Марина Крамер - Не верь, не бойся, отпусти!
Мельников вдруг захохотал, и я вздрогнула от неожиданности и умолкла. А он, отсмеявшись, взял еще сигарету и сказал:
— Дура ты. Вот не думал, что ты такая неуверенная в себе, Варька. Ты ведь искренне считаешь, что любить тебя невозможно и не за что. И вся твоя карьера блестящая — это просто компенсация. Мол, любви нет — ну, зато карьера взмыла. Никогда не думал, что именно ты будешь этим прикрываться. Я всегда тебя любил, даже когда уехал, каждую секунду думал — что ты, как ты, с кем ты. И всегда знал — что бы ни было, вернусь и заберу тебя у любого. А уж у твоего дирижера — вообще запросто. Да если бы отец меня тогда в Англию не увез — что бы из меня вышло в этой стране? Рядовой адвокатишка?
— Со связями твоего папеньки ты не протирал бы штаны в юридической конторе.
— Но согласись — когда есть выбор, почему не взять лучшее, да? Я вгрызался в эту чертову Лондонскую школу права, до рези в глазах зубрил — никаких вечеринок, никаких девочек-танцулек. Я образование выгрызал себе — только чтобы иметь возможность жениться на тебе! Я и с дядей твоим работать начал только потому, что знал — это меня приблизит к тебе. Нас ведь Потемкин познакомил, а оказалось, что мы и без того знакомы. Это было как знак — понимаешь? Как знак того, что все будет хорошо. Если бы не твоя настырность, Варька…
— Не приплетай меня сюда, хорошо? — попросила я, тоже закурив. — Это какой-нибудь малолетке можно такую лапшу вешать. А я отлично знаю и твоего папу, и его возможности, и то, как умеет охмурять нужных людей мой дядя. Как знаю и то, что в Англию отец твой тебя убрал с единственной целью — скрыть твое участие в автодорожной аварии, где погибли женщина и ребенок. Что — не ожидал?
Лицо Мельникова вытянулось — разумеется, он не ожидал, что мой дотошный приятель Туз будет копать так глубоко, что разроет и эту заначку. В тот год, когда я так не вовремя забеременела от Кирилла, его папаша занимал хорошую должность в Верховном суде, и такая неприятность, как авария с двумя трупами, устроенная его сыном, разумеется, могла поставить крест на блестящей карьере. Кому оно надо? Вот папенька под шумок и сослал сына в Англию, в Лондонскую юридическую школу, а следствию подсунул какого-то гопника за хорошую сумму. Все это Туз рассказал мне там, на балете в «Снежинке».
— Да уж… Ты можешь быть сто раз прав, но какой в этом толк, если твоя женщина юрист? — изрек наконец отошедший от шока Мельников. — Молодец, все грамотно объяснила. Но это не меняет моего личного отношения к тебе, понимаешь? Ты только представь, какие перспективы — мы ведь могли стать настолько богатыми, что даже наши внуки остаток жизни провели бы, не работая.
— Внуки? Ты это серьезно?
— Вполне.
— То есть ты так и не понял, что детей не будет? Ни от тебя, ни от кого-то другого?
— Когда есть деньги, можно решить и это.
— А как быть, когда нет желания?
— Глупости.
Меня начало мутить от его безапелляционного тона, от каких-то совершенно банальных, заезженных истин, произносимых с пафосом. Я никак не могла поверить, что это говорит Кирилл — тот самый Кирилл, которого я так любила. Из-за которого я едва не рассталась с жизнью.
— Определенно, надо всякий раз напоминать себе о том, что возобновлять отношения с бывшим мужчиной — это как в сотый раз перечитывать одну и ту же книгу. Сколько ни перечитывай — конец-то не изменится. Вот и с мужчинами то же самое.
Он удивленно посмотрел на меня:
— А что не так с концом-то? Мне казалось, теперь все просто. Ты одна, я один — что мешает быть вместе? Теперь, когда, наконец, самоустранился твой муж, мы вполне можем пожениться, ничего не мешает. Только вытащи меня отсюда, я знаю — тебе это по силам.
— Я могла думать о тебе много разного, но вот то, что ты непроходимо глуп, — как-то в голову не приходило.
— Варя! Ну, что ты говоришь-то? Только помоги мне выбраться отсюда — и все, все будет иначе, — заговорил Мельников, снова беря меня за руку, — мы поженимся и уедем отсюда. Куда скажешь, туда и уедем, и все будет хорошо.
Я смотрела на него и вообще не понимала, о чем говорит этот человек. Он почти год водил меня за нос, то и дело подвергая опасности, врал, изворачивался — и теперь, в камере следственного изолятора, говорит о любви и будущей семейной жизни? Какого, собственно, черта я вообще здесь делаю? Поддалась на Анькины уговоры? Я не буду его защищать, это же ясно. И мне самой было ясно ровно в тот момент, когда Вяземская передала мне его просьбу. Уже в тот момент я решила — нет, этого не будет, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь ему. Но тогда зачем я пришла сегодня сюда? Зачем сижу и слушаю эту горячечную чушь? Чтобы, как выразилась Аннушка, стало легче? Похоже, мне уже никогда не станет легче — до конца жизни.
Я высвободила пальцы из его руки, встала, одернув пиджак, и направилась к двери.
— Куда ты? — удивленно спросил Кирилл.
— Я ухожу. Совсем. Я не буду тебя защищать, это не моя специализация. Ты же уголовник, Мельников.
У него побелело лицо, ноздри раздулись, глаза превратились в узкие щели:
— Чистенькой хочешь остаться?
— Дурак ты, Кира.
— Я отсижу и выйду, — сказал он тихо и зло, — выйду — и тогда…
— Ты сначала отсиди. — И он отшатнулся, поняв, что я имею в виду. — Прощайте, господин Мельников.
Я нажала кнопку, и дверь открылась, вошел конвойный и забрал Кирилла. Я же, выйдя в коридор, почувствовала страшную слабость в ногах, прислонилась к стене и закрыла глаза. Вот и все. Все закончилось.
— Вам плохо? — подошел ко мне молодой парень в сержантских погонах.
— Нет. Мне уже хорошо. Проводите, пожалуйста, к выходу.
На улице было жарко, я сняла пиджак и расстегнула верхние пуговицы на блузке. Пахло сиренью, истошно орали птицы, торопились, как обычно, люди. Возле припаркованной машины курил Туз в синей рубашке с короткими рукавами. Я надела очки и пошла к нему.
— Ну что — нормально прошло? — спросил он, выбрасывая окурок.
— Да.
— Переживаешь?
— Я? Нет.
И в моем ответе не было ни слова лжи — я действительно не переживала. Мои эмоции словно замерзли, превратились в ледяной осколок, который, я подозреваю, будет время от времени напоминать о себе противной, ноющей болью где-то глубоко внутри, там, где сердце. Но с каждым разом эта боль будет все слабее, пока осколок не покроется коконом, который будет защищать меня от воспоминаний. Это произойдет быстро. На этот раз — быстро, потому что по-настоящему больно всегда только впервые, а потом организм учится вырабатывать антитела к человеческой подлости.
— Ну что, какие планы? — осторожно поинтересовался Туз, усаживая меня в машину.
— Завтра в офис поеду, хватит прохлаждаться. Буду помогать господину Митрохину отмахаться от нападок защитников псевдостарины, — улыбнулась я.
— Это правильно.
— Анатолий Иванович, можно просьбу?
— Давай, — махнул рукой Туз, — чую, мне от тебя до смерти не отделаться.
— Пригласите меня в театр.
Он расхохотался и обнял меня за плечи:
— А вот это мне нравится. Значит, сегодня вечером, в семь.
Эпилог
Новая жизнь началась неожиданно. Не с понедельника и не с Нового года. Она просто началась!
АнонимДядя Варвары умер во время следствия от сердечного приступа, его помощник Жила, похитивший Макара Лемешинского и организовавший убийства братьев Потемкиных, получил большой тюремный срок. Николаса Карибидиса экстрадировали на Кипр и там осудили.
Аннушка Вяземская не вышла замуж за нового начальника, но закрутила бурный роман с одним из клиентов Варвары. Правда, он, по традиции, оказался женат.
Анастасия Потемкина вместе с дочерью вернулась в «Снежинку». Как и обещала, она отдала Варваре один из домов, принадлежавших семье Потемкиных, однако жить там Варвара не стала. Продав дом и акции, она при помощи Митрохина купила довольно запущенное помещение и перестроила его под театр, найдя в лице своего клиента еще и спонсора. Здание нового театра она подарила бывшему мужу. Святослав Лемешинский принял подарок. Его сын Макар выиграл один из престижных конкурсов юных музыкантов, к которому его подготовила бабушка Варвары.
Кирилл Мельников был осужден и отбывает наказание где-то в Сибири. Раз в месяц он присылает Варваре письма, которые она не читает. Все чаще ее видят в театрах и на балетных спектаклях в обществе Анатолия Ивановича Веревкина по кличке Туз.
