Екатерина Лесина - Лунный камень мадам Ленорман
– Почему?
– Ты… ты ее совершенно не знаешь!
– С чего ты взяла?
Мефодий вдруг понял, что ему весело. Безумно весело!
– Эта… эта девица тебя охмурила! – толстый палец Софьи указывал на Машку, и та вжалась в стул. – Она воспользовалась ситуацией! Твоей душевной травмой!
Софья огляделась в поисках поддержки.
– Сначала она попыталась соблазнить моего сына! А когда не вышло, взялась за тебя!
– Не вижу причин для истерики. – Мефодий все-таки присел. – Софья, ну не твой же сын женится! К чему вдруг такая патетика? По-моему, мы все уже выясняли, что я вправе поступать так, как мне заблагорассудится. Не важно, жениться, судиться или стоять на голове.
Молчание.
И тени чужих эмоций. В поджатых губах Стаси видится тщательно скрываемое неодобрение. И пальцы ее мнут салфетку, выдавая волнение. Ей не по вкусу невеста? Или скоропалительность решения?
Григорий ухмыляется и водит вилкой по тарелке, скрежещущий звук бьет по натянутым нервам. Поганец ждет, чтобы его одернули, но Мефодий терпит. И срывается Софья.
– Немедленно прекрати! – Она вдруг выхватывает вилку и отшвыривает, но сразу успокаивается, расцветает притворной улыбкой. – И когда свадьба?
– Думаю, завтра, – так же радостно отвечает ей Мефодий. – Чего тянуть?
– Так быстро…
– Почему бы и нет?!
– Но… по закону полагается… – Софья тяжело опустилась на стул.
– Ничего, мы смогли договориться. Разве закон – преграда для любящих сердец?
– Я не понимаю, – подала голос Стася.
– Чего именно?
– Я готова поверить, что ты и вправду влюбился. – Монетка вновь появилась и побежала по краю тарелки. – Я чувствую, как изменилось твое энергетическое поле, но…
– Но?
– Зачем такая спешка? Разве твоей невесте не хочется красивой свадьбы? – Задавая вопрос, Стася старалась на Машку не смотреть. – Чтобы платье, фата, гости…
– Устроим. Позже. Что до твоего вопроса… – Мефодий обвел присутствующих взглядом. – Ответ прост. Мне не по вкусу то, что происходит на острове. Знаешь, как-то вот все эти… вестники смерти крепко на нервы действуют. Я ведь не вечен. Сегодня у Гришки сердце заболело, завтра, глядишь, – и мое остановится. Вот и не хотелось бы, чтобы в этом случае дорогой мне человек остался без средств к существованию.
Молчание. И Софья мрачнее обычного. Поганец вновь тарелку мучит, уже ножом, но мамочка на него внимания не обращает, собственными мыслями занята.
– Поэтому распишемся мы завтра, а свадьбу устроим через месяц-другой… И еще. – Мефодий погладил Машкину руку. – Я думаю, что сюда мы возвращаться не станем. Согласитесь, остров – не самое лучшее место для новобрачных.
– А… мы?
– И вам не рекомендую. Я попробую продать особняк, а если не выйдет… – он бросил взгляд на Машку, – городу передам. Пусть сделают музей. Ну или санаторий… это уже детали.
– А…
Гришка не позволил Софье договорить.
– А мы, мамочка, вернемся домой, сиречь в квартиру…
Машке было страшно, но она заставляла себя сидеть и улыбаться. Улыбка, должно быть, получалась слегка безумной.
– Я не понимаю, – тоненьким голоском сказала Софья Ильинична, комкая льняную салфетку. – Почему… мы ведь… семья?
Мефодий хмыкнул: определенно, он не считал людей, собравшихся за столом, семьей.
– И ты нас выгоняешь… – Софья Ильинична поднесла смятую салфетку к глазам. – Нас… из нашего дома…
Она всхлипнула как-то громко, ненатурально. И отработанным жестом прижала ладони к груди. Грудь от прикосновения заколыхалась.
– Почему выгоняю? – Мефодий подался вперед и поставил локти на стол. – Оставайтесь.
Он нехорошо усмехнулся и продолжил:
– Но все расходы по содержанию этого, с позволения сказать, домика лягут на ваши плечи.
Кажется, Софью Ильиничну подобный вариант категорически не устраивал.
– Это все ты! – Она вспылила, но и вспышка злости показалась Машке наигранной. Софья Ильинична вскочила, сдвинув с места тяжелый стул, который опрокинулся. – Из-за тебя! Ты его приворожила!
Софья Ильинична надвигалась, медленно и неотвратимо. Машка же смотрела на ее перекошенное злостью лицо. Рот приоткрыт и искажен, лиловая помада размазалась, отчего кажется, что и рта не было, но было яркое пятно краски. Подбородки дрожали, и на бледной коже виднелись следы пудры.
Страшная женщина.
– Софья, – обманчиво мягким голосом произнес Мефодий. – Вернись на место.
– Молчи! – Она вскинула руку, отмахиваясь от Мефодия. – Ты не понимаешь! Она – ведьма! Стася, подтверди!
И Стася, к великому Машкиному удивлению, кивнула, подтверждая это нелепое предположение. Ведьма? В существование ведьм Машка, как ни странно, верила, но представляла их себе уродливыми старухами, а она… она же не старуха!
И совершенно точно – не уродливая!
Да и… нет, конечно, все из-за этой нелепой шутки… а ведь Григорий прав, он и не выглядит особо взволнованным, сидит, разглядывает Машку, скалится. И пожалуй, оскал его можно принять за улыбку.
– Ты! – Софья Ильинична остановилась в шаге от Машки. Она тяжело дышала.
Покраснела.
А вдруг инфаркт? От волнения или вообще… Машка читала, что люди в возрасте, к тому же страдающие избытком веса, склонны к сердечно-сосудистым заболеваниям. Нет, Софья Ильинична, конечно, особа крайне неприятная, но болезни ей Машка не желала.
– Ты немедленно отсюда уберешься! – толстый палец уперся в Машкин лоб. – Ясно? Чтобы ноги твоей здесь не было! Ишь, придумала…
– Софьюшка. – Мефодий поднялся. – Да ты, кажется, не в себе?
– Сиди! Увидел первую попавшуюся юбку и готов на все… Думаешь, ты ей нужен? Нет, ей нужны твои деньги… наши деньги!
– Наши?
– Семьи! – Она по-прежнему нависала над Машкой, но та больше не боялась. – Или ты думаешь, я позволю обидеть мальчика?
Мальчик откинулся на спинку стула и с интересом наблюдал за матушкой.
– Ты обманом заставил Кирилла переписать завещание! – Софья Ильинична сверлила Машку взглядом. – Ты пообещал, что будешь заботиться о Гришеньке, а вместо этого собираешься нас вышвырнуть!
– Собираюсь. И чем больше ты орешь, тем больше я убеждаюсь, что решение принял верное. Скажи, Софьюшка, ведь мой братец купил тебе квартиру?
Молчит.
Ну да, квартира – это не дом, тем более – такой роскошный.
– И алименты платил… прилично платил… кстати, не только на Гришку, верно? А ты не стеснялась просить больше и больше денег.
– Ребенок должен иметь самое лучшее. Ему и так не хватало отцовского внимания!
– Согласен. Не хватало. Внимания и еще ремня!
Григорий громко фыркнул и отвернулся, он выглядел несколько разочарованным. На скандал надеялся? Похоже. Стася, оставив монетку в покое, разглядывала Машку. И смотрела так изучающе, словно впервые в жизни видела. От этого внимания было, пожалуй, более неуютно, чем от ненависти Софьи Ильиничны.
А если она решит, что если устранить Машку, то…
Нет, зачем убивать Машку? Она – случайный человек, и верно сказал Мефодий: невеста – еще не жена, а женой она станет не скоро. Точнее, не станет вовсе, потому как все понарошку!
– Я судиться буду! – взвизгнула Софья Ильинична.
– Судись, – согласился Мефодий. – Посмотрим, до чего дойдет.
– Мам, – Григорий встал. – Хватит цирк устраивать. Успокойся, разве не понимаешь? Наш слишком умный дядечка Федечка решил поиграть в охотника. Он думает, что спугнет убийцу… точнее, подвигнет на новые свершения. А дядечка Федечка тут как тут.
Софья Ильинична нахмурилась и тоненьким мерзким голоском поинтересовалась:
– Какого убийцу?
– Страшного, – в тон ей ответил Григорий. – Мам, не тупи: того, который и папочку моего в мир иной спровадил, и Грету…
Воцарилось молчание, а Машка подумала, что есть совершенно не хочется, а ведь недавно она мучилась от голода. Сейчас же при мысли, что довольно-таки аппетитный кусок мяса вполне может оказаться отравленным, становилось очень неуютно… или вот сок… или соус… яд мерещился везде, и аппетит медленно исчезал.
– Сообразительный, значит? – Мефодий сцепил руки.
– Не глупей тебя, дядечка!
Григорий повторил жест.
– Что ж, если тебе хочется думать именно так, – Мефодий поднялся и подал Машке руку, – то это твое право. Я принял решение и не собираюсь его менять ни в угоду твоей истеричной матушке, ни ради твоих фантазий. А сейчас прошу нас извинить…
Машка была рада убраться.
Она спиной ощущала крайне недружелюбные взгляды, и они заставляли ее держаться, задирать подбородок, идти ровно, гордо. Во всяком случае, Машка очень надеялась, что выглядит именно так. Чувствовала же она себя совершеннейшей дурочкой.
Мефодий молчал.
И на лестнице.
И в коридоре. Молча открыл дверь, пропуская Машку в свою комнату, и молча же дверь запер. Махнул рукой на растреклятый диван, и Машка подчинилась, забралась.
– Извини, – наконец сказал он. – Я уже привык к тому, что мелет Софья, и сдерживать ее не хотел. Когда люди злятся, они перестают думать.
