Ирвин Уоллес - Семь минут
Барретт достал платок и прижал ко рту. На белой ткани показалось бледное красное пятно. Нижняя губа была рассечена с внутренней стороны. Ну и черт с ней. Он отряхнул пыль и медленно подошел к машине.
Часом позже Барретт вернулся в контору. Донна принесла из аптеки зеленку, и Майк задал вопрос, который мучил его весь последний час. Он помнил разговор Дарлин Нельсон с сиделкой в коридоре больницы, а Донна Новик всегда просматривала в газетах светскую хронику и страничку о развлечениях, стараясь сохранить молодость с помощью чтения о молодежи.
— Донна, красавица моя, кажется, я где-то слышал, но не могу точно вспомнить, что такое «Андерграунд рэйлроуд»?
— Самое популярное место отдыха молодежи. Это на Мелроуз. Рок-группы, танцы, безалкогольное пиво.
— Говорят, там сегодня выступает новая группа?
— Да. «Григорианские песнопения».
— Что григорианские? Я говорю не о средневековых песнопениях и церковных хорах. Я…
— Как же вы отстали от жизни, босс! «Григорианские песнопения». Раньше они назывались «Чаунси» и «Снегоступы», но потом объединились с «Лос-Анджелесским зноем». Сейчас это самая популярная рок-группа в стране. В семь часов они выступают в «Андерграунд рэйлроуд». Что вы надумали?
— Хочу преодолеть пропасть между поколениями и попытаться идти в ногу со временем.
Даже на темной стоянке за гигантским хозяйственным магазином, превращенным в прибежище поклонников рока, слышался непрерывный рев. Звуки рок-музыки рвались из всех окон и пробивались сквозь стены «Андерграунд рэйлроуд».
Остановившись перед светофором на Мелроуз-авеню, Майк Барретт посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. На противоположной стороне располагались еще два молодежных заведения: «Преисподняя» и «Рага-рок», но сегодня в них почти никого не было. Настоящий демографический взрыв произошел в тридцати футах от стоянки, где две аккуратные очереди двигались к дверям и исчезали в «Андерграунд рэйлроуд».
Барретт встал в конец одной из очередей. Он обрадовался, что последовал совету Донны и не облачился в костюм и галстук. Даже в пуловере и вельветовых брюках он весьма выделялся из толпы. Но Барретт чувствовал себя неловко не из-за одежды, а из-за возраста. Сейчас он впервые в жизни вспомнил, что половина американцев — моложе двадцати пяти лет.
Продвигаясь вместе с очередью к входу, сделанному из неотесанных бревен, он решил, что правильно поступил, не сказав Фей, куда идет. Сегодня у них была намечена ночь любви, и у него не хватило смелости перенести ее. Майк позвонил, объяснил, что вынужден пропустить традиционный ужин из-за дел, и пообещал вернуться домой к одиннадцати.
Конечно, особых дел не было. От Дарлин Нельсон он знал, что в «Андерграунд рэйлроуд» вечером состоится большой концерт, на который может прийти Джордж Перкинс. Это было предчувствие, интуиция. Если Джордж объявится, он придет с друзьями, которые могут оказаться и друзьями Джерри. А Барретт хотел узнать как можно больше друзей Джерри Гриффита.
— Давай зелень, мужик, — услышал он чей-то голос.
В дверях стоял негр, похожий на Линкольна, и собирал плату за вход. Барретт заплатил два доллара и вошел внутрь.
Он сразу окунулся в водоворот разговоров, музыки и шума и растерялся.
Майк попытался найти сцену по звуку. Перед ним в беспорядке стояли столики, за которыми сидели меломаны. Потом он разглядел танцевальную площадку и танцующих, напоминающих извивающихся червей. Над площадкой вращался гигантский стробоскоп. Молодежь была разношерстная, как по одежде, так и по цвету кожи. Их объединяла только музыка, под которую они дико извивались самым немыслимым образом. Среди разнообразных телодвижений этой туземной пляски преобладали два: юноши вращали туловищем и тазом, а девушки — выпячивали бюст и дрыгали задницами, словно поклонялись реву голосов и электрогитарам «Григорианских песнопений».
Барретт внимательно посмотрел на сцену, где стояли трое парней, одетых, будто рабы на хлопковом поле. Вероятно, «григорианская» часть группы состояла из трех бренчащих на гитарах длинноволосых белых, скованных цепью, к которым время от времени присоединялся толстый поющий негр, по-видимому олицетворявший собой «Песнопения».
Стиснутому со всех сторон Майку стало не по себе. В ушах грохотала рок-музыка, а сердце тосковало по приятным, спокойным мелодиям Дэйва Брубека, Джерри Маллигана и Дэйви Пелла.[17]
Необходимо было найти место для наблюдения. Он заметил слева за проходом бар с длинной дубовой стойкой, около которого было чуть-чуть свободнее. Все время толкаясь, извиняясь и обходя танцующих, Майк начал медленно пробираться к бару и через несколько минут достиг цели.
— Виски с водой, — попросил Барретт, хватая ртом воздух, будто рыба.
— Простите, сэр, — извинился молодой усатый бармен. — У нас только безалкогольное пиво.
Барретт вспомнил, что здесь нет горячительных напитков.
— Хорошо, тогда безалкогольное пиво.
Получив кружку пенистого пива, он отвернулся от бара и принялся глазеть по сторонам. «Григорианские песнопения» сейчас завели новую песню. Она оказалась не такой шумной, и в ней прослеживался хоть какой-то мотив. Она напоминала негритянские блюзы Бесси Смита, музыку в стиле «госпел» и немного смахивала на кантри. В ней угадывались печаль и разочарование молодежи, неверие и протест, призыв к людям любить друг друга. Настроение у Барретта сразу же поднялось, и дети любви с их дикими песнями и плясками не производили такого отталкивающего впечатления. Где-то он прочитал слова Боба Дилана: «Вся красота в мире, мужик, безобразна, но все равно это красота, даже безобразие прекрасно».
Майк Барретт неторопливо отхлебнул безалкогольного пива и посмотрел на большие плакаты, висящие над баром. Гарриет Бичер-Стоу, Джон Браун со своими телесами, Аред Скотт. Он вновь повернулся к сцене.
Поставив кружку на стойку, Майк занялся поисками добычи. Через несколько минут ему стало ясно, что это бесполезное занятие. В клубе было слишком много парней, и слишком многие из них были похожи на бородатого Джорджа Перкинса.
Барретт решил сделать последнюю попытку. Он посмотрел на дверь и с удивлением увидел, как в клуб вошел человек, которого он мгновенно узнал.
Майк впервые видел этого стройного, аккуратно причесанного худощавого юношу с изможденным лицом нездорового оттенка, в куртке, спортивной майке и отутюженных брюках. По многочисленным фотографиям в газетах он сразу узнал Джерри Гриффита и изумленно смотрел на юношу. Джерри стоял в каких-то двух десятках футов от него и тоже кого-то искал. Барретту стало интересно, какого черта парень, выпущенный на свободу под залог, делает в общественном месте? Он не мог представить себе, что Мэгги Рассел, не говоря уже о Фрэнке Гриффите, позволили Джерри отправиться в молодежный клуб. А может, они просто не знали, что он здесь? Может, Джерри улизнул из дома?
Сейчас ему представилась прекрасная возможность поговорить с Джерри, расспросить его, посочувствовать, но Барретт не сдвинулся с места. Как человека, его удержало чувство приличия, а как адвоката — какой-то инстинкт. Этот инстинкт говорил Майку, что удача, возможно, наконец повернулась к нему лицом. Барретт остался у бара и продолжал оттуда наблюдать за Гриффитом, сам не зная, чего ждет.
Барретт постарался разглядеть глаза Джерри. Сперва это были испуганные глаза человека, который скрывается от погони и боится, что его узнают. Потом, когда Джерри понял, что в такой толпе можно не опасаться быть узнанным, а то и превратиться из преследуемого в охотника, страх исчез из его глаз. Несомненно, Джерри кого-то искал.
Юноша привстал на цыпочки, внимательно разглядывая людей за каждым столиком, потом вскрикнул и приветственно замахал было рукой, но быстро осекся. По лицу Джерри Барретт понял, что тот нашел нужного человека.
Джерри Гриффит направился к Барретту, потом свернул, замедлил шаг и остановился перед столиком, за которым сидели трое юношей и две девушки. Он похлопал по плечу широкоплечего парня, сидевшего к нему спиной. Когда тот обернулся, Барретт увидел бороду и узнал Джорджа Перкинса.
Сощурившись, чтобы лучше видеть в постоянно меняющемся свете, Майк попытался уловить реакцию Джорджа. Их оказалось три, и они сменяли друг друга с поразительной быстротой: сначала удивление, потом тревога и наконец досада.
Барретт от стойки наблюдал эту бессловесную драму.
Джерри хотел поговорить с Джорджем Перкинсом, а вот Джордж совсем этого не хотел. Джерри то и дело хватал его за плечо и что-то шептал, но каждый раз Перкинс стряхивал его руку. Наконец настойчивость Гриффита победила, потому что Джордж Перкинс вскочил на ноги, навис над Джерри и с жаром потряс головой, отказываясь слушать. Джерри продолжал что-то доказывать, перекрикивая шум. Наконец Джордж раздраженно кивнул и огляделся по сторонам. В этот миг песня кончилась и был объявлен антракт. Джордж показал пальцем на юношу и девушку, только что покинувших танцевальную площадку и пробиравшихся к столику в проходе.
