Наталья Андреева - Нить Ариадны
– Почему же папа мне ничего не сказал? – растерялась я.
– А что бы ты сделала? – с интересом спросил Паша.
– Ничего. Не знаю. В общем-то, это их проблемы. Людям надо помогать, но…
– Понятно. Получается, подруга, что ты всем мешаешь, – он снова затянулся.
– Значит, муж.
Я крепко задумалась. Паша беспрерывно курит. Раньше я часто видела его без сигареты во рту, а теперь…
– А если я скажу, что Сергей давно уже нигде не работает? – вкрадчиво спросил вдруг Паша.
– То есть? – вздрогнула я.
– Его уволили аккурат под Новый год. Сокращение штата.
– Но куда же он тогда ездит каждый будний день? – растерялась я.
– Может, к любовнице? – оскалился Паша.
– Нет. Не могу в это поверить.
– Ну, как знаешь.
– Не могу поверить, – повторила я.
– Ты просила узнать, я узнал. Решение за тобой.
– А какое может быть решение? – с опаской спросила я.
– Не знаю, – рассердился Паша.
– Хорошо, я с ним поговорю.
– Будь осторожной.
– Дай мне оружие.
– Что?!
– Дай мне пистолет.
– Ага! – он расхохотался. – Знаешь анекдот? Чапаев два раза на швабру не наступает. Я уже получил в лоб и набил па-а-арядочную шишку.
Он так и сказал с растяжкой: «па-а-арядочную».
– Я его только попугаю, – пообещала я.
– Ага! Так я тебе и поверил! Слушай, сколько ты собираешься положить народу, прежде чем найдешь себя? – хмыкнул Паша. И жестко добавил: – Оружия не получишь.
– Хорошо. А есть основания, как это у вас говорится? Для возбуждения уголовного дела?
– Хочешь упечь «любимого» мужа в тюрьму? Но для этого нужно определить состав преступления.
– Он за мной следил!
– Это не криминал. Вдруг он подозревал тебя в измене? Он так и скажет. Рогатому мужу не возбраняется следить за неверной женой.
– Меня пытались убить!
– Доказательства? – деловито спросил Паша.
– Машина чуть не сбила на переходе!
– Свидетели?
– Камень швырнули в лобовое!
– Хулиганы.
– Но что же мне делать?!
– Не знаю. Думай.
– Ты останешься ночевать? – с надеждой спросила я.
– С ума сошла? Я женат! Меня дома борщ ждет и два дневника с двойками!
– Почему ж у тебя такие глупые дети? – горько улыбнулась я.
– Я тоже плохо учился.
– А жена?
– Жена еще хуже.
– Как же тебя угораздило на ней жениться? Она красивая?
– Нет, – сердито сказал Паша.
– Тогда почему?
– Любовь, знаешь ли, зла.
– Так ты ее любил?
– Чего пристала? Она меня из армии дождалась.
– Выходит, ты из благодарности…
– Мой друг застрелился на боевом дежурстве. Его девушка не дождалась.
– А вот я хорошо училась…
– И почему все-таки у вас нет детей?
Я молчала. Долго объяснять. Я всегда боялась, что любовь мамы переключится на внуков и она сделает с ними то же самое, что и со мной. А я… я с горя отравлюсь или повешусь. Нет уж. Я одна должна нести этот крест.
– Хорошо, не будем об этом, – вздохнул Паша. – Давай о делах насущных.
– Да, – кивнула я. – Ты сказал: доказательств нет. Значит, вся проблема в том, чтобы добыть эти самые доказательства. Иначе говоря, я должна поймать его за руку?
– Не обязательно доводить до крайности, – поморщился Паша. – Мне достаточно записи.
– Не поняла?
– Расколи его на признание.
– Теперь дошло, – кивнула я. – Если мой муж правдиво расскажет о том, как пытался меня убить, и я запишу его признание на диктофон…
– Это и будет являться основанием для возбуждения уголовного дела. Пару лет за решеткой охладят его пыл. А при удачном раскладе и больше может схлопотать. Если действительно являлся организатором покушения на твою жизнь. В общем, тащи из него все. И про Варламова, и про твою мать…
Я вздрогнула:
– Зачем?
– Тебе что, его жалко?
– Нет, но…
– Подумай о том, что он с тобой сделал.
– Я подумала, – моя улыбка была жалкой.
– И?..
– Я согласна.
– Хорошо, – кивнул Паша.
– Но я боюсь.
– Я буду рядом.
– Рядом – это где?
– Ну, скажем, в машине у твоего дома. Или в подъезде.
– Лучше стой под дверью.
– А ты, если что – кричи. Добудь эту запись, поняла?
– Да. Но…
– Что?
– Могу я сегодня остаться здесь? Я уже оплатила номер.
– Хорошо. А я пока подготовлю гарнитуру. Надо все сделать качественно. А главное, незаметно. Во сколько встречаемся?
– В два часа дня. У моего дома. Мне надо собраться с силами.
– Хорошо, – повторил Паша. – Но до завтра будь здесь. Никуда не уезжай, поняла?
– Куда же я поеду?
– Да кто тебя знает? Когда речь идет об Ариадне Петуховой, надо быть готовым ко всему, – пошутил он.
– Я никуда не пойду, – заверила я. – Надеюсь, что муж не станет обзванивать все гостиницы Москвы, чтобы отыскать свою неверную супругу.
– Иди ко мне, – позвал Паша. Как только я заговорила о неверности, выражение его лица изменилось. Глаза потемнели, губы сжались. Я подумала, что это не любовь, а месть. Он целовал меня с таким ожесточением, будто объявлял войну.
Мне даже захотелось убежать. Я почувствовала, что весь последний месяц летела в пропасть. И нет мне спасения…
Как только Паша ушел, я набрала номер мужа. Ответили мгновенно:
– Арина! Ну, наконец-то! Ты где?
– Не беспокойся, я в безопасности.
– Но все же?
– Я тебе не скажу, – я глупо хихикнула.
– Ты можешь объяснить, что случилось?
– Я все знаю, Сережа. Ты нигде не работаешь. С Нового года.
– Ах, это… – мне показалось, он вздохнул с облегчением. – Я сейчас тебе все объясню.
– Нет! – я вздрогнула. – Стой!
Господи, на мне же нет фурнитуры! Тьфу ты! Гарнитуры! Нет диктофона! Если Петь во всем признается сейчас, по телефону, как же я достану запись для Паши?! И как потом докажу, что именно муж пытался меня убить?! Я заволновалась.
– Знаешь что, Сережа? Давай завтра. Я приеду домой в два часа дня. И ты мне все расскажешь.
Пауза. Он обдумывал мои слова.
– Хорошо, – согласился наконец Петь. – Завтра так завтра. Но где ты будешь ночевать?
– Где-нибудь.
– Арина, не пугай меня.
– Не беспокойся: здесь есть свет. И горячая вода тоже есть.
– Ты что, на даче? – обрадовался он.
– Да, – соврала я. – На даче.
Так я тебе и сдала свое убежище! Сначала ты метнешься на дачу. А когда поймешь, что меня там нет, тебе станет немножко плохо. Потому что ты уверен: твоя жена не может врать. Но когда поймешь, что я соврала… О! Ты многое поймешь! Гостиниц в Москве не хватает туристам и командированным, а тебе, если ты примешься все обзванивать, хватит их до утра. Ах, жаль, я не зарегистрировалась под вымышленным именем! Интересная была бы игра! Но ты, любимый, проиграешь в любом случае. Так-то.
– Дай слово, что ты не сбежишь, – попросил Петь точь-в-точь как давеча Паша. Они что, все с ума сошли? Куда мне бежать? Если бы было куда, только бы меня и видели!
Я с тоской посмотрела в окно на хрустальный купол неба, увенчанный солнцем, который был сегодня почти так же хорош, как мой, воображаемый, и сказала:
– Я не сбегу.
– И я увижу тебя завтра?
– Конечно!
– Милая, ты только не волнуйся. Все будет хорошо.
Я очень на это надеюсь. Ты сядешь в тюрьму, Белка тоже куда-нибудь сядет, веснушчатая Маргарита Николаевна разведется с моим отцом. Он ее бросит, узнав, что любимую дочь пытались убить, и мы останемся с ним вдвоем. Я и папа. Уж он-то, надеюсь, не заодно с моими убийцами? Папа – последняя моя надежда. Я – его семья. Я очень этого хочу. Чтобы мы опять стали семьей. Маленькой семьей Мининых. Чтобы мы были вместе. Я даже готова ради этого взять его фамилию…
– До завтра, – сказала я мужу и дала отбой.
Ночь оказалась беспокойной, я знала, что завтра все закончится, и готовилась к этому. Для мужа, судя по всему, тоже все закончится. Но он, в отличие от меня, боялся логического завершения наших отношений и мчался теперь по весенней Москве, надеясь все уладить. Но там, куда он ехал, меня нет.
Мечта
Интересно, что чувствует человек, когда сбывается его мечта? У меня за всю жизнь была только одна мечта, вы знаете (хрустальный купол), и она еще не сбылась. Я почти потеряла надежду. Я ведь ни разу в жизни не чувствовала себя счастливой. Глупый вопрос: «А что такое счастье?» все время вертелся в моей голове. Даже на свадебных фотографиях у меня такое лицо, будто это не свадьба, а похороны, просто я перепутала платья. Надо было надеть черное, а я надела белое. Хотя говорят, что где-то, кажется, в Японии, белый – цвет траура. В день своей свадьбы я мысленно была в Японии. Похоронная церемония бракосочетания прошла под звон бокалов и мои вздохи.
Я не знаю, что такое счастье. Должно быть, из-за ножа, который живет в моем сердце. Мою маму в последние годы ее жизни счастливой делал Егор, и меня это, если честно, злило. Потому что раньше у нас с ней было одинаково несчастное выражение лица. Недаром все говорили, что мы похожи.
Когда я ненадолго забылась сном, мне грезился все тот же хрустальный купол. Я не знаю, что такое счастье, но оно мне часто снится.
