Богумил Райнов - Тайфуны с ласковыми именами (Эмиль Боев - 6)
Впереди, по правую сторону, маячили бензоколонка и ярко-желтый навес придорожного кафе.
- Я бы выпила кофе, - говорит Розмари, сбавляя скорость.
- Неплохая идея, - киваю я и все же посматриваю на часы: немногим больше девяти, времени у нас достаточно.
Мы садимся за столик на террасе. Место открытое, и никому не придет в голову, что тут замышляется нечто большее, нежели мирный завтрак. Вероятно, того же мнения и те, что в "ситроене", паркующемся за бензоколонкой.
- Значит, с тех пор вы посвятили себя искусству? - возобновляю я разговор, когда нам приносят кофе со сливками и рогалики.
- Да, но это было всего лишь детское увлечение, не имевшее никаких последствий, - уточняет Розмари, помешивая кофе. - Иногда Полин давала мне с собой какой-нибудь альбом своего отца, и дома, рассматривая его, я постепенно узнавала историю каждого из этих художников, меня до слез растрогала печальная судьба Ван Гога, и Гогена, и бедного Сислея, и я все больше мечтала заняться делом, которому посвятил себя отец Полин, а так как Полин мне говорила, что для этого надо знать историю искусства, я постепенно свыклась с мыслью, что мой путь окончательно определился - я стану искусствоведом. Только когда пришло время получать диплом об окончании гимназии и я поделилась своей мечтой с отцом, он заявил, что это чистое ребячество, что у него нет никаких средств содержать меня долгие годы, пока я буду учиться в университете, что закладные душат его как никогда и остается единственный выход - я должна поступить на курсы секретарш, по возможности скорее окончить их, чтобы как-то оплатить эту крышу над моей головой, под которой мне предстоит жить всю жизнь.
Она кладет на стол ложечку, сообразив наконец, что увлеклась, подливает сливок в кофе и погружает в него кончик рогалика. Затем откусывает его и отпивает кофе.
- Но вы же понимаете, Пьер, человеку нелегко расстаться со своей мечтой, особенно если это мечта его юности, самая заветная. Я сказала отцу, что буду самостоятельно добывать себе средства, буду учиться и работать одновременно, а он мне в ответ: что ж, дело твое, иди учись, раз тебе так хочется, а тем временем мы с матерью будем торговать цветами на улице, чтобы платить по закладным. Он был уже в предпенсионном возрасте, и рассчитывать на его повышение не имело смысла, дело и вправду могло дойти до торговли цветами, и, представив себе, как они с матерью стоят, словно нищие, где-нибудь на углу рю Монблан, я чуть с ума не сошла, мне пришлось отказаться от мысли об университете и поступить на курсы машинописи и стенографии. Этим и кончилась сказка.
- Первая сказка, - уточняю я - Чтобы началась вторая.
- Какая "вторая"? - спрашивает Розмари.
- Да эта, про драгоценные камни.
- Верно. Возможно, вы шутите, но так сложилось, что красота вечно искушает меня. Камни восхищали меня, когда я стала работать в фирме... Эти кусочки затвердевшего света... самые чистые цвета и самые звучные... Но что вам рассказывать о красоте, если вы к ней не имеете никакого отношения, если для вас она не существует даже в денежном измерении? Тогда-то я узнала не только как делаются камни, но и как делаются деньги. Бразильский бедняк лишает земные недра тысячелетних кристаллов, а его грабит владелец шахты, которого в свою очередь грабит скупщик, сам он становится жертвой фирмача, фирмач не остается в долгу перед оптовиком, оптовик перед ювелиром, а главный потерпевший этой цепной реакции, конечно, покупатель - он покрывает все расходы.
- Разделение вины...
- Да, и такое разделение, что виновных не остается. Каждый грабит сообразно своему положению, грабит как может, и в этом проявляется жизнь общества, его дыхание, кровообращение, и я не могу понять, какой нам с вами резон провозглашать себя единственно честными людьми в этом мире всеобщего грабежа. Лично я на такую честь не претендую.
- Я вас прекрасно понимаю, - вторгаюсь я в ее монолог. - Но вы тоже должны меня понять: когда мы приедем в Женеву, мне понадобится во что бы то ни стало ускользнуть от этих, что позади нас, чтобы сделать одно важное дело...
- Какое дело? - подозрительно спрашивает Розмари.
- Одно дело, непосредственно связанное с вашим интересом к камням. Мне кажется, я нащупал путь к месту, где таятся брильянты.
- О Пьер!..
Она пытливо смотрит на меня своими темными глазами, и в их выражении надежда явно превозмогает недоверие.
- Вот видите, я ничего от вас не скрываю. Будь у меня желание что-то скрыть от вас, я бы мог поехать в Женеву один.
- Я вам верю... Мне бы хотелось вам верить...
- В таком случае вы остановите машину перед домом Грабера и подскажете, как мне пройти по дворам.
- Но ведь это означает, что я расконспирирую себя...
- С этим вы давно справились, - успокаиваю я ее.
- Думаете, что кто-то...
- Не думаю, а знаю. И не "кто-то", а Ральф Бэнтон.
- Ральф Бэнтон? Не может быть!
- Вы однажды сказали, что в тихом омуте...
- Я имела в виду совсем другое, - торопится она возразить.
- Что именно?
- То, что он извращенный тип. И посещает проституток у вокзала... Что иметь дело с порядочными женщинами едва ли способен.
- Может, ему просто не удается узреть тонкую разницу между теми и другими.
- Циник! - выстреливает она.
Проезжаем Лозанну, хотя в последнее время Лозанна все больше привлекает мое любопытство, и к одиннадцати мы в Женеве. Розмари едет медленно, в строгом соответствии с инструкцией, и дает полную возможность "ситроену" следовать за нами. Когда мы сворачиваем на небольшую улицу, где находится предприятие Грабера, "ситроен" останавливается в самом начале ее, чтобы не уткнуться нам прямо в хвост. Когда мы с Розмари входим в парадную дверь, она поднимается по лестнице наверх, а я незаметно пробираюсь к черному ходу и через двор попадаю в соседний проулок.
Чтобы нарваться на мою дорогую Флору.
- Предатель! - бросает она ледяным тоном.
- Любезности потом, - тихо говорю я. - У тебя есть машина?
И за могучим корпусом немки тотчас замечаю стоящий напротив "опель".
- Бежим, - предлагаю я и тороплюсь к машине.
- Куда? А Бруннер? - спрашивает Флора, но покорно следует за мной, быть может, опасаясь, что я ускользну от нее.
- Бруннер, видимо, караулит с фасадной стороны, - говорю я и готовлюсь занять место водителя.
- Да, он там, в кафе, - вносит ясность Флора и каким-то чудом успевает опередить меня.
- Раз так, езжай на Лозанну.
- А чего это ты мною командуешь? - недоумевает она, пуская двигатель. Разве я могу так оставить Бруннера?
- Бруннер не ребенок. Если мы пойдем его искать, все пропало. С той стороны люди Бэнтона.
Она резко трогается с места, молча выезжает на набережную, сворачивает на мост Монблан и только после этого спрашивает: - Люди Бэнтона?
- Да, твоего милого Бэнтона, которого ты пыталась охмурить.
- Стараться охмурить кого бы то ни было не в моем характере, Пьер, - с достоинством возражает Флора. - Мужчины и без того постоянно липнут ко мне.
- Только Бэнтон почему-то к тебе ляпнуть не стал, а прилип ко мне.
- Это человек Кенига, не так ли?
- Наоборот, если ты хочешь знать.
- Тогда как ты весь к услугам Грабера и Розмари.
- Я давно оказываю услуги Розмари, но только как хозяин. Неужто не видишь, что она мне нужна в качестве ширмы? А представилась возможность уйти черным ходом - и я тут же ее оставил.
- Слежу за вами с самого Берна.
- Ну раз больше делать нечего...
Миновав мост, она сворачивает направо и едет по набережной.
- А сейчас, милая, покрепче жми на железку своей нежной ножкой.
- Пьер, ты же знаешь, я терпеть не могу, когда мною командуют, - ворчит она, но повинуется.
Машина стремительно несется по бульвару, достаточно свободному в этот час, потом сворачивает влево, и несколько минут спустя мы на шоссе, ведущем в Лозанну.
- А что, собственно, нам делать в Лозанне?
- То, что я обещал тебе и Бруннеру.
- Разве брильянты в Лозанне?
- Брильянты не в Лозанне, но путь к ним ведет через Лозанну.
- Я не люблю пустой болтовни, ты это знаешь. Говори ясно, мой мальчик.
- Яснее уже некуда. Я должен встретиться с одним человеком и получить от него кое-какие сведения. Сведения неполные, однако в сочетании с другими картина предстанет полной.
- Какие еще сведения? Что ты мне морочишь голову? - восклицает обычно спокойная Флора, мои туманные намеки выводят ее из себя.
Ужасная женщина. И причиняет мне сейчас столько неудобств. Но как я мог предвидеть эту встречу? Раз уж нарвался, деваться некуда. Придется весь день таскать ее с собой. Кроме... Чего?
- Чутье подсказывает мне, что в какой-то момент ближайших суток я смогу изречь магическую фразу "Сезам, откройся!", - пробую я успокоить Флору. Тогда-то ты поймешь, что не зря я морочил тебе голову
- Имей в виду, ты можешь изрекать, что тебе заблагорассудится, но только в моем присутствии, - предупреждает Флора. - Отныне мы неразлучны.