кое-что из его послужного списка. Адольф Маннхайм, отец Ады и известный немецкий преступник и убийца, был приговорен к смерти, но бежал из тюрьмы в Штутгарте и перебрался в Америку. Подозреваю, что покойный Тобиас содействовал его побегу. Так это или нет, факт остается фактом – отец Ады был убийцей и закоренелым преступником. В этом-то и кроется объяснение ее действиям…
– Хотите сказать, она свихнулась, как ее старик? – спросил Хис.
– Нет, сержант. Я просто имею в виду, что потенциальная возможность преступить закон у нее в крови. И когда созрел мотив, врожденные инстинкты заявили о себе.
– Одних денег, – вмешался Маркхэм, – вряд ли достаточно, чтобы вдохновить на такие зверства.
– Аду вдохновляли не только деньги. Истинный мотив лежит гораздо глубже: причудливая и ужасная комбинация ненависти, любви, ревности и стремления к свободе. Во-первых, в ненормальной семье Грин она была Золушкой. На нее смотрели свысока, относились, как к прислуге, заставляли день и ночь ухаживать за несносной больной, следили, как выразилась Сибелла, чтобы она не ела хлеб даром. Легко представить, как четырнадцать лет Ада размышляла над таким обращением, взращивала обиду, впитывала окружающий ее яд и в конце концов начала презирать окружающих. Одного этого было бы достаточно, чтобы пробудить ее врожденные инстинкты. Почти удивительно, что она не сорвалась гораздо раньше. Но в картине появился другой, не менее важный фактор. Она влюбилась в Вонблона, что вполне естественно для девушки в ее положении, а затем узнала, что его сердце отдано Сибелле. Она либо знала, либо сильно подозревала, что они женаты, и ее обычная ненависть к сестре усилилась злобной, разъедающей душу ревностью…
