Инна Бачинская - Два путника в ночи
«Кажется, ничего не заметил!» – подумала я с облегчением, вдыхая знакомый запах. Он подхватил меня на руки, захлопнул ногой открытую дверь. Я обняла его за шею и закрыла глаза.
Всякая женщина в подобной ситуации повела бы себя точно так же. Она обняла бы мужчину за шею, видимо, опасаясь, что он может уронить ее, и закрыла бы глаза.
Его нетерпеливые пальцы расстегивали пуговички на моей блузке. Свою рубашку он стащил через голову и швырнул на пол.
– Я с ума сходил! Если бы ты только знала… Скажи, что больше не будешь! Ну, говори!
– Не буду!
– Что не будешь?
– Ничего не буду! А ты сам…
Ситников не дал мне закончить. Его рот прижался к моему, мир завертелся и опрокинулся.
…Мы лежали молча, умиротворенные и счастливые. Моя голова покоилась на груди Ситникова; мое колено упиралось в его бедро…
– Какие у тебя острые коленки, – сказал он то, что говорил всегда. Потом вдруг стукнул себя по лбу: – Катюха, а подарки! Оставил в машине! Я сейчас!
Он, приплясывая, натянул джинсы и выскочил из спальни. Вернулся через несколько минут с десятком ярких пластиковых пакетов, бросил их на постель. Был как воин, бросающий добычу к ногам любимой женщины. Усевшись по-турецки, я потянула к себе ближайший пакет и вытряхнула оттуда несколько пестрых тряпочек. Подняла одну – черный кружевной треугольничек с ярко-красным атласным сердечком и двумя веревочками. На сердечке было написано «Let’s make love!»
Открыв рот, не глядя на Ситникова, я запустила руку в другой пакет и извлекла оттуда коротенькое платьице на бретельках, расшитое крупными золотыми блестками. Из следующего пакета появились на свет ослепительная тишотка с панорамой Нью-Йорка и шорты-бикини с бахромой из разноцветного бисера.
Ошеломленная, я взглянула на Ситникова. Побагровевшее лицо его выражало изумление.
– Ты уверен, что это для меня? – В моем голосе звенел металл.
Я сгребла карнавальные одежки и, недолго думая, швырнула в Ситникова. Он не успел уклониться, и пестрые тряпки бабочками опустились на его голову и плечи. Он подобрал соскользнувший с плеча треугольничек с сердечком, помотал на пальце, помолчал, видимо, сосчитал до десяти, и сказал хладнокровно:
– Классно подходит к твоей новой прическе. Как можно было так себя оболванить?
– Не твое дело! Ненавижу! Убирайся!
Тут мой взгляд упал на собственное отражение в большом зеркале в дверце шкафа. Я увидела нелепого подростка с круглой встрепанной головой и открытым ртом. Хорошо, хоть уши не торчат! Я перевела взгляд на Ситникова. Он, ухмыляясь, продолжал вертеть на пальце кусочек кружева.
– На себя посмотри! – закричала я и швырнула в Ситникова подушкой. Он увернулся, и подушка, как большая жаба, плюхнулась на пол.
– Ну, теперь держись, чучело! – зарычал Ситников, бросаясь ко мне.
Я, хохоча, отбивалась. Пластиковые пакеты полетели на пол вслед за подушкой.
– Сейчас ты у меня все это наденешь! Бедная девушка старалась, а ты швыряешь! – орал Ситников.
– Какая девушка?!
– Алькина мексиканочка!
– Сам наденешь!
Спустя примерно час мы оба стояли перед зеркалом. Я – босая, в красном, сверкающем рыбьей чешуей, платьице. Тонкая, как стебель, шея торчала из глубокого, «до пупа» декольте, короткие волосы стояли дыбом. Выражение лица было какое-то глупо нахальное. Глаза сияли. Ситников завернулся в простыню, как в тогу, и был похож на римского сенатора.
– Знаешь, ты кто? – спросил он.
– Кто? Гетера?
– Дурында! Золотая рыбка!
– Ну, так загадай желание!
– Уже! – отвечает Ситников и притягивает меня к себе…
Глава 29
Римма. Игорь. Свобода
Они шли по улице, держась за руки. Римма оглядывалась вокруг, как человек, вернувшийся домой после долгого путешествия.
– Поехали к тебе, – в который раз уже предложил Игорь.
– Еще немного, – просила Римма. – Мне так хорошо… Теперь я знаю, что такое свобода… – Она заглянула ему в лицо. – Ты знаешь, мне кажется, только сейчас я испугалась по-настоящему. Когда пришел Рыдаев и сказал, что меня освобождают, что нашли убийцу, – я не поверила. И не верила до тех пор, пока мне не дали подписать бумаги. Мне не было страшно, а сейчас я испугалась – а вдруг они не нашли бы убийцу? Или… – Она осеклась.
– …если бы этим убийцей оказался я?
– Не говори так, – Римма потерлась лицом о его плечо. Он обнял ее, и они поцеловались. Они стояли на тротуаре и целовались. Поток пешеходов обтекал их. Римма заплакала. – Я не верю, – всхлипывала она, – я не верю, что я на воле! Если бы ты только знал, какое это счастье! И я не хочу домой…
– Ты боишься, что они могут передумать?
– Наверное. Приду домой, и тут вдруг звонок…
– Дурашка! Ох, какая же ты у меня все-таки дурашка! – говорил он и вытирал носовым платком ее заплаканное лицо. – Все позади. Это был сон, а теперь ты проснулась. Мы уедем куда-нибудь, хочешь?
– Хочу! В Италию!
– В Италию, в Грецию, в Пуэрто-Рико! Куда захотим!
– Я не хочу в Пуэрто-Рико!
– Тогда в Италию, за маленьким черным платьем и шикарной шляпой.
– Почему черным?
– Видел такое в одном журнале мод. Девушка, похожая на тебя, в черном коротеньком платье и черной шляпе с белой лентой и широкими полями.
– Как вдова. Я хочу лиловое!
– Согласен! А шляпу?
– Тоже лиловую. И духи! Чтоб кони дохли!
– Идем, немедленно купим тебе духи, лиловую шляпу, туфли на высоченных каблуках… И вообще я приглашаю тебя в ресторан. Отметим освобождение в узком семейном кругу.
– Я не хочу в ресторан, – Римма остановилась, заглянула ему в лицо. – Все будут смотреть на меня.
– Риммочка, на тебя всегда смотрят. Придется пережить. А потом когда-нибудь ты напишешь книжку и назовешь ее… например, «Исповедь несостоявшегося убийцы»!
– Ни за что! Я все забуду и никогда не буду вспоминать. Ни допросы, ни тех людей, ни страх, ни тоску… Ты знаешь, как там страшно? – Она закрыла лицо руками. – Ты как зверь в клетке…
Он гладил ее по голове. Они снова остановились, не замечая никого и ничего вокруг. Люди обтекали их маленький островок, не выражая неудовольствия. Светило солнце. Радостно гудели автомобили, верещали воробьи, купаясь в лужах ночного дождя, прохожие были прекрасны душой и телом, девушки красивы, как никогда.
Римма с жадным любопытством рассматривала людей. Ей пришло в голову, что у всех этих людей свои проблемы – кто-то потерял близкого, кого-то бросили, кого-то обидели. Им больно, и они страдают. Но жизнь продолжается. Пришла весна, потом придет лето. У человека не одна, а много жизней. В каждой новой жизни человек делается другой – добрее, злее, терпимее или жестче. И она теперь другая… перепуганная и жалкая…
«Глупости! – оборвала она себя. – Я сильная! У меня есть Игорь! – Она сжала его ладонь. – И мы уедем в Италию…»
Она представила себе площадь Треви в Риме – она в маленьком черном льняном платье, босоножках на босу ногу и шляпе с белой лентой, – бросает монетки в знаменитый фонтан. Она кружится, придерживая руками поля шляпы. Взлетают голуби… Картинка получилась такая замечательная, что Римма рассмеялась.
– Что? – спросил Игорь, улыбаясь.
– Мы будем бродить по Риму, – сказала она. – И плавать в гондоле в Венеции.
– Конечно! А гондольер отложит весло и споет тебе баркаролу, аккомпанируя себе на старинной гитаре с красным бантом. А потом ты познакомишься с каким-нибудь дожем или графом, и он увезет тебя в свой замок. Все наши девушки выходят замуж за итальянских аристократов.
– Почему?
– Наверное, в Италии их больше, чем в любом другом месте. И все они любят северных женщин.
– Я не хочу итальянского аристократа!
– Глупая! Не понимаешь своего счастья.
– Понимаю. И не мечтай – я никуда от тебя не денусь.
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда!
– Согласен!
Игорь изо всех сил старался сохранить бодрый тон, с болью понимая, что нелепая и глупая история убила что-то в его девушке и изменила что-то в их отношениях. Он ловил себя на том, что подбирает слова и не знает толком, что сказать. Он испытывал болезненную жалость к Римме, видя морщинки в уголках ее глаз и седые ниточки на висках, которых раньше не было. Не узнавал в притихшей плачущей женщине ослепительной, острой на язык красавицы Риммы. Поникшие плечи ее, запах чего-то… – дезинфекции? казенного дома? – от ее платья…
В болезненной его жалости и нежности не было ничего от былого пыла и страсти любовника…
«Это вернется, – говорил он себе. – Это вернется. Произошло чудо, и мы должны к нему привыкнуть».
Но была мысль, которую он прятал на самое дно сознания: убийство! Попытка убийства. И, если бы не Римма, кто знает… возможно, Лида была бы жива. Рыдаев рассказал ему, как это произошло. Вероятно, той женщине и в голову не пришло бы убивать Лиду, она ведь мошенница, а не убийца. «Якубовская сыграла роль рокового пальца, нажавшего на курок судьбы», – претенциозно сказал мэтр Рыдаев.
